Михаил Аношкин - Уральский парень
Отряд Карева встретился в лесу с другим отрядом, которым командовал Терентьев. Предварительно сговорившись по рации, командиры отрядов назначили здесь место встречи для того, чтобы принять с Большой земли грузы: взрывчатку и продукты.
Балашов, приказав Супруну отвести бойцов в лагерь, пошел к Кареву. Командир, невысокий, кряжистый, с хрящеватым острым носом, выслушал рапорт молча. Потом спросил:
— Руку сильно зацепило?
— Не очень, товарищ командир.
— Может, подлечишься в санчасти?
— Разрешите остаться в роте?
Карев впервые улыбнулся и сказал совсем не по-командирски:
— Ладно, разрешаю, если не очень зацепило. Задание выполнил отлично. Молодец! Иди, отдыхай да передай бойцам мое спасибо!
При разговоре присутствовал еще один человек. Балашов видел его впервые, но сразу догадался, что это Терентьев, высокий, подтянутый, с выправкой кадрового военного.
Когда старшина ушел, Карев шутливо сказал Терентьеву, имея в виду Балашова:
— Это моя гора, за которую я прячусь, когда приходится туго. Надежная гора. Сегодня она опять заслонила отряд от удара.
— Кто он?
— Балашов. Кадровую начал перед войной.
— Постой, это не тот Балашов, который учинил разгром железнодорожной станции?
— Тот самый. Слышал?
— Слышал. В штабе оперативной группы рассказывали.
Год назад рота Балашова совершила дерзкий налет на важную в стратегическом отношении железнодорожную станцию: вывела из строя водокачки, подожгла склады, взорвала стоявшие там эшелоны, искромсала пути. Это был настолько ошеломляющий и неожиданный налет, что немцы не сумели оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления. Об этом-то и говорили в штабе оперативной группы, которая координировала действия многих отрядов.
2
Лагерь разбили в самой глухомани. Место выбрали удобное: с подлеском из орешника и вдалеке от торных дорог, которыми пользовались оккупанты.
Отряд Карева нуждался в передышке. Надо было позаботиться о раненых. Перебросить их через линию фронта пока не представлялось возможным. Решили создать временный партизанский госпиталь В отряде полковника Терентьева тоже были раненые.
Не менее остро встал вопрос и о боеприпасах.
Таким образом, у Карева и Терентьева на ближайшее время цели совпадали, и оба отряда разбили общий лагерь.
Роте Балашова отвели место недалеко от конной дороги, давно заросшей травой. Дорога образовала в лесу нечто вроде просеки и хорошо проглядывалась в обе стороны.
Утомленные бойцы спали. Балашов немного побродил и, убедившись, что его вмешательства нигде не требуется, устроился возле сосны. Он привалился спиной к стволу, поставив между ног автомат, и попытался вздремнуть. Но сон, несмотря на усталость, не шел. Болела рука, хотя в санчасти рану промыли и перебинтовали…
Не спали неутомимый Остапенко и Саша Соснин. Парень осиротел: Анисима Соснина ранило в бедро. Саша помогал устраивать госпиталь, вертелся возле дяди, мешал, поэтому его оттуда прогнали. В роту пришел печальный. Увидел, как Остапенко, тихо посвистывая, строит шалаш, стал помогать ему. Дело двинулось быстрее: Саша заготовлял ветки, а Остапенко укрывал ими ребра шалаша. Василь ободрял парнишку:
— Не журись! Выздоровеет твой дядя. Еще повоюете вместе.
Саша вздохнул и покачал головой:
— Доктор сказал, что рана тяжелая.
— Меня в сорок втором в бок зацепило. Выжил! А время потруднее было, чем теперь.
Финками накосили папоротника, устроили лежанку. Остапенко залез в шалаш, повалялся, пробуя мягкость подстилки.
— Добре! — сказал он, вылезая. Саша закинул на плечо пулемет и пошел выбирать себе место.
— Куда?! — рассердился Остапенко. — С нами будешь спать. В середке.
Саша потоптался в нерешительности. Но Остапенко прикрикнул на него, а сам направился к командиру. Увидев партизана, Балашов подал ему знак, чтобы тот подходил тише. Показал на сосновый сук, который ниже других спустился к земле. И Остапенко улыбнулся. На суку сидела белочка и не спускала со старшины глаз, похожих на черничные бусинки. Ушки с палевыми кисточками замерли, вслушиваясь в незнакомые шорохи партизанского бивуака. Остапенко на цыпочках приблизился к старшине, присел на корточки и прошептал:
— Гарная зверушечка!
— Красивая, — подхватил Балашов. — Смотри, какая она рыжая сейчас. А вот погоди, в ноябре вылиняет — еще красивее станет. У нас на Урале их много. Ты, Василь, никогда не охотился на белок?
— Не случалось. На моей Полтавщине белок нема.
— А я до войны каждый год охотился.
Балашов внезапно замолчал. Тоска сжала сердце. Забраться бы сейчас на Сугомакскую гору, глянуть на синие таежные просторы, полюбоваться родным городком, разбросавшим бревенчатые дома по косогорам. Только бы разок взглянуть, только бы одним глазом… Хоть бы на миг почувствовать рядом плечо закадычного друга своего. Где же ты сейчас, вот в эту минуту, Славка? Жив ли? А Галя? Что она делает? Ждет или уже перестала, не получив за два года ни единой весточки? Ни единой!
Остапенко тронул командира за плечо:
— Идем! Шалаш готов. Отдохни.
— В самом деле надо поспать, — согласился Балашов.
Саша уже спал, обняв пулемет. Балашов улыбнулся:
— Намучился бедняга.
Старшина устроился в левой стороне шалаша, Остапенко — в правой.
Белочка не на шутку растревожила сердце, заставила отчетливо вспомнить прошлое. Закрыл глаза — и перед внутренним взором поплыли милые сердцу картины, родные лица…
Незадолго до призыва в армию они со Славкой Мироновым лежали на берегу озера. Погода выдалась ветреной, на гребнях волн вскипали белые барашки. В такую погоду не до рыбалки. Славка задумчиво смотрел на разбушевавшееся озеро, кусал травинку. Володя лежал на спине, устремив взгляд в голубую высь, на пухлые белые облака.
Славка спросил, словно бы продолжая свою думу, занимавшую его последнее время:
— Так в какие же войска ты хотел попасть?
Балашов потянулся и радостно ответил:
— Моряком бы! Сплю и вижу море, ни разу не был, а представляю: огромное, зеленое. Края не видно.
— А мне бы в танковые. «Три танкиста, три веселых друга, экипаж машины боевой».
Однако нашли врачи какую-то зацепку, не пустили Балашова в морской флот. Не повезло и Славке. Пришлось идти в пехоту. Шутили беззлобно:
— Сто верст пылит пехота и говорит: «Еще охота!»
Свыкся Балашов с мыслью — где бы ни служить, а служить надо. Когда же стало известно, что призывников везут к границе, вовсе воспрянул духом. Все-таки на границе интереснее, даже в пехоте. Так и настроил себя, смирился с тем, что попал не на море. Но жизнь снова повернула по-своему. Зачислили Балашова в конвойный полк. Готовил себя к боевой службе в настоящей воинской части, а заделался конвойным, заключенных стеречь. А некоторые земляки попали в полк, недавно вернувшийся с финской кампании, в полк, овеянный славой боев на линии Маннергейма. Было в полку много орденоносцев и два Героя Советского Союза. При случайных встречах земляки с гордостью рассказывали Балашову о боевых делах полка, рассказывали с жаром, как будто сами участвовали в боях. Владимир остро завидовал им.
Особенно упало настроение, когда полк, где были земляки, неожиданно снялся с места и ушел к границе.
Скучной показалась Балашову служба. Когда новички привыкли к порядкам, существовавшим в полку, их стали посылать в наряд. Чаще всего Балашову вместе с бывалыми солдатами приходилось конвоировать заключенных на стройку: в лесу строили военный городок. Вообще обязанности сторожа угнетали его. И хотя службу нес исправно, без замечаний, но особого старания не проявлял. Прислушивался к рассказам ветеранов сначала с недоверием, потом с глубоким вниманием. Сам наблюдал за заключенными и, глядя на их бледные лица, жалел. Они вызывали у него сострадание. Бывает же — натворил что-нибудь человек по горячности или по пьянке, попал в тюрьму, взялся за ум, но поздно. А в душе-то он неплохой человек. Наивен был тогда Балашов, мальчишка, не полосканный еще в щелочах жизни. Прозревал постепенно. Приметился ему с первого раза один заключенный: рыжеватый, с коричневыми умными глазами. Пожалел его Балашов: молодой, симпатичный парень, ровесник тем, кто проявлял чудеса героизма на Холхин-Голе и на Карельском перешейке. Ему бы вместе с ними, а он вот прозябает здесь. Наверно, по пьянке что-нибудь выкинул, вот и расплачивается за свою дурость. А позднее Балашову рассказали — это отпетый бандит, на его поганой совести несколько загубленных душ. Этот рыжий за понюшку табаку, не моргнув глазом, мог отправить на тот свет любого, даже родного отца. И вот как-то рыжий бежал — вечером, когда заключенных вели со стройки. Балашов ужаснулся, что может наделать этот бандит на воле! И впервые почувствовал тогда ответственность, лежащую на его плечах. Рота, в которой служил Балашов, была в то время на отдыхе. Их подняли по тревоге. Ночь помешала преследованию. Места лесные — знаменитая Беловежская пуща. Это был первый побег, с которым встретился Балашов. Он уговорил лейтенанта дать ему двух бойцов и позволить действовать самостоятельно, отдельно от других. Лейтенант разрешил, правда, после некоторого колебания.
