Карел Птачник - Год рождения 1921
Эда выпрямился.
— Вильда!
Вильда бережно поставил свой чемоданчик у стены и влез на подоконник. Там он сел, спустив ноги, повернулся на живот, крепко ухватился руками за раму и повис на руках. Окно было на высоте метров двух с половиной. Вильда несколько секунд висел на руках, потом разжал пальцы и бесшумно спрыгнул на тротуар. Эда быстро зацепил крючком его чемодан и спустил из окна.
— Готово, — сказал он, почувствовав, что натянутая веревка ослабла, и втянул ее обратно в кухню. — Следующий! Петр!
Когда Петр был уже на подоконнике, дверь в коридор вдруг отворилась и в тусклом свете показалась маленькая фигурка. Человек быстро вошел в кухню и тихо закрыл за собой дверь. В ту же секунду Карел, Гонзик и Йозка накинулись на пришельца, Йозка дал ему подножку, Карел схватил за горло, и все они навалились на него. Вдруг послышались чешские слова, произнесенные сдавленным голосом. Ребята слегка ослабили хватку, человек перевел дыхание.
— Черт бы вас побрал! — хрипел Франтина. — Чуть не задушили меня, олухи!
— А зачем тебя сюда принесло, поварешка? — сердито прошептал Йозка. — Мы могли бы тебя пристукнуть, и крышка.
Эда у окна тихо ругал Карела за то, что тот не запер дверь.
— Я пришел за ключом, — хныкал Франтина, потирая намятую шею. — Боялся, что вы забудете запереть, и немцы узнают, что вы смылись через кухню. Губу мне разбили, звери! — сетовал он.
Йозка тихо хихикнул в темноте.
— Богоуш! — вызвал у окна Эда. — Трояк!
Половина группы была уже на улице и поджидала остальных, прячась в кустах, росших около школы и по сторонам площади. Вильда и Петр использовали время, чтобы свалить, вместе с постаментом, двухметровый макет бомбы и забросить в кусты табличку с надписью: «Tod und Not — Dir und Deutschland droht!»
Карел с Гонзиком и вместе с ними Франтина молча смотрели, как Эда у окна ловко опускает чемоданчики и руководит побегом. Ветер усиливался, в окно влетело несколько дождевых капель.
— Только бы не пошел дождь, — забеспокоился Эда. — Нам предстоит немалый путь. С вокзала мы не поедем, а пройдем один перегон пешком. Если мы промокнем и измажемся, будет худо.
Когда в кухне остался только Эда, Франтина вдруг сорвался с места и подошел к окну.
— Возьмите меня с собой, — задыхаясь, произнес он. — Эда, прошу тебя, возьмите!
Удивленный Эда не знал, что ответить.
— Ты спятил, — сказал он наконец. — Разве можно так, вдруг? Ты не собрался в дорогу, не оделся, как нужно.
— Оделся! — плаксиво возразил Франтина. — А чемоданчик мне ни к чему, еды я с собой не беру. Я раздобыл продуктовые талоны, и деньги у меня есть… Не оставляйте меня, в другой раз у меня не хватит духу удрать. Очень вас прошу, ребята.
В его голосе слышались слезы. На фоне окна было видно, как, стоя перед Эдой, Франтина умоляюще сложил руки и весь дрожал от страха, что ему откажут.
Эда быстро соображал.
— Литеры у нас остались, — сказал он. — Где-нибудь по дороге заполним одну на тебя. Ну ладно, лезь, растяпа. Так и быть, лезь, хоть ты и кормил нас черт знает какой бурдой!
— Йозка тоже работал на кухне, — прошептал Франтина, с трудом влезая на подоконник. — Я не виноват… Ох, спасибо, Эда, вовек тебе не забуду.
Франтина был меньше всех ростом. С минуту он висел на руках над черной пропастью улицы, потом сделал испуганное лицо, зажмурился и разжал пальцы. Его тяжелые окованные башмаки громко стукнули о тротуар, и Франтина скатился на мостовую.
Встревоженный Эда стиснул кулаки и выругался.
— Чертов поваришка! Поднимет на ноги весь дом!
Эда крепко пожал руку Карелу и Гонзику.
— Ну, пока, ребята, — тихо сказал он. — Спасибо вам. В двенадцать тридцать мы должны пересечь границу протектората. Как доберемся до укромного местечка, дадим о себе знать. Если только вы еще будете тут и мы не встретимся раньше на родине.
Он ловко выскочил на улицу, Карел спустил ему чемодан и бросил веревку с крюком.
Гонзик и Карел с минуту молча выглядывали из окна. Дождь перестал, ветер разметал тучи, и среди них уже мерцали звезды.
— И почему только мы не пошли с ними? — прошептал Карел. — Все было так хорошо подготовлено, почти никакого риска. Поедут, как господа, в поезде…
Гонзик с минуту помолчал.
— Я не мешал тебе идти с ними, — ответил он. — Я только сам сразу отказался. Дома меня никто не ждет. А здесь где-то неподалеку мой отец, если он еще жив, и Кетэ… если ее не убили. И мне не хочется расставаться с ребятами, может быть скоро мы сбежим все вместе. Кто-то должен будет вести их. Но, вероятно, это предстоит тебе, Карел.
Карел даже вздрогнул от удивления.
— Мне? Ты это всерьез?!
— Вполне. Иначе я бы уговорил тебя бежать с ними, — улыбнулся Гонзик.
— А ты сам? — спросил Карел. — Ведь за тобой ребята пойдут как один, только позови. Кованда первый. Да и Пепик и другие. А что я?..
— А если со мной что-нибудь стрясется? Я все жду, что Олин вот-вот заговорит…
— Ну, он еще подумает, прежде чем рискнуть пойти на это.
— Ты думаешь? Нет, Олин хорошо понимает, что зашел слишком далеко. Одним шагом больше или меньше для него уже не имеет значения.
— Не верю я, что он такой подлый.
— Посмотрим, — задумчиво отозвался Гонзик. — Мне бы тоже не хотелось расставаться с вами.
Они тихо закрыли окно и, опустив штору, при свете карманного фонарика проверили, все ли на своих местах, потом пошли к двери.
— Представляешь, что будет завтра с Гюбнером, когда ему придется искать новых поваров? — сказал Карел.
— А капитану — шофера вместо Петра. Черт подери, двадцать три человека — это уже немалая часть роты. Брешь заметная.
Они тихо отворили дверь и вышли в коридор.
У самой кухни, около окна, прямо под конусом желтого света слабой лампочки, стоял Липинский. Фуражка у него была надвинута на лоб, с плеча висел красный аксельбант дежурного.
Ребята остолбенели.
Липинский курил сигарету и, казалось, не замечал двух парней, вышедших из кухни. Углом рта он медленно выпускал дым. Докурив половинку сигареты, он вытряхнул ее из мундштука, спрятал его в карман, застегнул клапан кармана и сказал, не поднимая взгляда:
— Вы знаете, что в комнате номер восемь никого нет?
Гонзик и Карел быстро переглянулись.
— Нет, не знаем, — ответил Карел, а Липинский выразительно поглядел на него и слегка улыбнулся.
— Не знаете? — кивнул он. — Но я знаю. А ведь в восьмой комнате никто не получал на сегодня увольнительной. Может быть, они в городе и хотели вернуться к вечернему отбою, но что-нибудь задержало их. Сейчас уже без десяти час.
Он умолк и задумчиво рассматривал пальцы своей правой руки.
— Но они не вернутся, — сказал он, помолчав. — Я уверен, что не вернутся. Я заглянул в комнату, вижу — чемоданов нет. Под каждой койкой не хватает одного чемодана. Вы не знаете почему?
— Этого мы тоже не знаем, — тихо сказал Карел. — Мы ничего не знаем и очень удивлены.
— Та-ак, — протянул Липинский, сложил руки за спиной, повернулся и пошел по коридору к двери, которая вела во двор. Пройдя шагов десять, он обернулся.
— Не забудьте запереть кухню. И дайте мне ключ.
Гонзик и Карел смущенно пошарили по карманам и, заперев кухонную дверь, подали ключ Липинскому. Тот задумчиво поиграл ключом.
— Утром пошлите кого-нибудь из вашей комнаты варить кофе. А днем два человека должны помочь Гюбнеру готовить обед. Оба повара вечером отпросились у меня съездить с утра в Лейпциг, и я выписал им пропуска. Поэтому я назначил двух человек из вашей комнаты в помощь Гюбнеру. Так что до обеда никто не станет искать поваров, понятно?
— Вполне понятно, — отозвался Гонзик. — Комната номер двенадцать с утра обеспечит работу в кухне. Спасибо.
Липинский улыбнулся и махнул рукой.
— Покойной ночи, — сказал он. — Погода скверная, но дождя нет. И не собирается. Разве что к утру, но это нам уже не помешает, верно?
Ребята поднялись на второй этаж.
— Ведь он все знает, — сказал Гонзик. — И мог бы сорвать побег, если бы захотел.
— Он поляк, — отозвался Карел. — Поляк в германском мундире. Так бы и расцеловал его!
В семь часов утра Липинский засвистал побудку и разбудил очередного дежурного — Бекерле.
Часом раньше Фера и Густа затопили в кухне плиту под кофейным котлом. Бекерле оделся и сел в конторе у телефона. Солдаты спали до девяти. Липинский сообщил Бекерле, что отпустил обоих поваров до обеда.
Гюбнер начал варить обед и все утро ругал Липинского за то, что тот отпустил Йозку и Франтину.
В полдень Гюбнер обнаружил у себя больше тридцати невостребованных обеденных порций; он вспомнил, что пятнадцать человек числятся в отпуску и должны прибыть лишь сегодня к вечеру. Гюбнер продолжал выяснять и, подсчитав обеденные талоны, убедился, что из комнаты номер восемь вообще никто еще не обедал. Он хотел было сам сбегать туда и поторопить людей, но решил, что это обязанность дежурного, и поспешил в контору. Там он изругал Бекерле, поскольку тот рядовой. Бекерле, однако, обиделся — ведь сегодня он носил аксельбант дежурного — и, в свою очередь, облаял Гюбнера. Потом оба дружно направились в восьмую комнату и обнаружили, что она пуста. Они попытались разузнать в соседних комнатах, в чем дело, но ничего не добились. Почуяв, что дело нечисто, оба поспешили с рапортами к капитану.
