Дмитрий Линчевский - Драгунский секрет
— Мож, татары наседают?
— Что ж я голубей от ворон не отличу?! Басурманы так не умеют — у них горох, а не пальба. Наши стройно садят, основательно.
— Дай-то Бог, дай-то Бог, — со вздохом перекрестился атаман.
Гнедой неожиданно зафыркал, принялся качать головой, робко попятился. К вышке решительной поступью приближалась сердитая Надежда.
— А ну, пшел отсель, лентяй толстозадый! Будет он на меня фыркать, — прикрикнула она, топнув ножкой.
Конь отпрянул, как черт от ладана. Кузьмич, довольно крякнув, перегнулся через ограду (что б лучше слышать разговор). Нет большей радости, чем наблюдать чужие скандалы — свои-то не больно веселы.
Ну, и как, Яков Степаныч, это называется?! — всплеснула руками казачка. — Шутка, что ль, аль надсмешка какая?!
— Ты о чем, кака надсмешка?
— А что это, по-твоему, подарок мне, что ль?!
— Не пойму я, о чем ты.
— Вы посмотрите, не поймет он! Кого ты ко мне на постой определил? Отвечай!
Атаман замешкался, вспоминая.
— Кого, я тя спрашиваю?! — грозно повторила женщина.
— Раненых.
— Каких раненых?
— Двоих, вроде бы.
— Каких, я тя спрашиваю?!
— Тяжелых.
— А я у тя каких просила?
— Тяжелых и просила… вроде бы.
— Ты издеваешься, что ль, али как? А молодого офицера у тебя кто просил? Можа, бабка Маланья?!
Последняя уже семенила к вышке, размахивая сучковатой клюкой (помяни лихо). Гнедой снова зафыркал, раздувая ноздри. Кузьмич еще сильней перегнулся через ограду (скандал занимался любопытный — Степаныч что-то затейно напутал).
— А ну, пшел отсель, дармоед брюхастый! — замахнулась на коня старушка. — Будет он на меня фыркать!
Надежда злобно поджала губы.
— Вот мы щас ее и спросим.
— А я щас сама кой-чего спрошу, — доковыляв, зашипела бабка. — Ты мне кого на постой определил, а?
Вслед за хозяйкой примчалась и вредная собака Дуська, рыжая сука, наполовину кавказских кровей. Мать ее — огромная кавказская овчарка — была привезена казаками из дальних горных походов, а вот в батьки записался местный пустобрех, который в росте уступал даже крупным станичным кошкам. Что интересно, от матери Дуська не унаследовала ничего.
Атаман почесал вместо головы папаху.
— Кхе, кхе. Раненых я тебе определил, кого ж еще.
— Каких раненых?
— Не помню ужо.
— А ты вспоминай! — Маланья копьем воткнула палку в землю. Дуська возмущенно тявкнула. — Вспомнил?! Я у тя лежачих просила, понимаш ты — лежачих! Что б поспокойней было. А ты мне каких послал, а?
— Каких?
— А я те скажу каких: у одного палец отстрелен, у другого — ухо. Это, по-твоему, лежачие? Они уж там песни орут — стеклы лопаются. Прикажешь до утра мне эту радость слушать?!
Дуська забрехала с такой яростью, что складывалось ощущение, будто гостей поселили не в хозяйскую хату, а в ее скособоченную конуру.
Кузьмич раскис от удовольствия: атамана облаяли самым натуральным образом. И поделом: не будет из себя енерала строить.
За шумом никто не заметил, что стрельба в лесу давно прекратилась. Пороховой дымок еще какое-то время цеплялся за макушки деревьев, словно души умерших не желали расставаться с телами, а потом, собравшись в светлое облачко, мягко отлетел к небесам.
Драгуны складывали на телеги убитых и раненых, подбирали осиротевшее оружие. Алексей, трясясь после недавнего боя, сидел на корточках у колеса своей повозки. Руки его дрожали, в горле стояла кислая дурнота. Смотреть бабам в глаза было стыдно, мужикам — тем более. Хотелось спрятаться куда-нибудь подальше, а лучше — вовсе испариться.
— Да ты, брат, оказывается, дерзок, — подходя к повозке, сказал высокий, с худощавым лицом офицер, суровость которому придавал шрам на левой щеке.
Алексей с трудом приподнялся.
— П-подпоручик Од-динцов. Здравия желаю. Направляюсь к месту новой службы… вот, не доехал.
— Очень приятно. Позвольте представиться: Илья Петрович Туманов — весельчак и балагур.
Глядя на его израненное лицо, можно было предположить все что угодно, только не последнее.
— Это вы т-там… с саблями?
— Я, друг мой, я. Только не с саблями, а с палашами. А это ты черкеса, как баран, забодал?
— Т-так точно, я.
— Вот и славно — можно сказать, боевое крещение получил. А куда направляешься, коли не секрет?
Алексей достал из кармана измятый приказ. Туманов быстро пробежал его глазами и улыбнулся.
— Считай, что к месту службы ты уже прибыл.
— Это ваш полк?
— Мой, дружище, мой. А теперь, и твой. Так что, давай без церемоний. Впрочем, поговорить мы еще успеем. Сейчас надо бы поспешить, чувствую, ночь вот-вот упадет. Прошка!
— Я, ваш бродь! — вырос, как из-под земли, бравый унтер.
— Знакомься. Наш новый офицер.
— Здравия желаю, ваше благородие.
— Здравствуйте, — кивнул Алексей.
— Это не вас ли татарин заколоть пытался?
— Точно так, меня.
— Между прочим — это я его пулей снял. Ага. Мы, когда в лес на позиции вышли, сразу по татарам разобрались, что б, значит, залпом, по всем. Я, вообще-то, в другого целил. Но когда Илья Петрович команду дал, смотрю, один басурман на кого-то кинжалом замахнулся. Думаю, не своего же он собрался заколоть. Ну, и жахнул по нему на всякий случай. Получается — не зря.
— Спасибо, братец, выходит — спас ты меня.
— О, хо-хо, — по-детски широко улыбнулся Прохор. — Здесь — это обычное дело. И вам еще придется меня спасать, и мне вас, не раз…
— И не два, — прозаично закончил Туманов. — Живо рассаживай народ по телегам. Ночь просыпается.
Окна хат уж мерцали тусклым светом, когда истерзанный обоз вошел в станицу. Атаман встретил земляков объятьями, драгун — восторженными возгласами.
— Спасибо, ребятушки! Век не забуду! Выручили.
— Полноте, Яков Степаныч, полноте, — соскочил с воронца Туманов. — Обычное дело. Где, кстати, твои казаки? В походе?
— В том-то и беда.
— Одни, без атамана?
— Староват я уже, да и захворал малость. Преемник там верховодит. Надеюсь, толково.
— Ну, и славно. Давай теперь разбираться, куда мертвых складывать, куда живых расселять. Ты про моих тяжелых не забыл, достойно устроил?
— Конечно. В лучшую хату определил.
— Им не хата — сиделка хорошая нужна: что б напоила, накормила, исподнее, если надо, поменяла.
— Все так и есть. Лучшую сиделку им приставил. Сама тяжелых спрашивала.
— Потом зайдем, посмотрим.
— Конечно, обязательно посмотрим.
Поручик ушел в отведенную ему хату. Унтер принялся командовать драгунами, атаман — станичниками. Всякий занялся своим делом. Алексей почувствовал себя никому ненужным. Спросить о ночлеге постеснялся, до того ли сейчас этим измотанным людям. Поставив на траву чемодан, присел у забора в надежде, что кто-нибудь вспомнит или заметит. Ночь уже легла на землю, вытягивая из нее накопленное за день тепло. В небе появились звезды, большие и низкие. Смотреть на них можно было, не поднимая головы — вот они, прямо перед глазами. Казалось, выстрели — собьешь.
— Фуф, жарко в хате, — послышался за плетнем скрип открывающейся двери и милый девичий голосок, — давай-ка лучше тут погутарим.
— Деда маво постеснялась, Маришка? — спросила вторая девушка, видно, вышедшая вслед за первой.
— Конечно. При нем же ничего не скажешь.
— Ну, выкладывай, что там у тебя?
— Только предупреждаю, Настена, об этом никому ни слова.
— Понятно дело.
— Ну вот. Помощник мне командирский глянулся, Прохором кличут, хочу на постой его к себе определить. Не поможешь устроить?
— А как я те помогу?
— Ну, подойди к атаману, скажи, так, мол, и так… Нет. Лучше, подойди к деду. Скажи, так, мол, и так — иди, старый хрыч, к атаману…
— Отправь к Маришке Прошку, да?
— Нет, чей-то не получается.
— Успокойся. Коли ты ему глянулась, сам объявится, а нет — и не надо.
Наступила пауза… Вероятно, Маришка обдумывала услышанное от подруги. Ведь слова ее прозвучали явным укором: негоже, мол, бегать за хлопцами, наоборот бы должно. Но ответ нашелся быстро.
— Тебе, Настена, легко рассуждать, ты красивая, а мне…
— Во-первых, ты тоже не кикимора, — прервала ее Настя. — А во-вторых, не в красоте счастье. Я сегодня за нее чуть не поплатилась: татары с собой хотели утащить. Хорошо, наши вовремя подоспели, а так бы, стояла я нонче совсем в другом месте.
— Страшно было?
— А то. Налетели, как саранча, перебили всех, перерезали, нас в круг согнали, торг учинили. На других баб и не глядят, а в меня шашками тычут: якши, мол, якши. Командир драгунский молодец, показал им «якши» с саблями. Орел.
— Понравился?
— Ага, правда, немолод уже.
— Вот и я говорю, не молод. Слушай, а офицерик с вами какой-то приехал, вроде, ничего, пригоженький.
