Влад Ривлин - Палестинские рассказы (сборник)
– Мало ему горя, так он ещё своего врага поехал утешать! – возмущались соседи Рувена. Враги между тем заключили сулху[5], но на этом история не закончилась, а только началась. Спустя какое-то время Рувен установил на холме караваны, а работа вокруг дома продолжала кипеть. Работали на холме все – и евреи, и арабы, причем и светские, и религиозные. Здесь можно было увидеть и совсем юных израильтян – юношей и девушек, и одетых в национальную одежду – в платья до самых пят и особые платки на головах, хиджабы, – арабских девушек и женщин, смуглых арабских парней в джинсах и майках и одетых в национальную одежду пожилых мужчин, по-видимому, шейхов. Все эти люди работали с энтузиазмом, оживленно разговаривая между собой на арабском, иврите, английском, итальянском…
Микроавтобусы и грузовые автомобили подвозили к дому мебель, какие-то агрегаты, строительные материалы. Находившиеся здесь люди быстро всё это разгружали, устанавливали, распределяли. Никто не мог понять, что происходит на холме, пока над домом не появилась вывеска на арабском, иврите и по-английски: «Детский сад». Поселенцы ожидали чего угодно, но только не этого. Некоторые, самые наивные из поселенцев, думали поначалу, что Рувен хочет уединиться после постигшего его несчастья и для этого решил построить этот форпост для себя и детей. Но теперь всем стало понятно, что он совершенно спятил! Оказывается, всё это время, после гибели сына, он ездил то к арабам, то в разные организации израильских леваков и всё лишь для того, чтобы открыть детский сад, а затем и школу для еврейских и арабских детей, чтобы те росли и учились вместе.
Безумством, по мнению поселенцев, было ехать к отцу убитых террористов. Арабы в той деревне, по логике вещей, должны были его убить, не дав даже рта раскрыть. Но никто его не убил, а отец убитых террористов принял Рувена и даже пустил в свой дом.
– Говори, – сказал хозяин.
И тогда Рувен сказал:
– Мы оба с тобой отцы, оба потеряли своих детей. У нас есть ещё дети, и я не хочу, чтобы они погибли так же, как погибли их братья и сёстры. Я не хочу гибели ни своих, ни твоих детей. Я вообще не хочу, чтобы чей-то ребёнок погиб на войне или без войны. Ни еврейский, ни арабский. Защитить своих детей сможем только мы сами. Если мы этого не сделаем, наши дети продолжат убивать друг друга. Араб кивнул в знак согласия, и Рувен продолжил:
– Альтернативой ненависти может быть только братство. Пусть оставшиеся в живых наши дети станут братьями и сёстрами друг другу, пусть научатся слышать и понимать друг друга. Старик снова одобрительно кивнул в знак согласия.
– Но как ты хочешь этого достичь? – недоверчиво спросил араб. – Ты хочешь вернуть арабам отнятую у них землю или, может быть, хочешь добиться справедливости для всех? А может быть, ты хочешь остановить машину войны? Тебе будет очень нелегко это сделать, – араб усмехнулся, он произносил ивритские слова как по-арабски, нараспев, и от этого каждое сказанное им слово приобретало особое звучание. Он был простым, но умным человеком, полагавшимся на свой жизненный опыт.
– Я не могу остановить машину войны, но я могу научить наших детей жить в мире, если ты мне поможешь, – ответил Рувен.
Араб бросил на Рувена вопросительный взгляд.
– Да, – продолжал Рувен, – это нужно прививать с детства.
И он рассказал арабу о своей идее совместного детского сада и школы, в которых будут воспитываться и учиться вместе еврейские и арабские дети.
– Ведь мы оба с тобой учителя, – сказал он арабу. – Ты всю жизнь учил Корану, а я – Торе. Мы оба молимся единому Богу, но проклинаем и убиваем друг друга, вместо того чтобы восславлять Его. И он карает нас именно за то, что мы убиваем друг друга.
Старик задумчиво слушал.
– Ну, так каково будет твое решение? – спросил Рувен и протянул арабу руку. В ответ старик протянул ему свою коричневую, со сморщенной от солнца кожей и выступающими от постоянного физического труда венами, руку.
В качестве места для детского сада они выбрали то самое место на холме, которое все живущие здесь уже привыкли называть «домом раздора».
Появление на спорном холме одновременно евреев и арабов, которые дружно занялись восстановлением разрушенного строения, поставило армейское командование, в чьей зоне ответственности находился дом, в сложное положение. Впервые и евреи, и арабы собрались не для того, чтобы разрушать, а наоборот, строить, причём совместными усилиями. Инструкций насчёт подобной ситуации у нас не было. Командир батальона командировал меня разведать обстановку на холме и в случае необходимости принять необходимые меры. Никто толком не мог понять, что происходит, поэтому и инструкция начальства была весьма туманной. В случае необходимости молодой подполковник мог всё списать на неправильные действия своих подчинённых, то есть меня и моих солдат. Но в то же время для меня эта инструкция означала: «Действуй по обстановке». Короче говоря, всё зависело от моего решения, и судьба задуманного Рувеном предприятия была в моих руках. Прибыв на место, мы увидели описанную выше картину и вывеску над домом на трёх языках: «Детский сад».
Я решил поговорить с Рувеном. Он был совершенно открыт и говорил со мной как человек, которому нечего бояться. Поздоровавшись с Рувеном, я спросил его о цели затеянной им работы. Вместо ответа он указал мне на вывеску.
– Вообще-то, прежде чем устраивать здесь что-то, вам следовало бы получить разрешение военной администрации, в ведении которой находится данная территория, – начал я весьма официально и внутренне поморщился от собственной официозности.
Лицо Рувена тронула улыбка.
– У меня нет времени, – спокойно ответил Рувен.
– Времени на что? – спросил я.
– Чтобы собирать справки. Мне нужно воспитать своих детей, – всё так же спокойно продолжал Рувен. – Я не хочу, чтобы они погибли, как мои сыновья, и не хочу, чтобы они убивали. А для этого нужно научить их жить в мире. И наших детей, и их детей, – он кивком указал в сторону арабов. Сделав паузу, он продолжил не спеша, будто отвечая на сложный вопрос, заданный ему дотошным ребёнком. – Они никогда отсюда не уйдут. И мы не уйдём. Нам придётся жить здесь вместе, на этой земле, жить в мире, как братья. Смотри, – он обвёл рукой холмы вокруг, – здесь хватит места и оливкам, и виноградникам. Евреям и арабам. Если… – он снова сделал паузу. – Если мы успеем воспитать новое поколение. Поколение мира, а не войны. Поэтому времени на сбор разрешений у меня нет, – добавил он.
– Ты думаешь, это возможно? – спросил я.
– Я уверен, – ответил Рувен. – Мы верим в одного Бога, – продолжил он свой монолог. – У нас один прародитель, а слово «салам» по-арабски очень похоже на еврейское «шалом». Скажи, почему мы не можем вместе молиться в пещере Махпела, почему должны делить эту землю?.. Пусть Господь услышит наши молитвы, а не проклятия друг другу!
Мне нечего было возразить ему. Я решил выставить охрану возле кипевшего вовсю строительства. Солдаты должны были дежурить круглосуточно. В случае необходимости мы могли быстро и эффективно вмешаться в возникший конфликт. Между тем строители работали, не обращая на солдат никакого внимания, до поздних сумерек. Вернувшись на базу, я доложил своему непосредственному начальнику о ситуации и о принятом мною решении. Командир остался доволен мною.
– Правильно, пусть у чиновников в военной администрации голова болит о том, что с ними делать! А наше дело – контролировать здесь ситуацию и не допустить её обострения, что мы и делаем. В случае чего пусть магабники[6] с ними разбираются, – весело добавил он.
У меня было смутное предчувствие, что мирно это предприятие просуществует недолго. Так оно и оказалось. Поначалу всё шло без каких-либо эксцессов. Как только строительство было завершено и всё необходимое для функционирования детского сада – компрессор для выработки электроэнергии, мебель и прочая – было доставлено на место, Рувен привёз своих маленьких детей в садик. Отец убитых террористов также привёз своих детей. Роль воспитательниц выполняли дипломированная учительница, сестра убитых террористов Амаль и студентка иерусалимского университета Анат. Рувен, организуя детский сад, следовал завету еврейских мудрецов: сначала сделай! Так он и поступал. Всю свою сознательную жизнь он учился и учил. Это был мудрый и добрый человек, каких не часто встретишь среди поселенцев.
Именно поселенцы, а не арабы доставляли нам больше всего неприятностей. Они в большинстве своём были агрессивны и нетерпимы. Это в основном эмигранты из Штатов, Франции, Австралии. Они приехали в Израиль и поселились именно здесь – в самом взрывоопасном месте, в эпицентре арабо-израильского конфликта по политическим мотивам. Все они были религиозными фанатиками и на своих соседей-арабов смотрели как на досадное препятствие для реализации своих амбиций. Их было очень мало в сравнении с арабами – тысячи две против почти двухсоттысячного населения Хеврона и прилегающих к городу деревень. Тем не менее, нередко именно они были зачинщиками потасовок и нападений на арабов, и если армия, по их мнению, действовала недостаточно энергично и рьяно, поддерживая, а иногда и защищая их в столкновениях с арабами, то они, не задумываясь, изливали свой гнев на солдат, швыряя в них камни точно так же, как и в своих соседей-арабов.
