Влад Ривлин - Палестинские рассказы (сборник)
Однажды к нашему блокпосту подъехала машина с зелёными номерами, с которыми ездят только палестинцы. Солдаты уже было приготовились открыть предупредительный огонь, но увиденное нами зрелище совершенно сбило нас с толку. Расстояние, отделявшее машину от блокпоста, было довольно внушительным и не позволяло пассажирам машины причинить серьёзный ущерб блокпосту, если бы они вдруг вознамерились взорваться или открыть прицельный огонь, и вместе с тем позволяло разглядеть не только машину, но и её пассажиров. Стёкла машины были разбиты, и весь капот в дырах от пуль. В машине можно было разглядеть, кроме водителя, ещё двоих пассажиров – юношу лет шестнадцати и женщину на заднем сиденье. У юноши на переднем сиденье вся левая сторона была чёрной от крови. Он что-то прижимал к плечу и корчился от боли. Женщины на заднем сиденье почти не было видно, она, видимо, полулежала, но даже на таком расстоянии были слышны её душераздирающие крики. Она кричала почти без перерыва. Водитель осторожно открыл дверь и, подняв руки, вылез из машины. Стоя с поднятыми руками, он что-то кричал нам, и в голосе его чувствовалось отчаяние. Даже не понимая языка, нетрудно было догадаться, что он умолял о помощи. Кричал он громко, но его крик не перекрывал отчаянных воплей женщины. Ещё толком не осознав, что происходит, я рванулся к машине; следом за мной, как по команде, побежали врач и фельдшер.
– Стойте, это ловушка! – попытался остановить нас лейтенант Гай Мельник.
Но мы уже были около машины. Тут только я разглядел водителя. На вид ему было лет сорок. Высокий, худой, рубашка чёрная от пота. На лице выражение отчаяния. Мы поняли, что пассажирами машины были его старший сын и беременная жена.
– Помогите, пожалуйста! – умолял он. – Жена рожает, у неё схватки. А сын… Сын ранен… Тфаддал… Тфаддал[2]! Ближайшая больница в Иерусалиме, а дорога перекрыта, – без остановки говорил этот несчастный араб, захлёбываясь от волнения. – Все дороги перекрыты. Тогда я поехал в еврейское поселение, хотел попросить у них помощи, а они начали стрелять… – тут он осёкся, еле сдерживая рыдания. – Умоляю вас! Помогите! – снова взмолился он, но увидев, что врач и фельдшер уже засуетились возле его сына и жены, вдруг как будто даже просветлел, и в его глазах блеснула надежда. Открывшаяся нам картина была ужасной. Весь пол внутри машины был залит кровью. Подросток сидел, всё так же скорчившись, его бил сильный озноб, а на заднем сиденье полулежала женщина. Её одежда тоже была в крови, а по лицу катились слёзы. Она была бледная, её крики перешли в стоны, и, кажется, даже стонала она из последних сил.
– Вызывай вертолёт! – отдал мне приказ врач. В такие минуты он всегда брал руководство на себя. Удивительный человек этот доктор Евгений! Врачом он прошел первую ливанскую и, хотя по возрасту уже не подлежал призыву, каждый раз шёл на сборы уже добровольно. В каких только переделках он ни побывал! И ни разу не ошибся. Но больше всего уважения внушало мне в нём его верность клятве Гиппократа. Ни больных, ни раненых он никогда не делил на своих и чужих, хотя в частной беседе мог высказать немало всего и в адрес арабов, и в адрес русских… Доставалось от него и самим евреям. Но чтобы он ни говорил, прежде всего он был Человек и Врач.
– Вызывай вертолёт! – приказал мне доктор. – Обоим нужна срочная госпитализация. Их можно спасти!
Он не стал ждать прибытия команды спасателей и принялся за дело. Ему удалось остановить кровотечение у женщины, и, когда прибыл вертолёт со спасательной командой, ей и ребенку уже не угрожала опасность. Гораздо большие опасения доктору внушало здоровье юноши – он потерял много крови, ему нужно было срочное переливание. Слава Богу, группа крови у него не была редкой и сразу несколько солдат согласились быть донорами. Так получилось, что кровь врагов спасла ему жизнь. Роженицу и раненого юношу доставили на вертолёте в иерусалимскую больницу Шива. Вскоре она родила здорового ребенка. Юноша тоже пошёл на поправку. Счастливый отец бросался нам на шею и плакал как ребёнок, благодаря за спасение жены и детей, не опасаясь, что его обвинят в коллаборационизме с оккупантами. Телевизионщики сняли репортаж о спасённой семье. Прославились и мы, причём сразу на весь мир. Капитан Омри Шварцман и доктор Евгений Горовиц стали символом гуманности израильской армии. Правда, ни в телерепортажах, ни в газетах не было ни слова о солдатах, которые не пропустили машину с роженицей, ни о поселенцах, которые едва не убили всех троих. Следующие несколько дней прошли тихо. А спустя ещё один день на блокпост пришёл пожилой араб с огромными сумками, полными разной снеди. На вопрос, что ему нужно, старик сказал, что хочет поговорить с «командиром». Солдаты стали его обыскивать, но старик лишь усмехнулся.
– Я пришёл с миром, – сказал он.
Я вышел к старику.
– Это вам, – сказал старик, показывая на сумки. – И вас здесь никто больше не тронет, – сказал так, будто вся эта земля принадлежала ему. Сказав это, старик не спеша повернулся и величественной походкой удалился прочь. Едва он ушёл, будто из-под земли вдруг вынырнули люди спецслужб и стали тщательно исследовать содержимое сумок. Но ничего подозрительного не нашли. А на блокпосту с тех пор действительно не прозвучало больше ни одного выстрела. Лишь где-то там, совсем недалеко от нас, всю ночь гремели выстрелы, и небо светлело от трассирующих пуль.
Детский сад
Самый старший сын Рувена погиб в Ливане, второй сын – в теракте. Сам Рувен был многодетным отцом-одиночкой. Кроме двух старших, у него было ещё четверо детей, которых он воспитывал один после скоропостижной смерти жены. Второй сын Рувена, Арье, в момент гибели учился в особой полувоенной ешиве[3] для детей поселенцев. Телевидение и газеты в те дни подробно рассказывали о том, как «двое террористов ворвались в ешиву прямо средь бела дня и открыли огонь по ученикам», и о том, что «девять человек, включая рава[4], погибли на месте». Среди этих погибших был и сын Рувена. Жертв могло быть гораздо больше, но подоспевшая охрана ответным огнём уничтожила обоих нападавших. Организация «Народный фронт освобождения» взяла на себя ответственность за теракт и заявила, что расстрел в ешиве явился актом возмездия за гибель членов семьи Абу Бадр во время карательной акции израильской армии в деревне Умм аль Зайт, когда снаряд израильского танка угодил в один из домов деревни. Все члены семьи, находившиеся в это время в доме, погибли. Местные и иностранные телеканалы потом не раз показывали залитые кровью стены разрушенного дома. Добровольцы и специальная команда из местных потом долго отскребала со стен останки погибших. В телеобращении, переданном организацией, тоже были показаны эти кадры. На том же диске оба террориста, оказавшиеся родными братьями двадцати и двадцати одного года, заявляли о своем решении «совершить акт возмездия за убийство членов семьи Абу Бадр». Это событие потрясло всю страну, и министр внутренней безопасности поклялся перед телекамерами, что «все виновные в организации и осуществлении этой бойни получат по заслугам». Своё слово министр сдержал. Спустя несколько месяцев ракеты, выпущенные с израильских боевых вертолётов, стали уничтожать дома всех, кого израильские спецслужбы считали причастными к расстрелу в ешиве. В этих обстрелах гибли вместе со своими мужьями беременные женщины, старики и дети – все, кто в момент атаки находился в доме. По ту сторону Иордана клялись отомстить. А по эту торжествовали при каждом известии об очередном обстреле и гибели всех подозреваемых в терроре. Торжествовали и в небольшом еврейском поселении близ Хеврона, где жил Рувен. Каждое сообщение об очередной бомбардировке палестинских городов здесь воспринимали с нескрываемым злорадством. Наконец-то возмездие свершилось! О погибших во время осуществления акта возмездия детях никто не упоминал. Все только радовались и со злорадством говорили: «В следующий раз им будет неповадно нападать на евреев!» Поселенцы и сами не сидели сложа руки. Они жгли принадлежавшие арабам оливковые рощи, жестоко били крестьян, работавших на своих участках во время рейдов поселенцев, захватывали земли палестинцев и устанавливали на них свои караваны, объявляя эти земли своими. Армия и полиция на «шалости» поселенцев смотрели сквозь пальцы. Полиция, хоть и открывала расследования по факту нападений на палестинских крестьян, виновных никогда не находила. Установленные же на землях палестинцев караваны, количество которых стремительно разрасталось, армия не трогала и даже присматривала за ними. В отношении же построек, возведённых палестинцами на спорных землях, военная администрация действовала чрезвычайно жестко, немедленно снося «незаконные постройки». Создание новых форпостов на землях палестинцев в знак протеста против «арабского террора» было делом вполне обыденным для поселенцев. И поэтому, когда Рувен, оплакавший сына и исчезнувший на какое-то время в Иерусалиме, вернулся и вдруг стал восстанавливать полуразрушенный дом на одном из холмов, прилегающих к поселению и служивших еврейским форпостом на этих землях, никто из поселенцев и не удивился бы, если бы не одна странность: на холме он появился не один, а с арабами и евреями – явно не поселенцами, которые дружно стали восстанавливать строение из привезённых с собой стройматериалов. Место, которое Рувен выбрал, было знаменито тем, что здесь неоднократно происходили ожесточенные бои между израильской армией и поселенцами с одной стороны, и палестинцами – с другой. Когда-то это строение возвели поселенцы, надеясь в будущем построить здесь ещё один еврейский поселок. Холм, на котором поселенцы воздвигли строение, был как раз посередине между еврейским посёлком и арабскими деревнями вокруг, и в случае конфликта давал весомый стратегический перевес тем, кто владел холмом. Поэтому жители окрестных деревень всеми силами пытались согнать поселенцев с холма. Вокруг дома шли бесконечные суды. Палестинцам несколько раз удавалось захватить строение, но затем дом снова переходил во владение поселенцев. Поселенцы укрепили дом и даже установили здесь несколько караванов, купленных ещё в конце восьмидесятых бывшим министром строительства Ариэлем Шароном в Югославии (по скидке). Палестинцы с потерей холма не смирились и во время второй интифады это место стало ареной ожесточённых боёв между нами и ими. Дом несколько раз переходил из рук в руки, пока наконец не был полностью разрушен. Его обгорелые стены до сих пор были видны и из арабских деревень, и из еврейского поселения. С тех пор это место получило название «Дом раздора». Так называли его и евреи, и арабы. Никто – ни евреи, ни арабы – не решался снова попытаться овладеть холмом. Это был своего рода местный Рубикон, за которым начиналась новая война. Поначалу соседи никак не могли понять, что же произошло с Рувеном после перенесённой трагедии. Однако вскоре по посёлку прошёл слух, что Рувен ездил к отцу братьев-террористов, в лагерь беженцев, чтобы примириться, и дом, который он сейчас восстанавливает вместе с арабами, должен стать по его замыслу домом мира. Теперь уже никто не сомневался, что Рувен сошёл с ума. Нормальный человек никогда не простит врагу гибели своих сыновей. А Рувен, потеряв сына, вместо того чтобы мстить, поехал мириться к арабу. Ну и что, что у того во время рейда израильских вертолётов погибла вся семья? Его сыновья были террористами, их жёны рожали террористов, а дети, которых они родили и которые погибли, тоже стали бы террористами. Так что всем им поделом!
