Сергей Кольцов - Тихая разведка
— Здравствуйте, Сергей Валентинович. Вы, как главный врач, — вечерний обход совершаете.
— Наблюдение, товарищ майор, мать разведки. — А про себя решил: «Обход — так обход. Можно и так назвать. — И пошел туда, откуда обычно доносился еле слышимый перезвон гитары, словно кто-то лениво перебирал или настраивал струны. — Наверное, Ваня Щегольков уже собрал свою компанию…» Он искренне любил этого симпатичного парня.
Природа наделила Ивана Щеголькова, радиста-телефониста дивизионной разведки, белым, по-девичьи пухлощеким лицом с крапинками веснушек, вьющимися, огненно-рыжими волосами, капризно вздернутой верхней губой, большими глазами василькового цвета, налила силой его подвижное тело. Фигура же Щеголькова нередко служила предметом необидных шуток и подтруниваний со стороны друзей-разведчиков: маловат был ростом. Но это зубоскальство было доброжелательным. Юный разведчик отлично играл на гитаре, как бы целиком уходя в ее аккорды, и при этом напевал сочным, красиво поставленным голосом. Всегда, при удобном случае, а он мог быть на отдыхе, кто-нибудь из разведчиков, особенно сержант Румянцев, просил Щеголькова, подавая ему гитару:
— Сыграй, Ваня! Такое, чтоб душа таяла…
— Это можно, — пожимал плечами Щегольков. — Для лучших друзей что пожалеешь, елки точеные! — Повторяя излюбленную поговорку старшины разведвзвода Двуреченского, охотно соглашался он и брал аккорд. В последний раз Щегольков играл и пел малоизвестную тогда еще среди солдат песню о мальчишке-моряке, покидавшем под огнем врага дорогую ему Одессу:
Застывшие лиманы, притихшие каштаны,
Красавица Одесса под вражеским огнем,
С горячим пулеметом, на вахте неустанной,
Молоденький парнишка в бушлатике морском…
Гитара плакала в руках Щеголькова, а он, перебирая струны, чуть склонив голову набок, смотрел неподвижно в противоположный угол землянки и, казалось, был там, в Одессе, вместе с Мишкой-моряком, горячим пулеметом… Голос его был мягок и задушевен. И песня, и звонкий, зовущий стон гитары, сжатый теснотой землянки, вырываясь наружу, блуждали над траншеей, будоража и напоминая о прошедших боях… Звуки эти плескались над разделительной «ничейной» полосой, достигая немецкого оборонительного рубежа. Противник не стрелял. Набычившись, стыл в ожидании его передний край.
Но в этот час, пользуясь отдыхом вернувшихся из поиска товарищей и тишиной, изредка нарушаемой «дежурными» разрывами снарядов и мин, Ваня, читая книгу «Пылающий остров», красочно иллюстрированную, мысленно, как в полусне, вместе с друзьями-кубинцами пробирался по узкому, выложенному серым гранитом подземному ходу к заветной двери, замаскированной в стене.
Послышался громкий, протяжный гудок. Щегольков не сразу сообразил, что эти требовательные звуки издает полевой телефон, стоящий перед ним на столе.
— Я — «Куба»! Я — «Куба»… — Словно освобождаясь от липкого сна, заговорил он в микрофон.
— Какая еще Куба? Ты же «Пчелка»… Маленькая, жалящая пчелка! — звучал на другом конце провода насмешливый девичий голос. — Что с тобой, Щегольков? Случаем, не заболел? Шлю санинструктора… Прием…
— Да нет! Все в порядке! «Пчелка» слушает… — узнав голос связистки Маргариты Николаевой, поспешно ответил Щегольков.
— Передайте десятому! Десятому прибыть на «Гранит» в семнадцать ноль-ноль. Как поняли? Прием!
— «Фиалка»… Я — «Пчелка»… Десятому прибыть на «Гранит» в семнадцать ноль-ноль. Я — «Пчелка» — связь заканчиваю.
Щегольков посмотрел на часы: времени впереди было больше чем достаточно. Но поразмыслив, он все-таки решил разбудить лейтенанта Черемушкина и предупредить его о вызове в штаб дивизии.
Взгляд Щеголькова встретился со взглядом Черемушкина. Тот проснулся, но продолжал лежать на топчане. В эту минуту и застал его вошедший Кондратов.
— Пусть ребята поспят, нормально отдохнут, — остановил он приподнявшегося Черемушкина. — Сиди, сиди, лейтенант, в ногах правды нет.
— А что, товарищ подполковник, правда в ногах держится?
— Зря придираешься, лейтенант. Это так, к слову. У солдата здоровые ноги — это немало. Хотел поговорить с тобой. Сложное задание ожидает тебя. Если начистоту — справишься?
— Постараемся выполнить. Дело-то не новое. Люди проверенные, дельные — не подведут.
— Это хорошо, — заметил Кондратов. И, помедлив, как бы подбирая слова, спросил: —Все же объясни, почему ты возражал против кандидатуры Ковровой? Пойми правильно. Дважды она выполняла опасные задания в глубоком тылу противника. Ну, скажем, однажды появилась в районе Орла. Нашему командованию очень нужны были сведения о строящихся на линии Кросно — Ливны — Мценск вражеских оборонительных сооружениях. Пользуясь тем, что фашисты широко привлекали там для работы население, а это в основном были женщины, она смогла нанести на карту главные узлы немецких опорных пунктов. Это тебе не фунт изюма, дорогой мой лейтенант. — Кондрашов умолк и испытующе посмотрел на Черемушкина, затем продолжил: — Отлично владеет немецким, училась в аэроклубе, ей присвоено звание летчика легкомоторной авиации. Была в одной из армий Южного фронта, где летала на ПО-2. Однажды ее сбили, едва дотянула горящую машину до своих. Радисткой стала уже позже, закончив спецкурсы. Выбор ее кандидатуры не случаен. — Кондратов пригладил ладонью тронутые сединой, стриженные под «ежик» волосы. — По роду выполнения задания женщина в составе вашей разведгруппы была бы просто необходима. Появление в любом населенном пункте молодого мужчины обязательно вызовет подозрения.
Черемушкин в знак согласия кивнул головой и спросил:
— Коврова сама настаивала на участии в разведпоиске?
— Да! Это ее личная просьба, ну… и ранее высказанные мною соображения, — лукавый огонек мелькнул в темных глазах Кондрашова и сейчас же погас. Он приподнялся из-за стола, открыл пачку «Казбека» и, зная, что Черемушкин не курит, папиросу ему не предложил. Чиркнув колесиком зажигалки, раздумчиво посмотрел на колеблющийся огонек, но прикуривать не стал.
Черемушкин окинул взглядом чуть сутуловатую фигуру Кондрашова, мысленно отметил: начальник разведки еще относительно молод, исполнилось недавно тридцать, а по внешнему облику можно дать все тридцать пять, если не больше… Кондратов в свою очередь, думал о том, как молод сидящий перед ним лейтенант и в свои неполные двадцать один хлебнул через край тягость солдатской доли прошедших военных лет…
— Кажется, все детали нами рассмотрены. Если нет вопросов, гвардии лейтенант, еще раз отрепетируем на карте действия разведгруппы.
Через два часа, после положенной в таких случаях бани, разведчики сидели на поваленных стволах деревьев, разморенные и притихшие, покуривали крепкую, кременчугскую махорку. Время, оставшееся до вылета, было тягучим от ожидания.
Черемушкин, огибая густые заросли колючего кустарника, спустился к озеру, за широкой полосой шелестящего камыша, как ему показалось, кто-то плыл. Затем послышался звонкий плеск. Черемушкин шагнул к берегу и увидел, как, отталкиваясь от воды сильными взмахами рук, плыла женщина. Потом она остановилась, перевернулась на спину и застыла в прозрачной воде. Черемушкин отчетливо видел ее гибкое, стройное, почти лишенное загара обнаженное тело, мокрые светло-каштановые волосы. Это была Наташа Коврова. Ему стало неловко, и он отвел в сторону взгляд, замер, боясь чем-то выдать свое присутствие. Наташа подплыла к самому берегу и, отжимая ладонями мокрые волосы, повернулась спиной к скрытому кустами Черемушкину. До него донеслась знакомая мелодия, которую обычно напевала только она. Он резко шагнул в сторону поляны, где отдыхали разведчики, и непривычно громко позвал:
— Старшина Двуреченский!
Высокий худощавый блондин шагнул навстречу командиру.
— Товарищ гвардии лейтенант…
— Соберите группу, — строго приказал он.
Строй разведчиков замер, стоял не шелохнувшись. Слышен был недалекий птичий пересвист.
— Товарищ гвардии лейтенант, группа построена!
— Гвардии старший сержант Александр Румянцев.
— Гвардии сержант Алексей Телочкин.
— Гвардии ефрейтор Рувим Ласточкин.
— Гвардии ефрейтор Ахмед Юлаев.
— Гвардии рядовой Иван Щегольков.
— Станьте в строй, старшина. Будете шестым. Товарищи! Мы получили приказ комдива на проведение разведпоиска в дальнем тылу противника. Задача не из легких, но выполнима. Десантироваться будем на парашютах. Подробности после прибытия на аэродром.
— Товарищ лейтенант, все будет в наилучшем образе, — приподнято ответил Двуреченский.
— Спасибо! От всей души спасибо, ребята! — тихо произнес Черемушкин. — А теперь: вольно! В помощь старшине двое — Ласточкин и Юлаев. Остальные разойдись.
