Сергей Кольцов - Тихая разведка
А в тот же вечер Василий Данилович Григорьев превратился в бывалого фронтовика капитана артиллерии Петра Алексеевича Максимова. Офицер артиллерии пришел на вокзал, смешался с пассажирами, преимущественно военными и, как бы в ожидании нужного ему поезда, стал коротать время; переходя из зала в зал, он завязывал знакомства с офицерами. Но все это было не то, что так терпеливо и настойчиво искал капитан артиллерии. Он хорошо понимал, что хотя и имел отлично сфабрикованные документы, они не открывали перед ним перспектив безопасной и длительной работы в какой-либо части советской армии. К тому же офицеры, направляющиеся в действующую армию, непосредственно на передний край в качестве командиров взводов, рот и батальонов не могли интересовать разведчика. В шифровке, переданной ему на квартире Ниловны белокурой женщиной, кроме данных по связи, имелся приказ: изыскать способ вживания в штаб одной из стрелковых дивизий, причем, строго определялся участок фронта. Наконец Максимову повезло: он обратил внимание на входящего в зал худощавого, среднего роста, с приятным, смугловатым лицом офицера с вещевым мешком. На плечах его отглаженного мундира при скупом вокзальном освещении поблескивало золото парадных, с двумя просветами погон с майорскими звездами. По эмблеме Вебер с удовлетворением отметил, что это тот человек, который ему нужен.
Между тем вошедший осмотрелся вокруг, хмуря черные брови. Живые, блестящие глаза его искали, где бы присесть. Заметив, что одно место в углу освобождается спортивного вида офицером в звании капитана, поспешно занял его, с удовлетворением вытянув ноги. Через несколько минут капитан вернулся и, увидев, что место занято, нерешительно, с огорчением на лице остановился. Майор сочувственно посмотрел на него и сказал:
— Садитесь, капитан, потеснимся…
— Сидите, товарищ майор. Субординация — мать порядка в нашей армии. Я уж как-нибудь устроюсь.
— Субординация здесь не при чем. В тесноте, да не в обиде, — майор улыбнулся. Улыбка его, добрая и располагающая, словно окрылила капитана.
— Ну, что же, если так, то с удовольствием. Считаю ваше предложение принятым.
Через минуту Максимов, как со старым знакомым, вел с майором оживленный, ничего не значащий разговор:
— Так говорите, тю-тю — фронт! Счастливец вы, товарищ майор. А меня, вот досада — рвался, а нет… Не пускали. После тяжелого ранения, говорили мне врачи, отдых полагается, здоровье поддержать и все такое прочее, шут его возьми. Проявил настойчивость, врачей обвел тихо-тихо и, скажу вам по секрету, — Максимов нагнулся к уху собеседника, — начальником «овээс» полка еду…
Майор усмехнулся. Об офицерах, стоящих на подобных должностях в армии, особенно на передовой, говорили нередко двусмысленно: знаем, дескать, эти тыловые подразделения, полковое снабжение… И он глуховатым, будто простуженным голосом ответил:
— Что вы, капитан! Я ведь, собственно, тоже, как и вы, после ранения и лечения в госпитале… Назначен в одну из стрелковых дивизий, где командиром генерал Чавчавадзе…
— Понятно… Понятно, товарищ майор. Впрочем, что тут толковать… Бог с ними, с этими должностями, — Максимов развязно махнул рукой. — Прошу, не обессудьте, если за наше знакомство по чарочке… Подходит? Важнецкая горилка. Довоенный марочный коньяк.
— Что вы, капитан, — нерешительно отказался майор, — право же, не стоит. Да и, собственно, непьющий я…
— Ох, эти мне непьющие и некурящие офицеры-фронтовики! Заранее прошу извинить за неэтичность. Вы, что же, возможно, и с женским полом не в дружбе? Как это у Александра Блока:
Унынье прочь! Мы вечно юны,
Что зимний вечер! Сияет май!
Ударь, певец, в живые струны,
И буйство жизни повторяй…
Капитан заговорщически подмигнул. Но его настойчивый, покровительственный тон не понравился майору. Несмотря на это, он нехотя согласился.
Через полчаса, опорожнив бутылку с помощью сидящего с ними незнакомого старшего лейтенанта, они рассказывали друг другу о своем житье-бытье, о планах на будущее. В результате беседы Максимов узнал немало из жизни своего собеседника. Майор жил раньше на Украине в небольшом районном центре Малино, где воспитывался в детском доме. Институт закончил в Киеве, и тут началась война. Словом, Максимов узнал то, что нужно было знать вражескому разведчику. А дальше… Глухой ночью они ехали вместе на тормозной площадке товарного вагона как давние, прошедшие через годы друзья. И когда поднялось веселое, струившееся теплом июньское солнце, на крутом железнодорожном перегоне, в сорока трех километрах от станции отправления, был обнаружен труп неизвестного человека в нижнем белье с изуродованным до неузнаваемости лицом и телом…
Глава четвертаяПодполковник Кондратов вышел от командира дивизии и, пройдя несколько десятков шагов, встретил начальника связи майора Левашова. Тропа, изгибаясь, уходила книзу, к большому лесному озеру, у которого, если удавалось выкроить для себя свободное время, подполковник любил побыть один и молча, без движения смотреть на противоположный берег, чувствуя, как проходит усталость трудного дня. Приходил туда просто постоять, поразмыслить о бесконечных вопросах фронтовой жизни. И ему иной раз удавалось именно там решать задачи, которые ставила неумолимо жестокая машина войны.
— Не пылит дорога, не дрожат листы, — пожимая Кондрашову руку, с чувством продекламировал Левашов. Его серые глаза из-под короткого козырька новой офицерской фуражки смотрели пристально, изучающе. — Слышал-слышал о некоторых успехах вашей службы. Приволокли все же «языка» разведчики соседа? Надеюсь, скоро дела пойдут, ибо морокует над этим сам неутомимый полковник Купорев.
Кондратов непринужденно рассмеялся, в свою очередь, словно бы впервые, рассматривая невысокую, мускулистую фигуру Левашова.
— А вы, как вижу, время зря не теряете: фуражечку успели получить? А вот от моды явно отстаете, товарищ майор, — смотря на его худощавое, чисто выбритое лицо с тяжелым квадратным подбородком, парировал Кондратов. — Отставать от моды — в наше-то время! — грешно. Я об усах. Были бы вам к лицу. Такие, знаете ли, как у кутузовских гвардейцев!
Левашов оживился:
— Верно-верно… Добрый совет — мудрость дающего. Усы гусаров Давыдова являлись предметом зависти и подражания. И все же, каковы успехи?
— На участке соединения генерала Чавчавадзе идут бои местного значения, — отделываясь шуткой, ответил Кондратов. — Ну, а если точнее, то, думаю, все в норме. Для чего и живем.
Кондратов уважал майора Левашова как классного, думающего специалиста и — не более. Особенности его работы, а отчасти и характер, не позволяли ему идти на близкие контакты с людьми малознакомыми, даже относящимися к сфере его деятельности. Войсковая разведка была для него святыней, и было просто непозволительно пренебрегать ее непреложными законами. Левашов, как было отмечено сослуживцами, относился к типу людей педантичных, ничего не делающих без строгого самоконтроля. Избегал женщин, не вступал с ними ни в какие связи, кроме служебных. О нем ходили разные слухи, одна из связисток как-то поделилась с подругами своими впечатлениями: «Майор Левашов — симпатичный и обходительный мужчина. Но ведет себя, как монах-иезуит. Может быть, он не уверен в своих мужских достоинствах?» Однажды, при случае, ему рассказали об этом дивизионные шутники. Подумав, он усмехнулся: «Мои мужские достоинства, о чем лепечет эта непорочная дева, при мне и в самом лучшем виде».
Всем хорошо было известно, что Левашов прибыл в дивизию из госпиталя. Он как-то легко вошел в состав офицеров штаба, заменив тяжело раненного подполковника Снегирева…
Кондратов вспомнил об этом, когда Левашов, сказав на прощанье: «Желаю успеха армейским следопытам, вышедшим на тропу войны», удалился в сторону переднего края.
Потом у землянки разведотдела Кондрашова остановил хрипловатый голос майора Окунева. Настоящая мужская дружба уже давно связывала их. Она началась на тяжелых дорогах поражений и неудач первых дней войны. Окунев, тогда старшина отдельного отряда войск НКВД особого назначения, встретился с младшим лейтенантом Кондрашовым в боях под Полоцком в августе сорок первого. Витебск и Орша, Полтава и Харьков, Барвенково и Изюм, Калач-на-Дону и Сталинград — бесконечные, запутанные дороги войны сблизили этих двух непохожих, с разными характерами людей.
— Здравствуйте, Сергей Валентинович. Вы, как главный врач, — вечерний обход совершаете.
— Наблюдение, товарищ майор, мать разведки. — А про себя решил: «Обход — так обход. Можно и так назвать. — И пошел туда, откуда обычно доносился еле слышимый перезвон гитары, словно кто-то лениво перебирал или настраивал струны. — Наверное, Ваня Щегольков уже собрал свою компанию…» Он искренне любил этого симпатичного парня.
