Александр Кузнецов - Макей и его хлопцы
Въехали в партизанский лагерь. Часовой издали узнал лошадь командира, но для порядка крикнул:
— Стой!
— Стой, чёрт! — закричал неожиданно Андрей Елозин. И к Макею:
— Не пущают, товарищ комбриг!
— Правильно делают. Одобряю.
Макеевцы временно жили в лагере березовцев. Командир отряда Перестенко великодушно предоставил Макею место в своих землянках.
Весть о создании партизанской бригады под командованием Макея быстро распространилась среди партизан.
— Вы теперь наши, — говорили макеевцы березовцам.
— А ещё кто?
Андрей Елозин давал пояснения. Он сам слышал от товарища Вещерякова, что в бригаде будет пять отрядов. В бригаду, действительно, входили березовцы (командир Переетенко), отряд Бороды (командир Павлов), лосевцы, макеевцы и марусовцы.
Вечером в штаб отряда Переетенко съехались командиры отрядов, входивших в пят ю бригаду. На этом со* вещании Макей сказал, что отряды не теряют свою самостоятельность. Всё как было, так и останется. Повеселевшие командиры зашумели, недоумевая:
— Зачем же бригада?
— Лишняя надстройка.
— Почётные и громкие чины! Да? — ехидничал Марусов, хмурый, скуластый человек с длинными усами.
Макей встал, суровым взглядом окинул присутствующих:
— Ни то, ни другое. Бригада создаётся для координации действий при проведении больших боевых операций. В современных условиях, когда враг усилил свои гарнизоны и осуществляет строгое взаимодействие между ними, одному отряду просто не справиться. Перед нами Дручаны, Шмаки, Козуличи, Чичевичи, Городец. Кто из вас, спрашиваю, возьмётся один со своим отрядом разгромить, скажем, хоть Козуличи?
— Да ведь Козуличи, товарищ комбриг, крепость! Что вы! — возразил с упрёком Павлов, разглаживая свою превосходную, по пояс, бороду.
— Дручаны тем более, — вставил Переетенко.
— А мы, значит, остаёмся самостоятельными? — высказал своё затаённое опасение Марусов.
Макей язвительно улыбнулся:
— Можете на этот счёт быть совершенно спокойны. Но предупреждаю, —сказал он раздельно, выпрямившись, — тогда, когда это будет нужно, вы беспрекословно подчиняетесь мне. Ясно? Я выполняю волю партии. В чём вы совершенно свободны — это в организации и осуществлении диверсий.
— Это немало! — восхитился Борода. — А субординация для нас, товарищ комбриг, думаю, ясна.
Лось покосился на говорившего: «Подхалимничает».
В конце концов все сошлись на том, что бригада, действительно, необходима, но она должна быть гибким и послушным инструментом партизанской войны.
Лось был задумчив, говорил мало. «Прямо с дороги полетел в штаб соединения за получением чинов, — думал он о Макее, — и сестру забыл. Неужели не спросит?» Но Макей спросил, когда все расходились. Он тронул Лося за рукав:
— Останьтесь на минутку, товарищ Лось.
Они сели друг против друга. Макей нарочито медлил, набивая трубку и разжигая её.
— Табак дрянь, — сказал он. — Для трубки идёт турецкий.
— Трубки не курю, не знаю, — с еле сдерживаемым раздражением ответил Лось.
— Слышал, — начал Макей, — что моя сестра в вашем отряде?
— Вы не очень‑то внимательны к ней.
— Значит, это правда, что она у вас? — с жаром подхватил Макей, пропуская замечание Лося. — Как её здоровье? Поправилась она?
Лось сухо ответил, что она здорова.
Оба они по неясным им самим причинам умолчали о других женщинах. Правда, Лось намекнул, что фельдшерица, которая ухаживает за ней, тоже здорова. То, что Лось обошёл молчанием Броню, навело Макея на подозрение, укрепило в нём и без того росшее чувство ревности. «Лось красив», — подумал Макей, бросив на него сумрачный взгляд.
— Могу быть свободен? — сказал Лось, вставая. — Когда прикажете привезти сестру?
Этот тон заставил Макея рассмеяться — уж больно он официален.
— Вот выстрою хоромы, приеду сам. В гости!
— Милости прошу! — сдержанно сказал Лось. — Впрочем, вы теперь хозяин.
«Зависть, зависть бесит тебя, товарищ!» — посмеялся в душе Макей и, дружески протянув Лосю руку, сказал:
— Пока!
Лось уехал. Макей, проводив его, сел за стол и погрузился в размышления. Почему он не спросил о Броне? И почему тот не сказал о ней? Лось, чёрт знает, что может подумать! Нет, какое малодушие! Завтра же надо увидеть их.
Макей твёрдо решил утром же съездить в лагерь лосевцев. Кстати, нужно познакомиться с отрядом.
II
Утром Макей не смог выехать к лосевцам Комиссар Хачтарян сказал, что он ещё накануне договорился отправить сегодня диверсионную группу на железную дорогу Могилёв—Быхов.
— Замечательно! — восхитился Макей. — Нечего и откладывать. Надо показать себя! Кто там?
— Гулеев, Захаров, Румянцев, ещё кто‑то, нэ помню. Там у Тулеева список — сэмь челавек.
— Думаешь, Тулеева старшим?
Комиссар, свёртывая папиросу, сказал:
— Гулеев каммунист, ну и смэлый хлопец. Мост тогда замэчатэльно взорвал. Ведь под абстрэлом.
Макей велел вызвать к себе Тулеева. Тот гут же явился, словно дежурил за дверыо.
— Значит, говоришь, на охоту? — обратился Макей к Тулееву.
— Тут мы с хлопцами удумали. И вот товарищ комиссар поддержал.
Макей похвалил за инициативу, просмотрел список и одобрил его. .
— Ну что же, желаю удачи, — сказал он весело, пожимая Тулееву руку. — Вечером проводы. Со всеми хлопцами сюда приходи.
Весь день группа Тулеева деятельно готовилась к походу, окружённая вниманием ребят, которые с нескрываемой завистью смотрели на диверсантов. С печальным лицом стоял Елозин. «Макей не отпустит меня от себя», — думал он и чесал за ухом.
— Везёт! Завидую вам. Вот счастливцы!
— Адъютантам нельзя, — пошутил Захаров, — это дело солдатское!
— Пошёл ты к чёрту, трепач! — выругался Елозин и отошёл в сторону.
— Михась, возьми! Ну, что тебе? Ты знаешь я какой? — ныл Ропатинский с безнадёжным видом, охаживая Тулеева, хотя хорошо знал, что его не возьмут.
Гулеев таинственно улыбнулся и, не желая обидеть товарища, ответил серьёзно:
— Да поверь мне, не могу! Не ной под руку… У кого тол? — спрашивал он, смотря на Колю Захарова.
— У Сашки.
— У меня тол, товарищ командир группы, — отозвался Догмарев, отрываясь от мешка, в который укладывал все пять килограммов тола.
— Не подходите, — шутил он, — огнеопасно.
— А тол и не боится огня‑то, — заметил, сверкая глазёнками, Костик.
Захаров засмеялся:
— Чего же он боится? По–твоему, он и удара не боится? А?
— Удара? — переспросил Костик, боясь попасть в ловушку. — Какой удар…
— Ну вот, скажем, топором?
— Да оставь ты, Коля, — вмешался Гулеев, — пристал к мальчишке.
— Удара не боится, — шепнул украдкой Румянцев, искренне желая помочь растерявшемуся Костику.
— Комиссар идёт, — сказал Гулеев и одёрнул выбившуюся из‑под ремня рубаху. — Тише, вы!
Хлопцы поднялись, Гулеев выступил вперёд и отрапортовал о готовности группы. В это время к комиссару подошёл Лисковец. Он был подтянут, подобран: шуба опоясана широким ремнём, через плечо перетянута портупея. Улыбаясь, он обратился к комиссару:
— Прошу включить меня в диверсионную группу. Знаю местность. Проводника не надо.
Гулеев метнул на него суровый взгляд:
— И мы знаем. Обойдёмся без помощи!
— От помащи никагда нэ атказывайся, — сказал с расстановкой комиссар, попеременно наблюдая за лицами Тулеева и Лисковца.
Как только заговорил комиссар, Лисковец посветлел, зато Гулеев помрачнел и насупился.
— Товарищ комиссар, — просительно заговорил Гулеев и голос его дрогнул, — ведь набрались полностью, а желающих много. Чем он счастливее?
Гулеев знал: упрям комиссар, нелегко с ним сговориться. Лисковец надменно сморщил губы:
— А тебе что? Жаль? Ордена идёшь зарабатывать?
Гулеев вскочил, как ужаленный. Пальцы рук его сжались в кулаки. Лицо покрылось бледностью, глаза сделались как у безумного.
— Ордена?! Ордена?! — кричал он, наступая на оробевшего Лисковца.
Вмешался комиссар:
— Успакойтесь, Гулеев! Приказываю. А вы, Лисковец, идите в зэмлянку.
Гулеев отошёл к Догмареву, у которого, как и у Гулеева, дрожали руки.
— Успокойся, Миша.
— И что он за человек, товарищ комиссар? — обратился к Хачтаряну стоявший тут же дед Петро. — Чего ради его подобрали? Где у Козелло глаза?
— К нам, как ты знаешь, дедо, — сказал комиссар, — по пути из Орловщины пришло пятьдесят чэлавек. А тэ, что за люди? Мы столько же о них знаем, сколько и о Лискавце. Присматривайтесь к новичкам, правэряйте их, матайте на ус. Среди них всякие могут быть.
Гулеев сердито ворчал, грозя кому‑то:
— Подожди, гад!
— Гулеев, — сказал комиссар, — мой тэбе савег, кацо: будь выдэржаннее. Нэ правь па мэль, чем крепче нервы, тем ближе цель. Так, кацо?
