Николай Скоморохов - Резерв высоты
— Я не об этом. Раньше ему редко давали летать, он очень переживал, а сейчас буквально на крыльях носится.
— Это хорошо, значит, настоящий летчик!
— Я ему говорю: «Глеб, так и убить тебя могут», а он хохочет своим громовым смехом и говорит: «Не отлили еще ту пулю, которая меня поразит!»
— Правильно говорит. Значит, верит в себя. Что толку, когда человек сомневается и в бою дрожит за свою жизнь? Как раз таких и бьют.
— Откуда ты все знаешь?
— Не слепая. Вижу. Потом, я почти каждого летчика, прилетающего после боя, расспрашиваю, они в это время все откровенно говорят.
— Вика, вот тебе бы в воздух!
— А что? Я всегда готова.
— Ты казачка, тебе на коня, саблю в руки, и тогда — держись, фашисты!
— Не смейся, Шура! Если бы мне научиться летать, я бы не отстала от некоторых!
— А как поживает Фадеев? — с намеком, хитро поглядывая на Вику, спросила Шура.
— Толя надежный товарищ, с ним можно всегда быть спокойной, — ответила Вика, стараясь говорить как можно равнодушней.
— Вика, у вас на факультете историю дипломатии преподавали? — все с той же хитрецой спросила Шура.
— Ты на что намекаешь? — удивленно спросила Вика. — Мы с ним просто близкие друзья.
— А тут, — Тропинина коснулась левой стороны груди и выразительно взглянула Вике в глаза, — в сердечке, ничего нет разве? Значит, все происходит само собой?
— Почему ты так странно говоришь? О чем ты?
— Вижу, Вика, как ты ведешь себя при появлении Фадеева.
— Что?!
— Твой глупый вид тебя выдает.
— Шурка, честно говорю, мы просто друзья, понимаешь! Просто друзья!
— Не надо так старательно оправдываться, — улыбнулась Шура и крепко обняла Вику, — Я же все вижу и все понимаю.
Вика почувствовала, как кровь прилила к лицу. Она разозлилась на себя, на Тропинину, заодно и на Фадеева и выпалила:
— Нужен он мне!
— Тише об этом. Вон Глеб идет, — предупредила Тропинина.
Через минуту громовой голос Глеба огласил стоянку:
— О чем кукуете, кукушки?
Шура внимательно всмотрелась в него и спросила тревожно:
— Улетаешь?
— Да, — ответил Глеб. — Базаров поведет четверку.
— Держитесь, фрицы? — с ехидцей спросила Вика.
— Конечно! Он голова! С ним летать на задание — одно удовольствие. А его послеполетные разборы — великая школа! Каждый свое получит, но в бою всех сохранит, как бы ему трудно ни было.
— Я пошла, желаю успехов, Глеб! — сказала Вика, помахав рукой.
— Спасибо. К черту!
— Ты обещаешь быть осторожным?
— Шура, обещаю, что буду делать все так осторожно, что тебе за меня краснеть не придется.
— Неисправимый ты!
Шура отвернулась и медленно пошла от него. Глеб двумя прыжками оказался рядом, быстро чмокнул в щеку и мгновенно отскочил во избежание пощечины, чем иногда его Шура награждала за слишком явное проявление чувств.
— Дождешься ты у меня! Вот прилетишь, я с тобой расправлюсь!
— Шура, я не мог иначе, ты мой талисман, и я загадал, если перед полетом поцелую тебя, значит, ничего со мной не случится, если нет — собьют.
— Ненормальный ты, Глеб, — тихо вздохнула Тропинина, а у самой повлажнели глаза.
— Ладно, Шурочка, понесся я.
Шура полным нежности взглядом проводила его до самолета. Зашумели моторы, закрутились винты, и четверка самолетов ушла в воздух навстречу неизвестности.
2Нина внимательно следила за сообщениями Совинформбюро. Особенно ее тревожили события, которые разворачивались там, где воевал Фадеев. Редкие лаконичные письма от него тоже давали повод для беспокойства. И вот уже больше двух месяцев Нина не получала от Фадеева ни одной весточки.
Двадцать пятого июля сорок второго года Нина услышала по радио об отходе наших войск из Ростова. Это событие снова разбредило начавшую было рубцеваться душевную рану. Нина вспомнила мать, в памяти снова промелькнули события сорок первого…
Курс по специальным дисциплинам Нина уже закончила. На экзаменах по всем предметам получила отличные оценки и теперь жила в ожидании перехода к следующему этапу подготовки.
Как-то Лавров сказал ей:
— Приготовься, завтра состоится беседа с настоящими немцами нашими сотрудниками.
В назначенное время она пришла в класс — один из учебных кабинетов, села на указанное ей место. Майор сел напротив, улыбнулся.
— Ну что ж, Нина, настало время сдавать экзамен на зрелость. Но экзамен необычный. Сейчас тебя будут допрашивать — подчеркиваю, допрашивать с пристрастием, и ты должна постараться на все вопросы ответить. Если экзаменаторы чем-то будут неудовлетворены, будем продолжать учебу. Условия приемлемы?
— Вполне, — тихо сказала Нина.
Вскоре в комнату вошел «гестаповец». Его внешний вид, манеры сразу вызвали у Нины страх и отвращение. С первых же минут она не могла отделаться от ощущения, что это настоящий гестаповец, и на вопросы о структуре гестапо, званиях, нормах обращения гестаповцев друг к другу отвечала хотя и четко, но без необходимой твердости в голосе, ее охватило чувство протеста и антипатии к этому человеку. Она заставляла себя войти в роль верноподданной рейха, но это ей никак не удавалось.
В конце экзамена «гестаповец», улыбнувшись, сделал Нине несколько замечаний очень добрым, теплым голосом, глаза его при этом засветились лаской, приветом. Нина, не успевшая еще выйти из образа, посмотрела на «гестаповца» удивленным взглядом.
— Не следует так удивляться, держитесь ровней, — продолжая улыбаться, сказал он.
— Благодарю вас, — сухо ответила Нина.
После «гестаповца» экзамены принимала крупная, широкоплечая немка. Она похвалила Нину за отличное произношение, знание нескольких диалектов, однако по части быта, нравов и особенно поведения немцев в кругу семьи и с друзьями подсказала много важных деталей.
Третьим экзаменатором был мужчина в скромном, тщательно отутюженном сером костюме. Он выглядел обычным обывателем и расспрашивал Нину о национальных особенностях характера, приверженности немцев к порядку, дисциплине, об их расчетливости. Очень его интересовало, что знает Нина о переменах, которые произошли в умонастроениях различных слоев населения Германии с приходом к власти Гитлера.
Нина отвечала старательно, но уже во время беседы поняла, что о многом она не имеет представления.
Сначала начались занятия, снова изучение литературы консультации со специалистами, врастание в образ немецкой девушки, работающей в государственном учреждении рейха.
«Тройка», как назвала экзаменаторов Нина, за несколько дней здорово вымотала ее. Не предполагая еще, как впоследствии она будет благодарна им всем за советы, реплики, замечания, Нина злилась порой и в конце концов однажды высказала майору свои подозрения относительно «фрау»:
— Не хочет ли эта немочка посадить меня в галошу в самый неудобный момент? Неужели у немцев правда такие… я бы сказала, странные обычаи?
— О чем речь?
— Например, о свободном подходе ко взаимоотношениям девушки и парня перед замужеством.
— Да, у них этим никого не удивишь.
— Ничего себе обычай! Девушка ни с того ни с сего позволяет себе то, чего не должна позволять до замужества.
— Почему же ни с того ни с сего? Как правило, они любят друг друга.
— Какая же это любовь?! Провели вместе ночь и разошлись в разные стороны…
— Нина, нельзя так категорично отзываться о нравах, обычаях и традициях другой нации, надо разобраться в них. Ты возмущаешься, а, между прочим, для твоей будущей работы необходимо все это усвоить и впитать в себя. Помнишь, я как-то зашел в кабинет, и немец-«обыватель» говорил тебе: «Если тебя пригласит в кино молодой человек и ты потом не отдашь ему деньги за билет, это уже вызовет подозрение в твоей национальной принадлежности и может быть началом той веревочки, за которую уцепится гестапо».
— В подобной ситуации я могу ответить, что немцы, проживающие в СССР, таких традиций не придерживаются.
— Хорошо, если так быстро сориентируешься. Но всегда помни: твоя работа будет очень трудной, — продолжил майор, — из-за малейшей оплошности могут возникнуть подозрения, которые повредят делу и тебе. Ты должна очень серьезно относиться к каждому своему поступку, каждому слову, постоянно контролировать себя.
Нина долго сидела в задумчивости. Майор не торопил. Потом она сказала тихо, но твердо:
— Я все поняла, товарищ майор, отступать не привыкла.
Нина продолжала входить в образ. Она докапывалась до таких деталей, что теперь экзаменаторы иногда просили времени, чтобы подготовиться к ответу на ее вопросы.
Как-то за подобным сюжетом наблюдал майор и после ухода немца-экзаменатора сказал:
— Нина, ты начинаешь хитрить, в отместку задашь вопросы по истории развития литературы и ее влиянию на трансформацию нации. Не каждому немцу под силу ответ на подобный вопрос.
