Николай Скоморохов - Резерв высоты
Петр Васильевич быстро встал, помял пилотку, пальцы его рук дрожали, на подбородке выступили крупные капли пота. Он машинально вынул платок, стер пот и, держа пилотку в одной руке, а платок в другой, начал говорить.
Все внимательно слушали его и чувствовали, что говорит он не то. Кто-то не довернулся, кто-то не увидел — в этом, по его словам, была причина неудач. В его словах не было глубины анализа, следовательно, и причины потерь он не определил.
Давыдов, уловив настроение летчиков, видел: сейчас толку от Кутейникова не добиться — чем дальше комэск говорил, тем бессмысленнее были его фразы. В конце концов Кутейников и сам заметил это и закончил свое объяснение совсем уж неудачно:
— Что делать, у нас не получилось, посмотрим, как другие себя покажут, Теперь очередь за второй эскадрильей.
Богданов, обычно очень выдержанный, взорвался. Его терпение лопнуло, он вскочил и бросил на Кутейникова взгляд, полный горечи и презрения:
— Не торопитесь справлять похмелье на чужом горе! Знайте, ваши неудачи сегодняшнего вылета — это и наши неудачи. Мы скорбим, а не радуемся. Не оправданий, но правды ждали люди, конкретного, критического разбора действий эскадрильи! — с укором закончил Богданов.
— Кто еще хочет высказаться? — спросил командир полка.
— Что говорить? Надо делом заниматься да рисоваться поменьше, раздался голос Базарова.
Давыдов понял, что пора прекращать дебаты. Разве тут до них, когда два покойника, можно сказать, лежат в переднем углу…
— Товарищи, необходимо всем хорошо подумать о сегодняшних событиях, обсудить их. Завтра дежурит вторая эскадрилья, — закончил он разбор.
Следующий день прошел без особых приключений, лишь Овечкин вернулся с задания на изрешеченном в воздушном бою самолете. В полку осталось всего два ЛаГГа, теперь на них попеременно летали все, и каждый, возвращаясь, привозил по нескольку новых пробоин. Техники и механики быстро ремонтировали машины, и очередные счастливчики летели на них в бой. Залатанные, раскрашенные в разные цвета, эти самолеты походили более на атрибуты цирка, чем на боевую технику. Но летчики с нетерпением ждали своей очереди на полет, чтобы там, в небе Сталинграда, в смертельной схватке с фашистами доказать свое стремление остановить врага здесь, у стен Сталинграда. Каждый понимал, что дальше отступать нельзя.
…Когда хоронили погибших, прощальное слово произнес комиссар. Они провожали в последний путь товарищей, на счету которых были сотни боевых вылетов, десяток сбитых самолетов. Это были молодые парни — совсем недавно им едва перевалило за двадцать; это были их друзья, полные жизненной энергии, душевной теплоты… Беззаветным служением Родине они снискали горячую любовь всех, кто их знал.
Тепло и проникновенно говорил комиссар о каждом из погибших, говорил о коварстве и злобе врага, беспощадно топчущего нашу советскую землю. Каждое его слово зажигало огонь ненависти в сердцах летчиков, жажду беспощадной борьбы с фашистскими поработителями.
Речь комиссара взволновала всех присутствующих. Летчики, выступавшие после него, клялись быть верными памяти погибших и отомстить за их смерть. Вскоре на краю аэродрома вырос невысокий холмик с дощатой пирамидой и звездочкой наверху. Прогремел прощальный салют. Фадеев невольно содрогнулся, представив сколько таких могил на полях от Буга до Волги. Тысячи, сотни тысяч, миллион?
— Неужели миллион?..
4Медленно и молча расходились люди после похорон. Фадеев с ведомыми направился было к своей землянке, но Богданов остановил его:
— Анатолий! Пойдем к командиру полка.
Через десять минут в штабной землянке около огонька, рвущегося из коптящей гильзы, собралось человек восемь. Давыдов встал, поправил гимнастерку — эта привычка у него выработалась давно, он всегда следил за своим внешним видом, был опрятен, подтянут.
— Обстановка критическая, — сказал он. — Фашисты стягивают к Сталинграду огромные силы, днем и ночью наносят удары по городу с воздуха. Нужных резервов у нас нет, самолетов на фронте мало, и те мы зачастую теряем безрассудно. Вылет группы Кутейникова тому горький пример. Такого позора полк еще не видел.
Кутейников ерзал на скамейке, хотел что-то сказать, но твердый голос Давыдова не сулил ничего доброго, поэтому комэск первой счел целесообразным промолчать.
— Причины ошибок — неумение и нежелание учиться воевать, — продолжал командир, — фатальное равнодушие к себе, к своему долгу перед Родиной. Человека бьют, но он ничего не предпринимает, чтобы выяснить, узнать, почему такое происходит. Многие летчики, возвратившись с боевого задания, где они наделали много промахов; действовали по шаблону, свои ошибки не анализируют, не стремятся их исправить. Их товарищи гибнут в бою, а они сами нередко труса празднуют, поджимая хвост при встрече с «мессершмиттами». Этот позор надо смыть кровью, но не своей, а вражеской. Сейчас обстановка такова: любая ошибка в бою будет расцениваться как предательство. Завтра мы получаем из соседнего полка шесть самолетов ЛаГГ-3 и два Яка. Приказываю: инженеру полка за счет ремонта подобранных в поле самолетов поддерживать самолетный парк на уровне десяти самолетов. Десять экипажей должны ежедневно вести боевые действия. Это приказ для всех. Завтра в девять утра вылетаем шестеркой: я с комиссаром и сержантское звено во главе с Богдановым. Мы должны показать немцам, что с нашего аэродрома не только куропатки взлетают.
Давыдов замолк, обводя присутствующих строгим взглядом. Стояла глубокая тишина, никто не смел и кашлянуть — слишком суров был командир полка в эти минуты.
— О деталях боевого вылета поговорим утром, для ориентировки скажу: идем на Сталинград прикрывать войска. Ударную группу возглавляю я. Группу прикрытия — Богданов или Фадеев парой, — закончил Давыдов.
— Есть! — четко отчеканил комэск второй.
— Вопросы есть? Все свободны.
Не проронив ни слова, участники совещания покинули землянку. Богданов с Фадеевым вышли последними.
— Чувствуешь, Анатолий, как развиваются события? Обстановка накалилась до предела, не случайно Сталин издал приказ и потребовал: «ни шагу назад». Дальше отступать некуда. Пора гнать фашистов обратно.
— Слышал я от пехотинцев, что приказ товарища Сталина подействовал на них здорово, — сказал Фадеев. — Видимо, и у нашего командира полка терпение лопнуло.
— Конечно. Сколько можно из-за нашей безалаберности терять людей и самолеты?
— Но ответственность он возложил на нас большую, — вздохнул Фадеев.
— У него другого выхода нет, Анатолий, — согласился Богданов. — Сейчас такая ситуация: или он овладеет положением в полку, или его согласно приказу снимут, разжалуют.
— Неужели до этого дело дойдет?
— Может дойти. — Богданов помолчал, потом спросил доверительно: — Ты обратил внимание — летят завтра с комиссаром вместе!
— Дар — ответил Фадеев. — Они, наверное, все продумали заранее?
— Конечно, — согласился опять Богданов. — Может, не одну бессонную ночь провели. Не шуточное дело.
— Я, честно говоря, товарищ капитан, и не думал, что все так обострится.
— Я тоже. Но в последние дни уже чувствовал: должен наконец произойти взрыв…
Вошли в сержантскую землянку. Овечкин и Гончаров были на месте. Комэск и командир звена вместе с летчиками расположились у стола. Более часа при свете коптилки шли баталии на бумаге. Наконец Богданов определил два наиболее вероятных варианта боя, которые все вместе отшлифовали до деталей, внося новинку в каждый тактический прием.
— Завтра наша задача — убедить командира с комиссаром следовать этим вариантам, — сказал Богданов. — Мне кажется, — добавил он, — что командиром группы прикрытия надо назначить тебя, Фадеев. Ты хорошо видишь даль, стреляешь не хуже меня, с Овечкиным вас водой не разлить, не только немецкими трассами, — улыбнулся он и закончил: — А сейчас — спать. На завтра, кроме хороших вариантов, нужны и светлая голова, и отдохнувшие мышцы, а это может обеспечить только хороший сон. Итак, до завтра!
— Спокойной ночи, товарищ капитан! — Фадеев вышел вслед за комэском, и голова у него чуть не закружилась от свежего воздуха.
Легкий ветерок дул с Волги, нес речную прохладу на раскалившуюся за день степь.
Поднялись наверх и Овечкин с Гончаровым.
— Как хорошо-то здесь! А мы сидим в землянке и керосином дышим!
— Все надо, Ваня!
— Товарищ командир давайте здесь спать?
— Нельзя, — ответил Фадеев, — лучше проветрить нашу обитель.
Овечкин и Гончаров взяли одеяло и стали махать им, увеличивая приток свежего воздуха. Закончив проветривание, снова обговорили некоторые детали предстоящего задания и, надышавшись свежим воздухом, юркнули в землянку…
5С рассветом летчики принимали самолеты. К восьми часам перерулили их на свою стоянку и доложили командиру полка о готовности к боевому вылету, а также возможные варианты воздушного боя. Давыдов, быстро разобравшись в предложенных вариантах, согласился, предупредив Фадеева: без нужды с «мессерами» в затяжной бой не ввязываться. Лучше так — ударил внезапно и вверх.
