Лёнька. Украденное детство - Астахов Павел Алексеевич

– Бабоньки, что про девок-то скажем? – спросила неожиданно Акулина, также быстро смывая с сына пот и грязь.

– А что скажем?! Мы спали и ничего не видали, – отозвался кто-то сзади, не видимый, но хорошо слышимый.

– Ага. Скажем, не видели, так они нас или, того хуже, детей вон измордуют. Лучше сказать, как было, и делу конец. Девкам все одно ни холодно ни жарко от наших здесь молчаний, – возразила ей молодая женщина с высокой худой девочкой непонятного возраста.

– Это верно, да только если начнешь ты говорить, Натаха, так они тебя за твой язык и схватят! Мол, чего не остановили да чего не доложили сразу, ежели так и было. Короче, как ни крути, а нет здесь хорошего конца у этой сказки, бабы, – глубоко вздохнув, сказала Акулина.

Женщины притихли, слышались только шипение и плеск воды, льющейся сверху на людей. Через несколько секунд и эти звуки стихли. Загремели двери, и на пороге вновь появился офицер и переводчик. Эсэсовец продолжил, а унтер переводил:

– Вас сейчас постригли, чтобы вы были здоровы и не привезли какую-нибудь болезнь. У многих были обнаружены вши при медосмотре в лагере. Нам не нужны проблемы. Также всех обработали специальным дезинфекционным раствором. Это безопасно и очень полезно и правильно. Порядок есть порядок! Сейчас вам вернут вашу одежду после ее обработки в жарких печах. Потом вы получите свой паек и будет погрузка в вагоны. До следующей остановки кормить не будут. Господин капитан вас хотел строго наказать за саботаж и укрывательство преступниц, но начальник вашего поезда отменил экзекуцию. На это есть причины. Вы нужны срочно во Франкфурте. Вас там ждут. И еще… что касается ваших подруг, то нам уже не нужны ваши показания. Их нашли. Их преступление полностью раскрыто. Здесь все ясно.

В ангаре прокатился рокот голосов. Женщины удивились, как быстро и оперативно немцы все расследовали, установили, да еще обнаружили беглянок, ведь прошло так немного времени с момента их побега. Немец же, видя, какой эффект произвело его сообщение, наслаждаясь этим, обвел всех злобным надменным взглядом и продолжил внушение через переводчика:

– Мы очень качественно и быстро работаем! Никто и ничто не ускользнет от нашего внимания. Все вы должны это усвоить раз и навсегда. Никто и ничто не скроется от нас. Даже не думайте хитрить и устраивать провокации и саботаж. За это вас ждет жестокое наказание. Растрел, виселица, газовая камера. За преступление всегда будет одна расплата – смерть!

Женщины заволновались и загалдели еще сильнее. Капитан топнул подкованным сапогом, от чего по ангару разнесся звеняще-дребезжащий гул, как от выстрела. Все непроизвольно пригнулись, превратившись в кучку обнаженных тел и стриженных наголо голов. Эсэсовец, довольный произведенным эффектом, словно питаясь испугом и страхом этих беззащитных женщин и детей, расправил плечи, выпятив грудь с железным крестом на нагрудном кармане, и вновь чеканным голосом стал отчитывать пленников. Унтер, усердно потея, ловко переводил, практически без акцента и ошибок. Он был советским латышом, жившим в приграничном хуторе и присягнувшим в первые же дни войны Гитлеру и немецким властям. Поскольку латышей вполне можно было по фашистским меркам записывать в «миттельменши», то он был принят на нестроевую должность и занимался доведением до умов пленных и перемещаемых лиц основ немецкого порядка и их требования, чем был поглощен всецело вполне успешно и усердно в данный момент:

– Ваши сбежавшие из пятого вагона две девки найдены в ста километрах перед границей. Наша патрульная дрезина [107] проводила осмотр железнодорожных путей и нашла их. Только что сообщили по телефону. И если вы думаете, что они счастливы и свободны, то глубоко заблуждаетесь, милые дамы и дети. Ха! Обе сдохли на камнях. Они разбились при прыжке из поезда на ходу. Надо быть чемпионом по прыжкам или полным идиотом, чтобы на такое решиться.

– А они решились, – прошептала мать Лёньке, прижимая его мокрое и дрожащее тело к себе.

– Зато теперь они точно свободны… – вторила ей тихо мать Гали Колесниковой, обняв дочь Галину и Настю Бацуеву, тоже ставшую ей теперь дочерью.

Вернувшись в вагон, женщины еще долго обменивались одеждой, перепутанной после санитарной обработки и прожарки, отчего она стала пахнуть карболкой и местами потемнела. Переодевшись кое-как в обмененную и подобранную униформу, все расположились прямо на соломе и постепенно под стук колес набиравшего ход поезда стали засыпать. Некоторые еще подъедали розданные после стрижки, помывки и санобработки скудные объедки, попытавшись хоть как-то накормить детей, после чего тоже устало засыпали.

Глава двадцать девятая

Дети

Осень – одно из самых красивых времен года на земле. Венчая накопившийся за долгое щедрое лето пыл, жар и зной царственным водворением на божественный трон выспевших хлебов, сплетенных с оливковыми и лавровыми ветвями, увенчанных сладчайшими фруктами и вкуснейшими плодами, она щеголяет в неповторимом богатом наряде, созданном искуснейшими мастерицами: природой и землей из разноцветной листвы, цветов и трав. Ее роскошный королевский костюм переливается в лучах необычно блестящего солнечного света, который становится таким, проникая в необыкновенно прозрачный воздух, уже чуть тронутый первыми холодами и обильно промытый чистейшими струями дождей, несущих свою живительную влагу из-под бескрайних небесных сводов. Осенние дни еще очень теплые, но уже не такие долгие и светлые, как отступившим летом.

Лёнька обожал осень по нескольким причинам. Прежде всего, это было самое сытное время, так как на всех полях и в каждом огороде поспевали, набрав соков и сил за жаркое лето, разнообразные фрукты и овощи. В это же время начиналась охота, так как все птенцы и зверушки, рожденные весной, уже выросли и вместе со стадом или стаей начинали подготовку к зиме. И здесь нужно было помочь им в том, чтобы пережить студеные времена не только в заготовке пропитания, но и в регулировке численности. Например, слишком большое стадо кабанов при большом приплоде, а в очень теплые годы свиньи могли успеть принести за сезон два приплода, было обречено на голодную смерть. Именно потому, что под глубоким слоем снега долгой морозной зимой отыскать корм могли лишь крупные и сильные особи. Потому всю осень, вплоть до первого снега, они со старшими пацанами и мужиками отлавливали слабых и хилых диких хрюшек.

А еще осенью в лесу поспевала лещина – вкуснейший лесной орех, сбором которого Лёнька занимался тщательно и с выдумкой. Он бросал веревочную петлю на длинные ровные стволы орехового куста, подтягивая их к земле, как заправский ковбой. Иногда забирался на самые толстые ветки, нагибая их для удобства сбора стоящим внизу бабам. За пару недель сборов они с мамкой набивали до пяти мешков этими красивыми крупными плодами. Главное было вовремя начать сбор. Не раньше, чтоб не набрать зеленых и вяжущих рот ядрышек, и не позже, когда в одну ночь все орехи окажутся на земле и будут съедены кабаньим стадом.

В эти же дни завершалась заготовка грибов на всю долгую зимнюю пору. Отец научил его отлично в них разбираться, и Лёнька без труда различал около трех десятков съедобных грибов: от простых и сладких моховиков и маслят до зеленушек, рядовок и волнушек. Всегда в домашнем погребе важно выпирали три большущие кадушки с солеными опятами, груздями, чернушками, рыжиками, волнушками, соленухами и даже валуями, специально обработанными и переложенными слоями смородинового и вишневого листа с душистыми пучками зонтиков золотистого укропа и длинных стрел чеснока. Благородные грибы типа боровиков, подберезовиков, подосиновиков они нанизывали на нитки и сушили в сенях и под крышей на сеновале. Квашеная белокочанная капуста, моченые антоновские яблоки, соленые короткоплодные пупырчатые огурцы также не переводились в доме, поскольку заготавливались основательно и в большом количестве в специальных бочках.