Николай Скоморохов - Резерв высоты
— Здорово, дедушка!
— Будьте здоровы, воины российские! Откуда путь держите? От границы небось топаете?
— Нет, из-под Сталинграда.
— Это я знаю. Где в сорок первом были?
— На фронте, — медленно ответил Фадеев, несколько озадаченный недружелюбным тоном старика.
— Значит, это вы сюда немца-то заманили?
Фадеев оглянулся на Ваню. Обычно находчивый в разговоре, сейчас он молчал. Значит, его тоже за живое задело. Не ожидая ответа, старик продолжал:
— В Волге утопить хотите супостата?
— Вы это к чему, дед?
— К тому, что немца бить надо, а не заманивать до центра России.
— Мы и бьем, — неуверенно произнес Гончаров.
— Оно и видно. Наших самолетов два-три падают, немецких — один. Это летчики! А пехота-матушка, что она-то делает?!
Анатолий понял, у старика наболело на душе, некому эту боль излить, они и оказались тем самым объектом, которому можно было предъявить претензии.
— Зачем немца сюда пустили? Зачем ему дают хозяйничать здесь? Вот вы, здоровые парни, куда направляетесь?
— К вам.
— Вижу, не слепой. А дальше куда?
— На ту сторону надо.
— Фашист-то там, — показал дед рукой на запад.
— Мы поэтому и хотим переправиться туда, чтобы сесть в самолеты и лететь на запад, — ответил Фадеев.
— Вы что же, летчики, выходит?
— Они самые.
— Вон как!
Дед встал и не по годам, быстрой походкой подошел к Фадееву, спросил, указывая пальцем на орден:
— Никак, Красного Знамени? Да, такими орденами не разбрасываются! Значит, ты, внучек, вояка первый сорт, а я-то, старый дурак, с бухты-барахты напал на тебя. Глаза слабы стали, а то бы и я пошел на передовую, вместо того чтобы тут душу бередить.
— Перевезите нас, дедушка, — попросил Фадеев.
Вишь, немец гуляет, добычу ищет, — показал дед в небо, где появились две пары «мессеров». «Ну дед, — подумал Фадеев, — на глаза жалуется, а самолеты видит».
«Мессершмитты» словно нехотя, развернулись и ринулись на шедший по Волге буксир, поливая его огнем из пушек. С парохода ответили. Фашисты зашли с другой стороны. После повторной атаки на пароходе вспыхнуло пламя, но вскоре погасло. Очевидно, опытная команда быстро справилась с огнем, и только след белого дыма, тянувшийся за пароходом, напоминал о пожаре.
— Вот так они и нас встретят, — сказал после некоторого молчания дед, но на моей лодке пушек-то нет.
— Пистолеты есть, — произнес Ваня.
— Я вижу, — никак не среагировав на шутку, ответил рыбак.
Анатолий раздумывал, чем бы заинтересовать деда? Не видя никакого выхода, решил закурить. Этой забаве он научился совсем недавно и прибегал к ней в редких случаях.
— Ваня, закурим, что ли, с горя.
— С удовольствием, — поддержал Гончаров.
Фадеев достал большой кисет с махоркой, они скрутили самокрутки с палец толщиной и задымили.
Старик наблюдал, как смачно летчики курят, глотал слюну, и кадык у него ходил вверх-вниз.
Фадеев заметил это, поинтересовался:
— Вы, дедушка, курите?
Спрашиваешь у больного здоровье! Конечно, курю, настоящая махорочка?
— Настоящая. Хотите? Пожалуйста…
Старик быстро вытащил из кармана газету, оторвал от нее большой кусок, сложил лодочкой, взял в левую руку, правую запустил в кисет, вытянув добрую горсть махры, и высыпал на газету.
— О, перебрал, сейчас отсыплю, — оправдываясь, сказал старик и уставился потускневшими глазами на Фадеева, ожидая его слова. Анатолий понял состояние рыбака.
— Не надо, дедушка, отсыпать обратно, возьмите про запас.
Старик обрадовался, как малое дитя, встряхнул от мусора свой кисет и высыпал туда, что осталось в руке.
— Да вы еще возьмите, — предложил Гончаров.
У старика на радостях не нашлось слов, чтобы отказаться хотя бы приличия ради. Ваня подставил деду свою самокрутку. Дед прикурил, пару раз затянулся и закашлялся внутренним натужным кашлем. Чувствовалось, что его легкие, отравляемые многие годы никотином, работают с трудом, но человек не понимал этого, и порок берет свое, не делая снисхождения угасающему организму.
Фадеев наблюдал эту сцену мучений, и ему было жаль старика. Сам он не курил ни дома, ни в школе. Но, оказавшись на фронте в кругу летчиков, постепенно привык к курению, тем более что на войне употребление этого зелья стало почти что ритуальным при послеполетных разговорах. Было принято считать, что пара-тройка затяжек снимает нервное напряжение. Не раз Анатолий слышал от врачей и от бывалых курильщиков, что это временное явление, что на самом деле от табака потом большой вред будет, но до сознания не доходило.
Во-первых, потому что врачи сами, как правило, курили, а во-вторых, приятнее было ощущать сиюминутное удовольствие, чем думать о вреде, который проявится когда-то.
Рыбак прокашлялся, покрутил головой и сказал:
— Добрый табачок! Одно наслаждение курить такой…
— Курите, дедушка, я вам еще отсыплю, у нас махорка есть в запасе, сказал Фадеев, — Ваня, что там у нас осталось?
Гончаров достал еще два пачки. Старик даже обомлел:
— Такое богатство по сегодняшним-то дням!
Фадеев взял обе пачки и протянул их деду:
— Держите, дедушка.
Старик подставил дрожащие от свалившегося счастья руки, но приличия ради произнес:
— Зачем так много? Вы-то что курить будете?
— На сегодня нам хватит, а завтра мы будем в своем полку.
— Там что, табаку-то вдоволь?
— Хватает.
— Живут люди!
2Старик встал, быстрым шагом направился к лодке, достал жестяную банку, положил в нее одну пачку, вторую, потом, отойдя метров десять от лодки, зарыл ее в землю. Он пошарил по карманам пиджака в поисках кисета, переложил его в карман широких, как у запорожца, штанов, проверил надежность утайки и с сияющими глазами подошел к летчикам. Затянулся, похвалил махорку и обратился к Фадееву, поглядывая на его орден:
— Значит, туда надо?
— Да.
Старик посмотрел вверх. Его седая с рыжевато-черным оттенком борода встала лопатой, он поводил ею, будто локатором, и произнес:
— Сейчас не видно, но где-нибудь крутятся, супостаты. Эх, была не была! Двум смертям не бывать, одной не миновать! Уж больно вы ребята хорошие. Плавать-то умеете?
— Умеем, — быстро ответил Гончаров.
Фадеев посмотрел на водную гладь реки. Конечно, Волга — не Дон, но что поделаешь, иного пути нет, малейшее сомнение — и старик может отказаться.
Дед быстро оттолкнул лодку, вскочил на корму, крикнув летчикам:
— Садитесь на весла и гребите!
Ваня освоился сразу, а у Анатолия гребля не получалась. Честолюбие его страдало, он злился, но виду не подавал.
Старик то и дело давал советы, поменял гребцов местами, посадив Гончарова вперед, и постепенно синхронность движений наладилась. Лодка пошла быстрее.
— Вот, казалось бы, чего хитрого в гребле? Но ведь не каждый к этому приспособлен. В былые времена у хозяина-рыбака хороший песельник в почете был. На ветру — под парусом, а в речках да лиманах, где нет простору, там руки и сила нужны. Пришел первым, поставил сети — рыба твоя, опоздал — на котел не поймаешь, потому что который попроворнее уже перегородил главный путь рыбе и берет ее мешками, а тебе шиш под нос…
Дед так увлекся своими рассказами, а летчики — греблей, что не заметили, как появилась в небесном просторе пара «мессеров».
— Вот они! — первым увидел их Ваня.
Фадеев взглянул на правый берег, от которого они отошли уже на приличное расстояние, потом на левый, до которого было ближе, но тоже еще далековато, и приналег на весла.
Летчики гребли быстрее и быстрее и даже не сбивались, периодически бросая взгляды в небо. «Мессеры» медленно разворачивались, просматривая водное пространство в поисках подходящей для себя или бомбардировщиков добычи.
— Эти нашего брата редко трогают, но иногда хулиганят. Как говорится: кошке — игрушки, мышке — слезки. Но другие, у которых колеса, а под крыльями — бомбы, сыплют по малым и большим судам. Мы в это время выезжаем на подбор рыбы.
— И не боитесь, дедушка?
— Боимся, да еще как! Но не пропадать же добру! Ему, гаду, все равно, а нам-то жалко.
«Мессершмитты» ушли вверх по Волге, гребцы, чтобы передохнуть, снизили темп. Анатолий лишь смахнул ладонью пот со лба, как дед тревожно вскрикнул: — Гудят!
Фадеев крутанул головой и увидел несущиеся на бреющем «мессеры». «Сейчас откроют огонь», — беспокойно подумал он. Опасность катастрофически нарастала. Мгновение — и разрывной снаряд может пронзить тело. Захотелось прыгнуть в воду и скрыться, спрятаться в ней, но положение старшего требовало хранить присутствие духа.
«Мессеры» снизились почти до воды.
— Ложись! — крикнул дед.
Фадеев инстинктивно втянул голову в плечи. Через мгновение над головой пронеслась тень, прогремел гром ревущих моторов. Запах выхлопных разов повис в воздухе. Немцы взмыли вверх и плавным правым разворотом стали набирать высоту. «Издевались, гады», — злился Фадеев.
