Энрике Листер - Наша война
Достаточно посмотреть на карте сектор форсирования реки и объекты, указанные каждому корпусу, чтобы увидеть всю нелепость решения о том, что Гандесу должен брать XV корпус, а не V. Ход операции вскоре подтвердил несостоятельность этого плана; мы сделали ставку на Гандесу, но проиграли со всеми вытекающими отсюда последствиями для дальнейшего развертывания операции. И дело не только в том, что Гандеса не была взята XV корпусом, а в том, что как раз в секторе V корпуса (между Вента де Кампосинес — Сьеррой Кабальс — Сьеррой Пандольс и рекой Каналетас) и должно было в основном развиваться сражение на Эбро. В течение четырех месяцев боев через V корпус прошли не только 35-я и 42-я дивизии XV корпуса, но также дивизии Восточного фронта — 43-я и 27-я под командованием Усаторре и комиссара Ависа Кунди, 60-я под командованием Мануэля Ферранди и комиссара Франческо Скотти (итальянского товарища, храбро сражавшегося всю войну). Нелишне напомнить, что V корпус в первый же день взял все указанные ему в направлении главной атаки объекты. А когда XV корпус не выполнил своей задачи, т. е. не взял Гандесу, V корпус был вынужден использовать часть своих сил для защиты правого фланга от вражеских атак.
Кое-кто критикует 11-ю дивизию, наступавшую на нашем правом фланге, за то, что она не взяла Гандесу в первый день наступления. Те, кто это делает, не знают или забывают, что 25 октября XV корпус уже атаковал Гандесу, имея достаточно сил и средств для захвата, что его командир не просил — ни в один из моментов — помощи у V корпуса, а когда вечером 25-го помощь была предложена, отказался от нее, сказав, что в настоящее время у него достаточно войск и средств для сокрушения противника. И, наконец, командующий армией мог приказать V корпусу предпринять соответствующие действия в отношении Гандесы, но он этого не сделал.
Франкистские «историки», стремясь принизить роль в операции технической и военной подготовки и особенно любви к свободе и демократии бойцов Народной армии, выдвигают в качестве одного из аргументов, что форсирование реки оказалось возможным якобы благодаря наличию у республиканской армии мощных современных средств — мостов, понтонов и т. п., полученных из-за границы. В действительности же (и это они хорошо знают) все эти средства были испанскими, их создали испанские рабочие, но, к несчастью, этих средств было слишком мало. Отсутствие мощных современных средств переправы — одна из трудностей, отчетливо проявившихся в этой операции. И поэтому большая часть танков, артиллерии, грузовиков с боеприпасами и санитарных автомобилей вынуждена была ожидать по три дня возможности переправиться через реку, в то время как пехота уже встретилась с организованным огнем противника и его резервами, переброшенными с других фронтов. Но верно и то, что, несмотря на реальные трудности, генштаб мог бы собрать значительно больше средств для форсирования реки, если бы он поставил перед собой эту задачу с той ответственностью, какой этого требовала операция.
Необходимо отметить огромные заслуги инженерных войск, которые под командованием майора Хосе Бобадильи и комиссара Андреса Перейры творили чудеса. То же можно сказать и о санитарной службе — ею руководили Вилья Ланда и комиссар Арсенио Валядорес (впоследствии он много лет находился в заточении во франкистской тюрьме), и об интендантской службе, руководимой майором Луисом Вильясанте и комиссаром Лукасом Нуньо (позже был убит франкистами).
Зона атаки была выбрана удачно. Она находилась относительно далеко от места, где действовали основные маневренные силы противника, и в то же время угрожала его главным коммуникациям. Выбор широкого фронта для форсирования реки тоже был правильным, так как это позволяло быстро и успешно маневрировать и замаскировать главное направление атаки.
Но количество людей и средств было недостаточно. Несмотря на ограниченность наших возможностей, мы все-таки могли собрать больше людей и техники. Имелась возможность укомплектовать части ветеранов и создать несколько новых частей. Вместо одной дивизии, взятой из Восточной армии, можно было бы взять три или четыре, как это пришлось сделать позже, тогда мы бы располагали резервами по меньшей мере в один армейский корпус, а не в одну дивизию.
Первые три дня мы действовали без поддержки авиации, в то время как самолеты противника день и ночь находились в воздухе, беспрерывно и безнаказанно бомбардируя наши войска и средства переправы. Генеральный штаб не хотел еще раз идти на риск, как это имело место в неудачной операции под Балагером — тогда он перебросил авиацию из Леванта, где противник продвигался очень быстро, а наша пехота осталась без ее поддержки.
Дело в том, что те, кто готовил операцию на Эбро, не были уверены в ее успехе. Если франкистов наше наступление захватило врасплох, потому что они не знали о его подготовке, то и в нашем лагере имелось немало людей, которые были не менее удивлены успешным форсированием Эбро. Оно оказалось неожиданностью для многих военачальников, участвовавших в подготовке операции. Эти люди не доверяли бойцам, поскольку не имели постоянных, тесных контактов с ними, не могли видеть, как они растут от боя к бою, как ополченцы становятся настоящими солдатами, солдаты — опытными командирами.
На Эбро мы еще раз ощутили это недоверие, сводившее на нет всякое желание пойти на риск, пламенную жажду победить — эти вечные движущие силы войны. Еще одно хорошо спланированное и успешно начатое наступление, которое могло бы завершиться решающей победой, оказалось ограниченным по своим результатам. И все же, несмотря на слабости и ошибки, республиканское наступление на Эбро, без сомнения, явилось большой удачей и значительной военной и политической победой как в национальном, так и в международном плане. Это была победа, в которой так нуждалась Республика после того, как ее территория была разрезана надвое в силу сложившейся в Леванте обстановки.
Что касается целесообразности или нецелесообразности нашего длительного сопротивления, то мое мнение остается прежним: оно было целесообразно. Мы могли бы отвести войска на левый берег Эбро спустя полтора — два месяца после начала операции, когда уже становилось ясно, что высшее командование зоны Центр — Юг отказывалось сражаться и хотело нашего поражения, но наш уход с предмостного плацдарма на Эбро не Изменил бы существенно соотношения сил на Каталонском фронте. Противник перебросил на Каталонский участок фронта свои основные силы и вооружение, и если бы мы решили закончить сражение на Эбро раньше, он начал бы раньше Каталонскую операцию. Для нас сопротивление на Эбро было единственной возможностью защитить Каталонию и измотать врага. А тем временем Генеральный штаб, министр обороны и правительство сумели убедить или заставить командование зоны Центр — Юг действовать.
Мы сопротивлялись, пока имели перед противником преимущество в месте действия, вынуждая его каждую нашу потерю оплачивать несколькими своими. Когда же мы утратили эти доминирующие позиции, то с боем и в полном порядке отвели войска, стараясь сохранить все — до последнего человека и до последнего патрона. Отойдя раньше, мы решительно ничего не выиграли бы, а продолжать сопротивление означало бы потерять остатки своих славных частей, проявлявших такой героизм на протяжении почти четырех месяцев беспрерывных боев.
На Эбро, а затем в Каталонии меньшая часть армии Республики почти беспрерывно, в течение шести с половиной месяцев, сражалась против основных сил франкистской армии, в то время как главные республиканские силы бездействовали в зоне Центр — Юг. Некоторые из их командиров не только отказывались выполнять важные оперативные планы Генерального штаба — попросту саботируя их, — но были не способны приковать резервы противника к фронтам Центр — Юга, что позволило франкистскому командованию продолжать борьбу на Эбро, последовательно сменяя свои части, а позже сосредоточить их для наступления на Каталонию.
Солдаты и почти весь командный состав частей республиканской зоны Центр — Юг, зная о подвигах своих братьев на Эбро и в Каталонии, были полны энтузиазма. Они просили отправить их туда, на помощь бойцам, сражающимся на берегах Эбро и в Каталонии, как того требовала обстановка. Но некоторые командиры, занимавшие высшие командные посты в той зоне, уже готовили измену, они были заинтересованы в разгроме республиканских войск в Каталонии.
Я хочу вернуться к одному из таких лжегероев, военная карьера которого закончилась на Эбро, хотя до сих пор еще не закончилась его карьера комедианта, до сих пор он шатается по свету, вызывая у людей смех своим паясничаньем и своими провокациями, играя на руку врагам испанской демократии. Я имею в виду «Кампесино». За три дня до начала операции «Кампесино» пожаловался мне на недомогание. Придя к нему, я застал его в постели. Однако у меня сложилось впечатление, что его болезнь — просто комедия. И тем не менее я предложил ему сдать дивизию другому командиру, а самому отправиться в тыл. Но «Кампесино» категорически возражал, заявив о своем намерении остаться на посту командира дивизии, даже если ему придется командовать, лежа на носилках. Я обещал прислать к нему врачей, отложив окончательное решение вопроса до их заключения. Комиссар дивизии Кампо подтвердил мои подозрения, сказав, что «Кампесино» просто боится форсирования Эбро и в то же время он не хочет передать командование другому, а постарается командовать операцией с левого берега. В тот же день я отправил к «Кампесино» врачей, сообщив им о своих подозрениях. Мы договорились, что они — даже если это и явная симуляция — признают заболевание и рекомендуют «Кампесино» эвакуироваться в госпиталь под серьезное наблюдение врачей. Я не ошибся. Единственной болезнью, которой страдал «Кампесино», был страх: он согласился сдать дивизию, но на исследование в госпиталь корпуса не поехал. «Кампесино» отправился на виллу в Пинс дель Вальес, вблизи Барселоны. Его дивизию я передал Домисиано Леалю, члену ХСУ и Социалистической партии; он обладал великолепными качествами командира. Леаль участвовал в войне с самого ее начала, был ополченцем и благодаря своему мужеству и способностям стал командиром бригады. Под его командованием 46-я дивизия блестяще выполнила задачу, предназначенную ей в операции по форсированию реки, а затем и в ходе сражения. В сентябре Леаль погиб во время бомбежки от осколка бомбы, в момент, когда мы с ним проводили рекогносцировку местности.
