Варвара Мордовских - Победа во имя мира
— Постарайтесь разведать, какие силы у противника в Ревякино. Доложите об этом майору Гордиенко. — И пожелал: — Ну, в добрый путь!
Я взял с собой двух автоматчиков и испытанного, закаленного в разных передрягах своего ординарца Григория Ивановича Бузулукова. Тронулись в путь с темнотой. Ориентировались на железную дорогу Тула — Москва.
Ночь выдалась на редкость морозная, лицо так и обжигало на ветру. До станции мы не дошли метров восемьсот, остановились в лесу. Дорога, ведущая к Московскому шоссе, была сплошь забита танками и автомашинами противника. Танкисты обступили костры.
Говорю своим:
— Проскакиваем сразу все, одним махом.
Проскочили быстро, но постовые все же заметили, открыли стрельбу. Счастье сопутствовало нам — по ту сторону дороги тоже густой лес, и он укрыл нас от вражеского глаза, от вражеских пуль.
Теперь надо было пользоваться уже компасом, идти по азимуту. Двигались строго на север. Так прошли километра два. И неожиданно почти нос к носу столкнулись с немецким караулом. Оставалось одно — пустить в ход оружие.
В 8 утра наконец прибыли в Лаптево. Вручил пакет по назначению. Майор Гордиенко удивлен.
— Как только удалось проскользнуть. Немец жмет и с севера, и с юга, и с запада, и с востока…
3 декабря оказалось самым трудным в обороне Тулы. В 1950 году генерал-полковник И. В. Болдин, командовавший в начале войны 50-й армией, в товарищеской беседе с нами, своими офицерами, рассказывал об этом дне:
— Когда стало ясно, что мы окружены, мне доложили, что вызывает к телефону командующий фронтом Георгий Константинович Жуков. Признаюсь, очень волновался. Чувствовал, разговор будет не из приятных. Так оно и оказалось. «Что ж, генерал Болдин, — говорит командующий, — в третий раз за несколько месяцев войны попадаете в окружение. Не считаете, что многовато?»
Этот разговор потом Иван Васильевич привел в своей книге «Страницы жизни», которая вышла в Воениздате в 1961 году.
3 декабря вечером в штабе Лаптевского боевого участка меня встретил заместитель командующего армией генерал-майор В. С. Попов. Говорил Василий Степанович негромко, размеренно. С ним было как-то удивительно просто, спокойно.
— Придется вам, товарищ капитан, повторить свой ночной путь, — генерал словно извинялся. — Знаю, нелегко пришлось вам минувшей ночью. Но, понимаете, надо.
— Я готов, товарищ генерал.
— Вот и чудесно, — улыбнулся Попов и спохватился: — А вы садитесь, голубчик, садитесь: разговор у нас будет длинный.
Проговорили мы действительно долго. Василий Степанович пересказал содержание своего сообщения в штаб армии — на случай, если придется пакет уничтожить, — и переадресовал меня майору А. Н. Гордиенко. Майор предупредил перед беседой:
— Постарайся все, что сейчас услышишь, запомнить и передать Якову Степановичу.
В ту ночь мы отправились обратно в Тулу. На этот раз наше путешествие прошло без особых происшествий. 4 декабря утром я был уже на углу улиц Литейной и Арсенальной, где в нескольких деревянных домиках разместился штаб 50-й армии. В одном из них я и разыскал полковника Аргунова и вручил ему пакет от генерала Попова.
Кончив читать, Николай Емельянович быстро взглянул на меня.
— Что-то добавить к этому можете?
— Очень немного, — памятуя о его обычной осведомленности, ответил я.
Выслушав меня, начальник штаба поблагодарил за службу и отпустил.
Если бы я еще немного задержался в штабе армии, то не застал бы уже генерала Я. С. Фоканова. Он уже был одет в свой короткий полушубок из черной овчины. Перетянут ремнем и в валенках.
— А-а, Воробьев, — встретил он меня. — Оттуда, из Лаптева? С пакетом? Без? Ну, рассказывай.
Я доложил. Комдив сказал на прощание:
— Ничего, капитан. Через денек, другой уже спокойно отправишься в Лаптево. Готовь машины и людей.
Вскоре 50-я армия повела наступление по всему фронту. По предварительным данным только с 2 по 8 декабря немцы потеряли около 5000 солдат и офицеров убитыми и ранеными, до 100 танков и 500 автомашин. Гудериан, пытаясь поднять дух своего войска, обратился к нему с воззванием:
«Солдаты 2-й танковой армии! Мои друзья!.. Чем больше суровы противник и зима, противостоящие вам, тем крепче мы должны сплотить свои ряды… Каждый должен всеми силами и наилучшим способом использовать свое оружие и транспорт… Я знаю, что я могу надеяться на вас. Речь идет о Германии!»
Но призывы гитлеровского генерала не помогли. 14 декабря была освобождена Ясная Поляна, 17 — Щекино и Алексин. Город Тула становился нашим тылом.
154-я стрелковая продолжала победные бои. В октябре сорок второго она стала 47-й гвардейской, в сражениях на юге Украины — Нижнеднепровской Краснознаменной, потом была награждена орденом Богдана Хмельницкого. Почти две тысячи населенных пунктов, в том числе 43 города, освободила дивизия на родной земле.
И вот наступил заключительный этап войны. Утром 16 апреля 1945 года за два часа до восхода солнца залпы сорока двух тысяч орудий и минометов возвестили о начале грандиозной Берлинской операции. Осуществляли ее войска трех фронтов — 1-го и 2-го Белорусских, 1-го Украинского.
Кратчайший путь к Берлину был с Кюстринского плацдарма на западном берегу Одера, где сосредоточились для последнего удара по врагу несколько советских армий. 8-я гвардейская армия вступила на этот плацдарм еще в феврале. По прямой отсюда до центра фашистской столицы оставалось не больше шестидесяти километров.
Но какие это были километры! Чего стоили нам залитые в бетон Зееловские высоты! Подступы к ним проходили по открытой местности, простреливавшейся многослойным перекрестным огнем. Не случайно фашистское командование и геббельсовская пропаганда называли Зееловские высоты «замко́м Берлина», «непреодолимой крепостью», «ключом к обороне».
47-я гвардейская, в которой я был заместителем комдива, действовала на правом фланге армии. В неудержимом порыве шли гвардейцы. Недаром в дивизионной песне были такие слова:
Эх, сорок седьмая, дивизия стальная!
Назад ни шагу! Вперед, вперед!
В конце концов «замо́к Берлина» был взломан. А 23 апреля дивизия форсировала Шпрее и завязала бои уже непосредственно в Берлине.
Кто воевал, тот знает, как трудно вести уличные бои в населенных пунктах. А в таком большом городе, как Берлин, многократно труднее. Только один пример. Наш дивизионный наблюдательный пункт находился на одной из улиц на чердаке пятиэтажного дома. А напротив такой же дом занимали поэтажно наши и немцы. На первом и втором — наши, выше — фашисты. В таких условиях не так-то просто применять артиллерию и танки, не говоря уже об авиации. Расчет только на оружие ближнего боя — винтовку, автомат, пистолет, гранаты.
30 апреля дивизия получила приказ форсировать в центре Берлина Ландвер-канал и штурмом овладеть важнейшим очагом вражеской обороны — Тиргартеном. Все подступы к каналу простреливались, все мосты через него взорваны. Но с наступлением темноты полки начали форсирование и к утру 1 мая основными силами закрепились на его северном берегу.
Железное кольцо советских войск неумолимо сжималось, дальнейшее сопротивление фашистов становилось бессмысленным. В 0 часов 40 минут 2 мая радиостанция 79-й стрелковой дивизии перехватила радиограмму на русском языке с таким текстом:
«Алло! Алло! Говорит 56-й германский танковый корпус. Просим прекратить огонь. К 0 часов 50 минут ночи по берлинскому времени высылаем парламентеров на Потсдамский мост. Опознавательный знак — белый флаг, на его фоне красный крест».
О радиограмме немедленно доложили командующему 8-й гвардейской армией В. И. Чуйкову. Последовал приказ:
«Штурм прекратить на участке встречи парламентеров».
Потсдамский мост в зоне действия нашей дивизии. Посылаем туда офицеров штаба. Ждем сообщений. И вот телефонный звонок. Полковник И. В. Семченков, исполнявший обязанности командира дивизии вместо раненого накануне генерала В. М. Шугаева, подошел к телефону. Докладывал командир.137-го гвардейского стрелкового полка Герой Советского Союза И. А. Власенко:
— На участке моего полка перешел линию фронта немецкий полковник, назвавшийся начальником штаба 56-го танкового корпуса и оборонительных сил Берлина. С ним два майора.
Полковник Семченков распорядился доставить группу в штаб дивизии, располагавшийся в одном из массивных домов на Потсдамерштрассе. Вскоре парламентеры прибыли. Старший представился:
— Полковник фон Дуфвинг, начальник штаба 56-го танкового корпуса. Я уполномочен командиром корпуса генералом артиллерии Вейдлингом заявить советскому командованию о его решении прекратить сопротивление и капитулировать.
На вопрос полковника Семченкова, сколько войск обороняет Берлин, он ответил:
