Варвара Мордовских - Победа во имя мира
На вопрос полковника Семченкова, сколько войск обороняет Берлин, он ответил:
— Гарнизон сформирован из частей 56-го танкового корпуса 9-й армии, усилен частями, которые постоянно дислоцировались в городе…
— Сколько времени нужно командованию корпуса, чтобы личный состав сложил оружие и был передан советскому командованию? — продолжал Семченков.
Фон Дуфвинг ответил:
— На это потребуется три-четыре часа. Мы намерены поторопиться и использовать ночное время, так как Геббельс отдал приказ стрелять в спину всем, кто попытается перейти к русским.
Обо всем снова было доложено генерал-полковнику В. И. Чуйкову. Командарм приказал:
— Полковника фон Дуфвинга отправить к генералу Вейдлингу с заявлением о принятии капитуляции, а двух немецких майоров, пришедших с ним, оставить у себя.
Полковник фон Дуфвинг ушел. Ждем результатов. Понимаем историческое значение предстоящего события, не скрываем волнения. Перед рассветом 2 мая в нашем штабе появляется среднего роста, худощавый старик в генеральском мундире, в очках, дышит тяжело. Некоторое время сидит перед полковником Семченковым с закрытыми глазами.
— Назовите себя, генерал, — предлагает Семченков.
Тот оживляется.
— Вейдлинг, — говорит, — генерал артиллерии, командир 56-го танкового корпуса, с некоторых пор командующий обороной города Берлина. Я уже отдал по корпусу приказ о капитуляции. Полагаю, он будет встречен одобрительно?
— Безусловно, — отвечает полковник Семченков.
Генерал обращается в Семченкову с просьбой организовать ему встречу с представителем высшего командования Советской Армии. Прибыл заместитель начальника разведотдела армии подполковник А. И. Матусов, передаем Вейдлинга ему. Делимся впечатлениями. Ведь еще в сорок первом верили, что победа будет за нами, что враг будет капитулировать, только не могли представить в деталях, как это произойдет. А все оказалось так просто… Кто-то заметил, что генерал Вейдлинг вел себя немного странно. Вертелся на стуле, осматривал комнату, будто ожидал встретить кого-то.
Объяснилось все у командарма В. И. Чуйкова. Вейдлинг посетовал:
— Да будет вам известно, что полчаса назад ваш полковник будто по злой иронии судьбы имел неповторимый случай допрашивать меня в моем родовом доме, в моем личном кабинете. Каково?
Там же, в штабе командующего 8-й гвардейской армией, генерал Вейдлинг написал приказ гарнизону Берлина:
«30 апреля фюрер покончил жизнь самоубийством, и нас, присягнувших ему на верность, оставил одних. Согласно приказу фюрера вы должны продолжать борьбу за Берлин, несмотря на недостаток в тяжелом оружии и боеприпасах, несмотря на общее положение, которое делает борьбу явно бессмысленной. Каждый час продолжения борьбы удлиняет ужасные страдания гражданского населения Берлина и наших раненых. Каждый, кто падет в борьбе за Берлин, принесет напрасную жертву. По согласованию с верховным командованием советских войск, требую немедленного прекращения борьбы».
Немцы строились в колонны и сдавались в плен. Бросали в кучу оружие, знамена.
В тот же день 2 мая вместе с женой Ниной Андреевной, старшиной медицинской службы, идем к рейхстагу — расписаться на нем, сфотографироваться на память.
Воздух Берлина еще пахнет гарью, а дышится легко, вольно: мир!
А. И. ЛЯПУСТИН,
журналист, лейтенант запаса
ЕГО ПОДПИСЬ БЫЛА НА РЕЙХСТАГЕ
Этот снимок теперь обошел почти все издания. Солдат, закинув за плечи автомат, пишет свою фамилию на стене рейхстага:
«9.5.45. Усачев».
Михаил Филиппович Усачев очень хорошо помнит этот день. Они только вернулись с трудного задания. Семьдесят два часа тянули связь к Берлину. Чертыхались про себя — наши неделю как в городе, а они все еще на подходе. Только вечером 8 мая им выдали новое обмундирование. Повеселевший старшина приказал:
— К утру привести себя в порядок — поедем к рейхстагу.
А утром поднял всех на ноги сигнал тревоги:
— Немцы! Из метро прорвались!
Связистам помогли стоявшие неподалеку пехотинцы, танкисты. В последний раз работал в этот день автомат ефрейтора Усачева. Михаил Филиппович короткими очередями косил фашистов и думал, что вот и довелось сражаться в Берлине.
Потом он увидел знамя над рейхстагом. Избитые пулями, испещренные надписями стены. «Сколько до нас здесь побывало!» Он вскинул за плечи автомат, подобрал кусок штукатурки, привстал на носках, чтобы дотянуться до свободного места. «9.5.45. Усачев», — старательно выводил он свою фамилию. Когда ставил точку, щелкнул за спиной затвор «лейки» военного корреспондента.
Осенью сорок пятого года ефрейтор Усачев, получив единственную за всю войну награду — медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», вернулся в родные Озеры под Москвой. Потом переехал в Челябинск и все послевоенные годы, как и до ноября сорок первого, работал «по электричеству» — на заводе электромашин.
Спустя двадцать два года после войны этот снимок был напечатан в «Правде», и две работницы столярного цеха, присмотревшись повнимательней к цеховому электрику, пришли в партком завода с газетой:
— Это наш дядя Миша…
Все вдруг по-новому посмотрели на своего товарища по работе, который ни разу и словом не обмолвился о своем участии в великом сражении, никому не рассказывал о последнем дне войны. В редакцию «Правды» послали заметку — это тот самый Усачев, который работает на нашем заводе.
И пошли письма: «Челябинск, завод электромашин. Усачеву». Люди в них выражали признательность дяде Мише. Им неважно было, отмечен ли он в наградных листах. Но он осуществил мечту многих — и тех, кто погиб в суровые годы войны, и тех, кто сражался на трудовом фронте тыла, — дошел до Берлина и поставил точку.
…«От Советского Информбюро. В ночь на шестнадцатое июля наши войска вели крупные бои на Псковском, Смоленском, Обо-Бобруйском, Новоград-Волынском направлениях…»
Я родился 16 июля 1941 года, когда гремела война и наша армия, оказывая ожесточенное сопротивление фашистам, отступала на восток. В июле сорок первого бригадир колхоза «Старо-Берсенский» Иван Ляпустин сдавал дела — дома ждала повестка. Через несколько месяцев вьюжной февральской ночью он погиб на окраине смоленского села.
Пуля настигла его в наступлении, наши войска уже погнали фашистов на запад. Ему не суждено было познать радость победы. Он просто заплатил за эту победу своей жизнью. А в нашу деревню пришел первый казенный пакет: «Ваш муж… смертью храбрых… в боях за Родину…» Это о моем отце.
Их было в деревне тридцать, подлежащих мобилизации мужчин. Может быть, кто-то из них пошел бы на фронт добровольцем, но не успел: всем вручили повестки в самые первые дни войны. Все тридцать ушли на фронт. Двадцать пять страшных писем принесли за четыре военных года в деревню, двадцать пять серых похоронных листков. По их обратным адресам можно было бы составить маршрут пути к победе — Подмосковье, Смоленщина, Белоруссия, Польша…
В пятьдесят пятом году, уже здесь в Челябинске, я узнал судьбу Владимира Иосифовича Солуянова. Тоже в июле сорок первого, только мальчишкой неполных семнадцати лет, пришел он в Троицкий военкомат, повесив на грудь все свои оборонные значки. Он убедил комиссара, что должен быть на фронте, что без него победы быть не может, и он обязательно дойдет до Берлина, а там застрелит самого Гитлера. Он убедил комиссара, но не дошел до Берлина.
В одном из боев десантника Солуянова ранили. После госпиталя — тыл. Он лежал на вагонной полке и мучился, силясь заснуть. Не раны мешали спать, сверлило голову одно: «Как же я так, ведь хотел до Берлина? Матери обещал за брата отомстить…» После одной из остановок медицинская сестра не досчиталась в вагоне бойца Владимира Солуянова. А тот в это время слушал перестук колес другого поезда, катившего в обратном направлении — на фронт, на запад.
И опять, теперь уже осенью сорок четвертого, его остановила пуля. Очнувшись, он успел увидеть над собой фашиста, который целил ему прямо в лицо. Дальше он не помнит ничего, а в Еманжелинск отцу с матерью пришло извещение о гибели второго сына.
Он познал радость борьбы, он уже видел, что победа близка. Он узнал и радость победы. Да. Всем смертям назло он выжил. И победа помогла ему встать с госпитальной койки.
А Михаил Усачев, «1908 года рождения, русский, образование четыре класса, рядовой необученный…», в июле сорок первого разносил по Озерам повестки своим друзьям, дежурил на крышах после нелегких смен на фабрике. Военком не спешил выдавать ему повестку — останавливала запись в красноармейской книжке: «Годен к нестроевой службе». Только в ноябре Усачев принес повестку себе.
Михаил Усачев был сугубо штатским человеком, никогда не думал, что ему придется взять в руки оружие, увидеть сожженные села… Его назначили в глубокий тыл (понятие, впрочем, относительное — немцы тогда были у самой Москвы). Он обращался к командирам разных рангов, упрашивая отправить его на передовую. Настойчивость победила. Его перевели под Гомель — в соединение авиационного базирования. Электрик Усачев стал связистом-наблюдателем. Задача простая — обеспечить четкую связь. Простая, но не из легких. Может, кто и прошагал эти тысячи верст до победы в полный рост, а связист Усачев большую половину их прополз по-пластунски вдоль полевого провода связи. Полз, отмораживая ноги в белорусских лесах, полз, чудом избегая вражеской пули.
