Богдан Сушинский - На острие меча
– Еще нежнее будет палач!
– Я так и знала, что сами совладать со мной вы не сумеете, – продолжала издеваться над ним Власта, – обязательно понадобится палач. Только запомните, что казнить меня будет настоящий красавец-палач, не чета вам, князь.
– Я прикажу сжечь тебя вместе с хижиной! Только так – сжечь! Вместе с хижиной, змеями и кувшином…
– Спасибо, судьба моя, теперь-то я уже все поняла!
11
В ночь ухода Амелии, под утро, в спальню маман Эжен постучал Гафиз. В свое время этот турок бежал из измирской тюрьмы. Палач уже успел отрезать ему язык, а через неделю должен был отрубить руку, еще через неделю – другую, потом ногу… Об этом Гафиз сумел жестами рассказать матери Эжен, маман Мари, когда понял, что в «Лесной обители» его не обидят.
Впрочем, маман Мари и не собиралась обижать его, поскольку давно нуждалась в преданном и молчаливом молодом слуге. В свою очередь, турок прекрасно понимал: ценить его будут только по преданности и молчанию, молчанию и преданности. Он обладал прекрасным слухом, но многие пансионессы были убеждены, что он не только немой, но и глухой. Убедить их в этом просила сама маман Мари.
Турок вошел, молитвенно сложил руки у подбородка и низко поклонился.
– Итак, ты помог несчастной пансионессе добраться до городка?
Гафиз кивнул и снова поклонился.
– Однако запомни, что на самом деле ты не видел Амелию в вечер побега и не сажал ее в свой экипаж.
Турок провел руками по лицу, как бы снимая с себя весь сотворенный им грех, и, хищно оскалив желтые лошадиные зубы, вновь поклонился.
– Я знаю: тебе нравится гречанка Илирия, моя служанка. Это правда?
Гафиз кивнул и так и остался стоять с поникшей головой.
– Иди, она ждет тебя. Это тебе награда за бессонную ночь.
А через несколько дней в «Лесной обители» появился полицейский лейтенант из ближайшего городка и проницательно поинтересовался, уж не воспитанница ли Марии Магдалины была выловлена два дня назад в реке между камнями в полутора милях от пансиона. И показал Эжен перстень с монограммой. Маркиза, ни минуты не колеблясь, узнала его. Да, он принадлежал распутной девице Амелии Мюно, дочери казненного заговорщика.
– Дочери заговорщика?! – сразу же сменил тон полицейский.
– Казненного за подготовку покушения на ее величество королеву-регентшу Анну Австрийскую. Можете уточнить, что речь идет об артиллерийском майоре шевалье де Мюно. Пьере де Мюно. Из Марсельского полка.
– Какой злодей! – вмиг забыл полицейский о трагедии утопленницы.
Эжен прекрасно знала слабость этого располневшего, состарившегося, но все еще очень и очень интересующегося женщинами полицейского. Он был убежденным роялистом. Само имя короля для него свято. А уж простить заговор против ее величества королевы Анны Австрийской, которую он просто-таки обожал…
– Так вот, утверждают, что заговорщики не оставляли в покое и дочь своего сообщника.
– Разве до сих пор не все из них казнены?
– Это вы, полицейский офицер, у меня спрашиваете? – забывчиво положила ему руку на колено маркиза Дельпомас. – Они-то и помогли Амелии бежать из пансионата, куда бедняжка была отдана ее бабушкой. А п? – ?омогли, следует понимать, только для того, чтобы умертвить. Очевидно, ей, как дочери заговорщика, тоже было кое-что известно.
– Однако нам, маркиза, лучше считать, что девушка просто-напросто утонула, купаясь в реке. Или сорвалась, когда, перескакивая с камня на камень, пыталась перебраться на другой берег реки. На этом, кстати, все и сходится.
– Разве я возражаю, дорогой лейтенант? – все так же улыбалась Эжен. – Наоборот, полностью полагаюсь на ваш неоценимый опыт в подобных вопросах. И е-?ще… Пусть этот перстень останется вам в память о бедной Амелии. О т-?еле же ее, надеюсь, местная полиция и церковь уже позаботились?
– Прежде всего, мы христиане, госпожа маркиза, – заверил Эжен полицейский, считая, что все, что можно было выяснить, он уже выяснил. – Прежде всего, христиане. Даже если речь идет о дочери злодея, осмелившегося задумать убийство ее величества.
– Дочери заговорщика, мечтающей отомстить за отца. Я-то знаю об этом.
– Не хотелось бы говорить о покойнице что-либо плохое, но…
– Нашим бедным пансионессам я тоже не стану рассказывать об этой трагедии. Чтобы не огорчать. Как вы считаете, правильно ли это будет, лейтенант?
– Зачем ранить юные души? Пусть думают, что она счастливо живет с рыцарем, который похитил ее из пансионата.
– Пожалуй, я прислушаюсь к вашему совету. И жду вас у себя по более приятному случаю.
12
Власта ощущала все то, чего на самом деле по-настоящему еще никогда не познала, и все ее тело, все сознание были сейчас во власти любимого ею человека. Тем не менее она наблюдала за собой как бы со стороны, словно подглядывала за двумя опрометчивыми влюбленными, совершенно забывшими об осторожности, о стыде и тайнах любви.
Однако и она, «подсматривающая», тоже чувствовала себя так, будто ее насильственно заставляли видеть все это. Власта даже ощущала вполне осознаваемую ревность к самой себе, но той, что находилась сейчас в объятиях юного князя.
«Бунт плоти, – ворвался в это пророческое видение чей-то совершенно незнакомый голос. Сама Власта никогда не смогла бы произнести таких слов. Да она и не знала их. – Всего лишь любовный бунт плоти. Он-то и подтолкнет тебя в объятия Гяура. И будет он бунтом, порожденным любовью».
* * *В течение нескольких минут Власта металась, словно в бреду, пытаясь освободиться из плена своих фантазий, подавить «бунт плоти», погасить разгоравшийся в ней костер вожделения. И неизвестно, сколько продолжался бы этот пожар чувств, если бы в поток ее сознания не ворвались сначала призывное лошадиное ржание, а вслед за ним громкий, насмешливый голос всадницы:
– Увы, моя исстрадавшаяся, все, что вы нафантазировали, происходит совершенно не так, как это вы себе представляете, юная соблазнительница! – Она была облачена в брючный костюм, очень напоминающий мундир польского офицера, а пышные золотистые волосы казались короткой светлой накидкой. – В жизни весь этот процесс выглядит намного грубее! Поверьте мне, ничего романтичного!
– Кто вы?! – подхватилась Власта. И сжалась вся, стоя перед всадницей на коленях. – Ваше лицо мне вроде бы знакомо. Но кто вы?
– Уже знакомо? – переспросила всадница. Говорила она по-польски, но с заметным французским акцентом. – Странно. По-моему, видимся впервые. Графиня де Ляфер, гостья вашего городка. Бедная странница на холмистых полях Подолии. Нужны еще какие-либо объяснения? Не стесняйтесь, моя непорочная.
Власта медленно поднялась на ноги. Конь сразу же вздыбился, загарцевал и начал пятиться назад. Графиню это встревожило, но не испугало.
– До меня дошли слухи о прекрасной амазонке, обитающей в лугах по эту сторону речушки. Вы и госпожа Ольгица – две легенды Каменца. Хотя вполне возможно, что после сегодняшнего свидания третьей легендой станет князь Гяур. Любовь между князем и нищенкой. В наше время такое не решаются описывать даже сказочники.
– Значит, вы подсматривали за нами?! – ужаснулась Власта. – То есть я хотела сказать, за мной?
– Через возраст подсматривания я уже давно прошла, – задорно рассмеялась графиня, в очередной раз сдерживая гарцующего коня. – Просто случайно заметила и поняла, что это вы. Ну и захотелось взглянуть. На этом весь мой интерес к вам кончается, во всяком случае, пока.
«Господи, неужели она действительно наблюдала за мной?! – томилась сомнениями Власта. – Как же я могла не заметить ее? Ах да, она подъехала долиной, поэтому…»
– Во всяком случае, пока… – смеясь, повторила графиня. И Власта откровенно позавидовала ее улыбке, вьющимся волосам, удивительной, неземной какой-то красоте. Словно всадница сошла с небес. И по их воле юной ясновидице даже показалось, что голова женщины, нет, все ее тело, охвачено едва заметным огненно-призрачным сиянием, очень напоминающим библейские нимбы святых икон.
– Только вы не вспоминайте больше о Гяуре! – вырвалось у Власты. И графиня почувствовала, что в голосе ее нет уверенности. Это прозвучало, как просьба. Унизительная просьба. «Не вспоминайте о Гяуре!» Какая женственная наивность!
– Что вы, миледи… Я только то и делаю, что стараюсь не вспоминать об этом юноше! Днем и ночью стараюсь не вспоминать о нем. И знаете, иногда удается. Попытайтесь, вдруг и у вас получится! – Графиня развернула вздыбившегося коня, перевела в галоп, но, поднявшись на ближайший холм, снова резко осадила его. – И запомните: лучший способ избавиться от греховного влечения к мужчине, которого любишь, – поддаться этому влечению! Лучший и единственный! Уж в этом-то вы можете положиться на мой богатый опыт!
13
– О, пан полковник. Один-одинешенек – и в столь ранний час! – Официантка уперлась коленкой о стоящую по ту сторону стола лавку и налегла на него пышной, еще не утратившей своей призывной упругости, грудью. Словно решила, что, залюбовавшись этой роскошью, гость уже не станет терзать ее никакими заказами, никакой беготней на кухню.
