Олег Курылев - Победителей не судят
Ляйтер зачитал короткое обвинение, которое мужчина в штатском перевел на ломаный английский. Каспер не признал себя виновным. Он выглядел растерянным то ли от свалившегося на него несчастья, то ли от того, что неожиданно увидал своих.
Вызвали первого и, как выяснилось потом, единственного свидетеля, которого сочли нужным пригласить. Им оказался охранник Ганс Мёбиус, известный всем пленным под кличкой Гвоздодер. Поговаривали, что он — бывший вор-карманник, из тех, кого выпускали теперь из лагерей, чтобы подлатать прорехи Вермахта в самых его неприглядных местах. Худой, как жердь, с насупленными бровями на вечно не бритой физиономии и поредевшими от цинги или кастета неровными зубами, этот тип с первой минуты производил неприятное впечатление.
Со слов Мёбиуса выходило, что он некоторое время наблюдал за Уолбергом, а потом взял да и обыскал его. Трибунал был удовлетворен и собирался уже отпустить свидетеля, но Макс Гловер встал и попросил слова.
— Раз уж мы здесь, разрешите задать вопрос свидетелю, — спросил он через Алекса.
Ляйтер нехотя разрешил.
— Что побудило вас произвести обыск именно этого человека? — обратился Шеллен к охраннику, указывая на своего друга.
— Он давно казался мне подозрительным, — ответил тот.
— Что значит давно? Почему вы не обыскивали его раньше? Почему именно вчера утром, когда нас только привели на работу? Вам кто-то подсказал?
Алекс уже не переводил вопросы Гловера, который только кивал в знак согласия, а говорил от себя.
— Никто мне ничего не подсказывал. Господин оберберейхсляйтер, — охранник обратился к судье с партийными петлицами на коричневом пиджаке, — мне нечего добавить. А этого, — он ткнул пальцем в Шеллена, — вчера вообще не было.
— Может быть, вы тоже причастны к преступлению? — с ехидством спросил Алекса ляйтер.
— Нет. Во всяком случае, сегодня утром я тщательно проверил свои карманы. Но я знаю совершенно точно, что военнопленный Уолберг ни в чем не виновен. Деньги ему подложили, возможно ночью. Ведь это так просто — сунуть в карман куртки скрученную в трубочку бумажку. Почему вы не хотите рассмотреть эту версию?
Ляйтер побагровел. С ненавистью глядя на англичан, он склонился над столом и, указав вытянутой рукой на Алекса, зарычал:
— Вы не имеете права задавать суду вопросы! Вы все вообще не имеете здесь никаких прав. Молчать! Почему их трое? — обратился он непонятно к кому. — Достаточно двоих. Уберите этого!
Полицейские бросились к Шеллену и потащили его к дверям.
— Быстрей! Быстрей! — кряхтели они, выталкивая его в коридор.
Прошло не более пяти минут, когда через неплотно прикрытую дверь Алекс услыхал приговор.
— У следственной комиссии в составе оберберейхсляйтера Приттвица (председатель), майора полиции правопорядка Катте и члена магистрата Цайтеля вина обвиняемого не вызывает сомнений. В соответствии с действующими на территории Дрездена положениями о борьбе с мародерством и саботажем он приговаривается к расстрелу. Приговор не обжалуется и приводится в исполнение в течении двух часов с момента оглашения.
Алекс сел на стул, в отчаянии обхватив голову руками. Дверь отворилась. Полицейские вывели бледного словно мел Каспера и повели по коридору. Шеллен встал. Проводив друга взглядом, он направился к двери. Не обращая внимания на вскочившего следом «хорька», он распахнул ее и бросился в зал.
— Вы совершаете убийство невиновного человека! — закричал он. — После войны, господин Приттвиц, вас обязательно разыщут и повесят. Это я вам обещаю, можете не сомневаться. Завтра же все в британских лагерях узнают про оберберейхсляйтера Приттвица…
Заместитель Груберхайнера вытащил из кобуры пистолет и навел его на Алекса.
— Не надо, — сказал Приттвиц, спокойно глядя в глаза пленного, но обращаясь к майору, — у этого человека истерика. Сейчас у многих истерика. — Он направился к выходу. — Если хочет, может присутствовать при расстреле. Таким, как он, это только на пользу.
— Зачем вы подписали протокол!? — Алекс едва не вцепился Гловеру в горло, когда их вместе с капелланом вывели на улицу. — Его нельзя было подписывать, вы что, не понимаете? Получается, что мы одобрили это судилище!
— Успокойтесь, Шеллен. Наш отказ ничего бы не дал. Они тут же составят дополнительный протокол о том, что мы присутствовали, но отказались подписывать. Свидетелей у них достаточно. И еще — в этом случае нам не сообщили бы место захоронения.
— Место захоронения, — пробормотал Алекс. — Вы так спокойно об этом говорите, словно все кончено. А ведь Каспер еще жив. Неужели ничего нельзя сделать?
— Ничего. Мне очень жаль, Алекс, но здесь мы бессильны.
На улицу вывели Уолберга. Его руки были скованы за спиной наручниками. Полицейские велели осужденному забираться в фургон грузовика, но он при всем желании не смог бы этого сделать.
— Отстегните наручники, — скомандовал вышедший следом за приговоренным майор с зелеными петлицами чиновника.
— Герр майор, у нас нет ключа, — сказал один из полицейских.
— Как это нет ключа? А где он?
— У майора Катте.
— У какого Катте? Ах да, у этого… Ну так найдите его!
— Герр майор, майор Катте уехал за расстрельной командой и привезет ее к месту казни.
— Что?! Вы издеваетесь?
— У них судья одновременно и палач, — громко произнес Алекс по-английски, на что майор резко обернулся. — Держу пари, сейчас опять вытащит пистолет, — добавил Алекс, глядя в глаза чиновнику.
Полицейские подтащили к машине несколько ящиков и, подхватив под мышки, затащили Уолберга в кузов. Следом велели забираться и остальным.
— Шеллен, может, вам лучше остаться? — спросил Гловер.
Но Алекс, резко мотнув головой, первым залез в фургон и сел рядом с Уолбергом. Он хотел что-то сказать, но Каспер прервал его:
— Алекс, у меня под матрацем лежит небольшая тетрадка — это мой дневник. Я стал вести его в плену, правда, не всегда аккуратно, но после нашего с тобой разговора об Осмерте я все подробно записал. — Голос Каспера дрожал, да и машину сильно трясло, но Алекс старался не пропустить и не позабыть ни одного слова. — Возьми эту тетрадь и сохрани. Может быть, она пригодится…
— Я все сделаю, Каспер, я убью гада без всякой тетрадки, пусть только попадется мне на глаза.
— Не надо. Он должен ответить по закону. А потом передай тетрадь моим родителям и расскажи им все как есть. Только для этого сначала уцелей сам.
По щеке Каспера потекла слеза, но он, будучи скован наручниками сзади, не мог ее вытереть и отвернулся. Алекс видел это, но не знал, как поступить. Они замолчали. Машина тем временем остановилась. Откинули задний борт, и Касперу помогли спуститься вниз. Оказалось, что они приехали на окраину одного из вновь организованных кладбищ — перекопанный пустырь с рядами далеко отстоящих друг от друга высоких крестов с деревянными табличками, на которых черной масляной краской были написаны даты захоронений и количество погребенных. Это были братские могилы для неопознанных горожан, в которых под каждым крестом покоилось около пятисот тел.
Приехал грузовик с солдатами и майором Катте. Полицейский, извинившись за свою оплошность, снял наручники с Уолберга, сообщив капеллану Борроузу, что в его распоряжении для последней беседы с приговоренным имеется полчаса. Оказалось, что ждали еще двоих осужденных.
Алекс подошел к заместителю Груберхайнера и заговорил с ним, стараясь держать себя как можно более спокойно:
— Простите, майор, как ваше имя? Нам необходимо обговорить некоторые детали.
— Майор Тольц. Что вас интересует?
— Место захоронения и гроб. Вы обязаны предоставить гроб.
— Мародерам гробы не положены, а место захоронения, — он огляделся и ткнул пальцем в небольшую свежую яму, — пожалуй, вот тут. После будет составлен дополнительный протокол со всеми необходимыми подробностями.
— Скажите откровенно, господин Тольц, только по совести, положа руку на сердце, вы ведь сами не уверены в виновности этого человека? Ведь так? — Алексу едва удавалось держать себя в руках.
— Послушайте… как вас там… уверен я или нет, это ничего не меняет. Не я уличил вашего товарища, не я вел расследование, и не я его судил. И не надо взывать к моей совести — после всего, что вы сделали с Дрезденом, меня нисколько не заботит вопрос о виновности любого из вас. Вы все виновны.
Привезли еще двоих. Один оказался иностранным рабочим, другой — пожилым немецким солдатом с рукой на перевязи. Полицейские привели Каспера и всех троих поставили в шеренгу на некотором удалении от ямы. Алекса, Гловера и Борроуза оттеснили далеко в сторону. Снова чего-то или кого-то ждали. Выяснилось, что партийного комиссара округа, с которым приехали фотограф и еще пара человек в штатском.
Комиссар подошел к приговоренным и, не говоря ни слова, внимательно осмотрел каждого. Затем он отвернулся и, отходя в сторону, махнул рукой. Майор Катте велел солдатам построиться, зачитал постановление гауляйтера и затем общий приговор. После этого, сунув папку с бумагами одному из нижних чинов, он подошел к солдату с рукой на перевязи и принялся расстегивать его шинель, а затем и китель, резко дергая за пуговицы, отчего голова солдата с окаменевшим лицом дергалась из стороны в сторону.
