Олег Курылев - Победителей не судят
Каспер достал сигарету и долго чиркал спичкой.
— Однажды мы чего-то отмечали… чью-то победу или день рождения. Я уж не помню. Как говорится, был бы повод. В общем, пригласили нескольких медсестер, девушек из дивизиона радиосвязи и устроили танцы. Ну и, конечно же, была Энни. Та самая Энни. Она танцевала со мной и обращала на Осмерта внимания не больше, чем на стоявший в углу пыльный фикус в горшке. А этот инструктор как обычно лез во все разговоры, балагурил и пытался петь. Он всегда доставал окружающих своими идиотскими песенками, когда выпьет. Хорошо, что тут у нас нет спиртного, — ты бы уже давно познакомился с его вокалом. Но это ладно. Потом он решил отыграть свой долг, выписал на мое имя расписку на новые сто фунтов и стал приглашать меня за карточный стол. Я отказывался. Осмерт был уже настолько пьян, что над ним откровенно смеялись. Меня принялись уговаривать. Некоторым хотелось просто поразвлечься. И Энни была в их числе… В общем, кончилось тем, что ловелас-инструктор, которого, как я полагаю, командование предпочитало держать на земле, чтобы он не переломал последние самолеты, так вот он в придачу к той сотне проиграл мне еще пятьсот с лишним. Можешь себе представить? Лично я, сказать по правде, никакой радости от этого не испытывал. Позлорадствовал, конечно, про себя, но понимал, что добром это не кончится: и денег он не отдаст, и врага я себе нажил окончательно. Правда, Осмерт, как ни странно, со следующего дня, наоборот, как-то попритих. То ли понял, что стал посмешищем, то ли что-то задумал. Разумеется, долг я ему прощать не собирался, да и не имел такого права. В этом деле нельзя допускать подобных прецедентов, иначе всякая игра потеряет остроту и превратится в дурачество. Но отсрочку я дал. Вот…
А в марте, это было шестнадцатого, в четверг, мы вылетели на разведку. Тогда уже вовсю готовилась операция по высадке и постоянно требовались разведданные по разным зонам. Мы вылетели на безнадежно устаревших к тому времени «Харрикейнах», хотя как раз для разведки эти «летающие баржи» вполне подходили. Благо что от армий и корпусов Люфтваффе во Франции и Бельгии оставались только жалкие призраки. Нам подвесили резервные баки, снизу, ближе к хвосту, что даже улучшило взлетные характеристики — из-за утяжеления хвоста мы перестали перекувыркиваться при старте. Я слышал, — усмехнулся Каспер, — что русские при взлете на наших «Харрикейнах» сажают на хвост механиков, которые в момент отрыва спрыгивают, а потом, потирая синяки и ссадины, долго костерят наших конструкторов. Короче, когда наша семерка уже легла на обратный курс и все дружно включили насосы и переключились на дополнительный бак — и я в том числе, — мой двигатель тут же стал глохнуть.
Ты знаешь, такое бывает при резком пикировании, особенно на «Темпестах», но я-то шел ровно. В общем, я успел только сообщить ведущему об отказе мотора и снова переключился на основные баки. Мотор заработал. Я тут же его заглушил, решив сначала спланировать пониже, а потом запуститься и на остатках бензина совершить посадку. Можно было, конечно, прыгнуть, но это означало неминуемый плен, а если посчастливится сесть на пустынной полянке, то, даст Бог, устранишь неисправность и взлетишь. — Каспер потер шрамы на лбу и вздохнул. — Да… Сесть-то я сел, да только так, что о ремонте не приходилось и думать. Разбил голову. С час висел вверх тормашками без сознания. Хорошо, что не случилось пожара.
Когда я пришел в себя, то долго не мог понять, что произошло: перевернулся ли я дома при посадке или меня сбили немцы. Потом в мозгах немного прояснилось, и я первым делом нажал кнопку уничтожения «IFF»[31]. Что было дальше, я уже частично тебе рассказывал. Но не все. Будучи под следствием в Оберурзеле, я не стал скрывать, что оказался на территории противника в результате поломки самолета. Немцы знали, что из-за плохой погоды в те дни в районе франко-бельгийской границы воздушных боев не было. Не скрывал я и места своего приземления, ведь я был уверен, что «IFF» уничтожен. В то время в Люфтваффе еще живо интересовались всеми случаями наших аварийных посадок. Вели какую-то там статистику, а главное — охотились за системой радиоопознавания. В общем, через пару дней они нашли мой «Харрикейн». Там ведь не так и далеко. Помогли им опять же добрые местные крестьяне. Следователь даже показал мне фотографию: мой «Харри» лежит вверх копытами с большой дырой в боку позади фонаря — след от взрыва системы. Но не это главное, знаешь, что он сказал?… Не догадаешься. У меня был перекрыт кран топливопровода дополнительного бака! Затянут намертво. Тот, что возле самой канистры.
Каспер достал новую сигарету. Алекс молча ждал.
— Моя первая мысль — механик. Мой Биггс забыл открыть кран после заправки. Но, понимаешь, Алекс, если бы это был кто-нибудь другой, а не Толстый Бигги, я бы мог еще допустить подобное. Но Биггс… У него есть даже песенка, которую он сам сочинил, да так ловко. Это своего рода инструкция, рифмованный перечень всех действий, которые необходимо сделать механику перед вылетом его самолета. Перед каждым стартом он обходил истребитель и пел эту свою песенку. На мотивчик:
…Жила-была мышка Мауси
И вдруг увидала Котауси…
При этом еще и пританцовывал. У нас даже говорили: «Погода завтра будет плохая, так что Биггс не споет своей песенки». Нет, Биггс отпадал. И вдруг я понял — Энтони Осмерт! Наш виртуозный инструктор и мой должник, вот кто мог это сделать. В то утро он ошивался на аэродроме, поучал кого-то из новичков. Он вполне мог отвлечь Биггса и закрыть кран. Он знал, что мы переключимся на допбаки еще над континентом. Он знал также, что по радио ничего путного я сообщить не смогу. Просто не успею. «Заглох двигатель, задайте там трепку мотористам». Вот и все. Он был уверен, что я прыгну, истребитель — вдребезги, и концы в воду. Даже если я останусь жив и вернусь, то никогда ничего не докажу, а если упаду в море, то и вовсе все шито-крыто. Вот так.
Каспер замолчал.
— Ты об этом еще кому-нибудь рассказывал? — спросил Алекс.
— Конечно нет.
— А Осмерту, когда встретил его здесь?
— Напрямую тоже нет. Когда я увидел его в лагере, то сперва не поверил своим глазам: Осмерт — и здесь. Видимо, у нас и впрямь стало туго с летчиками. Меня он не узнал, а я решил до поры до времени не обнаруживать своего присутствия и держаться от него на расстоянии. В четырехтысячной толпе это было не так трудно. А после войны, если мы оба останемся живы и вернемся домой, будет видно. Спускать этому негодяю я вовсе не намерен.
Но через несколько дней в клубе я увидел Осмерта в компании картежников. Играли, правда, на дурацкие лагерные бумажки, но этот джентльмен снова швырял на стол долговые расписки. Я не сдержался, подошел и при всех заявил, что ему не следовало бы делать новые карточные долги, пока он не расплатился по старым.
Видел бы ты его рожу! Я и сумму назвал. Когда он пришел в себя, то стал все отрицать. Мол, ничего мне не проигрывал и вообще плохо помнит, кто я такой. Присутствовавший при этом старший офицер спросил, подтверждаю ли я все сказанное. Я дал слово офицера. Он обратился к Осмерту, и что ты думаешь? Эта шельма, не моргнув глазом, тоже дал слово офицера. Тогда я заявил, что готов немедленно при всех написать кому-нибудь из нашей эскадрильи и попросить прислать подтверждение моим словам с подписями не менее десяти свидетелей. Меня поддержали.
Наш старший офицер, уинг командор Кларк велел принести перо и бумагу. Я тут же написал своему кузену — он тоже летчик нашей авиагруппы — и попросил его выполнить мое поручение. Кларк выразил надежду, что письма такого рода не должны вызвать подозрений у немецкой лагерной цензуры, так что через полтора-два месяца все выяснится.
— Когда это было? — спросил Шеллен.
— Четыре недели назад. Но это не все. В тот же день я подкараулил Осмерта и сказал, что его вранье насчет карточных долгов далеко не главное. За ним числится кое-что и покруче, и я располагаю доказательствами, чтобы отправить его за это на виселицу. Насчет доказательств я, конечно, блефовал, но по его роже понял, что попал в точку. Он что-то там проблеял, а я повернулся и ушел. А после налетов на Дрезден этот лодырь и прохиндей одним из первых записался в трудовой отряд. Ясное дело — он попросту решил смыться. Куда угодно, только подальше от меня. Если письмо с подтверждением моих слов о карточном долге придет, а его, Осмерта, рядом не окажется, то, как говорится, засуньте вашу бумажку куда подальше. Поэтому я последовал за ним сюда.
— А как думаешь, Осмерт поверил, что ты сможешь что-то доказать про тот случай с краном? — спросил Алекс.
— Сейчас он, конечно, уже все обмозговал, успокоился и уверен, что опасаться нечего.
Впоследствии Алекс неоднократно вспоминал этот разговор. Если бы он мог тогда хоть как-то предвидеть, какие последствия для его друга будет иметь эта история уже в ближайшие дни…
