Анита Мейсон - Ангел Рейха
Я встала.
– С вашей стороны было очень любезно принять меня, герр генерал. Я знаю, что вы очень заняты.
Я двинулась к двери.
– Да сядьте, – сказал он. – Вы же все заранее знали, когда шли сюда. Чего вы от меня ожидали?
– Я надеялась на вашу помощь.
– Почему вы обратились ко мне?
– Мне посоветовал генерал Удет.
– Понятно. Да, Эрнст здесь не в силах ничего поделать. Вы разговаривали еще с кем-нибудь?
– Да, я обращалась к генералу Мильху.
– К Мильху? Вы обращались к Мильху? И что он сказал?
– Он настоятельно попросил меня ограничить мои интересы сферой непосредственных служебных обязанностей.
У фон Грейма дернулись губы.
– И тем не менее вы пришли ко мне?
– Я считала это своим долгом, генерал. Если ничего не предпринять, эти люди погибнут.
– Они в любом случае могут погибнуть, – сказал он. – Однако вы правы. Но вы не можете рассчитывать, что я предприму какие-либо шаги для решения такого дела, не располагая конкретными фактами.
Конечно, я не рассчитывала. Я вынула письмо из внутреннего кармана куртки.
– Герр генерал, вы можете дать мне слово?…
– Дать вам что?
Он недоуменно вытаращился на меня. Через несколько секунд он рассмеялся и протянул руку за письмом. Я отдала его.
Лицо фон Грейма утратило веселое выражение, когда он начал читать. Он сделал несколько пометок в своем блокноте, потом отдал письмо мне.
– Оно ваше, – сказал он, увидев мое изумление.
– Спасибо.
– Спасибо вам, что вы пришли ко мне. Я ценю ваше прямодушие. Однако должен предупредить, что вам не стоит вступать в подобные переговоры с представителями командного состава военно-воздушных сил. Да и сухопутных войск тоже.
– Я поняла, герр генерал.
– Я выясню, что можно сделать. – Он встал с кресла и прошел через кабинет, чтобы открыть передо мной дверь. – Вашего корреспондента не отдадут под трибунал.
Я подняла глаза (он возвышался надо мной) и встретилась с ним взглядом.
– Мы ни о чем не договаривались, – сказал он. – Я просто получил информацию.
– Благодарю вас, герр генерал.
Я покидала министерство с чувством, что здесь можно доверять от силы пяти-шести людям, но фон Грейму можно доверять безусловно.
Однажды в среду утром, на седьмой неделе испытаний планера-заправщика, я вошла в инструктажный кабинет с приветливой гримасой, которая, казалось, уже намертво прилипла к моему лицу.
– Та-а-ак, – протянул инструктор, рассматривая полетный лист. – Для вас сегодня нет работы.
Он всегда держался благожелательно.
– Они отказались от него, – сказал он. – От вашего летающего корыта, вычеркнули его из списков. Сдали в металлолом.
Волна радости стала медленно подниматься в моей душе. Достигни она моего лица, оно озарилось бы улыбкой, способной осветить весь Рехлин.
Офицер продолжал листать бумаги.
– Впрочем, кое-что для вас все-таки есть. Сельскохозяйственные машины.
Рано я, оказывается, распрощалась с десантным планером.
Зима выдалась на редкость холодная, и планерам приходилось садиться на лед. Нужно было что-то придумать, чтобы машины не скользили по льду и не врезались в первое попавшееся препятствие.
Конструкторы изобрели ужасающего вида тормозные системы, пахавшие лед, словно плужные лемехи. Их-то мне и предстояло испытать.
Я подняла планер высоко в бледно-голубое зимнее небо. Подо мной расстилалась земля, похожая на огромный глазированный торт. Мне требовалось сделать лишь один круг над летным полем, но я сделала два: второй – от счастья, порожденного сознанием того, что я сижу не в кабине кошмарного заправщика. «Плуги» сработали более чем эффективно: натянувшиеся при резком торможении привязные ремни сломали мне ребро, и никто не верил мне, когда я говорила, что это пустяки.
Через несколько недель после моего разговора с генералом фон Греймом я получила от него довольно туманное письмо. Там говорилось, что «в результате тщательного рассмотрения обсуждавшихся нами вопросов» была разработана программа подготовки для «всех лиц, участвующих в операции». В письме выражалась благодарность мне за содействие и возносились хвалы моему чувству долга.
Уже спустя долгое время я узнала, что произошло на самом деле. После разговора со мной генерал фон Грейм потребовал представить полный отчет о подготовке пилотов-планеристов к планируемой операции. И получил в ответ нечто совершенно невразумительное. На той же неделе начались серьезные тренировки.
А в мае их использовали, те самые планеры. Изрыгая пламя, они упали с предрассветного неба на бетонные стены бельгийской крепости.
Война снова началась, и она бушевала.
Потом, почти неожиданно, она вроде бы закончилась. В течение нескольких недель мы смотрели в мерцающей тьме кинозалов хронику, свидетельствовавшую о головокружительном, молниеносном продвижении наших войск. Голландия пала, Бельгия капитулировала, англичане, оттесненные к Ла-Маншу, эвакуировались на чем попало вплоть до рыболовных суденышек. Франция…
Как странно это было. Древний враг, жуткий призрак Версаля, вдруг оказался соломенным чучелом.
К середине июня германские войска заняли Париж.
Глава пятнадцатая
«Бюкер» деликатно покашливает, потом чихает. Потом двигатель глохнет, снова заводится и снова глохнет.
На серьезную неполадку непохоже. Слава богу, земля внизу ровная, и, слава богу, местность здесь не лесистая. Я приземляюсь на поле прямо по курсу, на поросшее короткой травой поле, окруженное запущенными живыми изгородями. Я выключаю двигатель, выпрыгиваю из кабины и рывком поднимаю капот.
Карбюраторы вечно засоряются в самый неподходящий момент.
Генерал возится со своими костылями, яростно дергает дверцу и наконец вылезает из самолета. Без моей помощи. Я занята: отъединяю топливный шланг от карбюратора, стараясь пролить как можно меньше бензина. Карбюраторы вечно засоряются, когда у вас нет запаса горючего.
Генерал ковыляет ко мне и становится рядом.
– Я сейчас все исправлю, – говорю я.
Он смотрит в небо. В двадцати милях к западу грохочут орудия. Меньше чем в двадцати милях отсюда гудят бомбардировщики. Я вижу их: черные насекомые в бледном утреннем небе. Они нас пока еще не заметили. Или у них есть более важные дела. Но торчать на земле, полагаясь на маскировочную окраску, и возиться с топливным шлангом довольно неприятно.
– Я могу помочь чем-нибудь? – спрашивает генерал.
– Да. Подержите, пожалуйста, этот конец трубки так, чтобы из нее не текло.
Он не шевелится. Раздраженная, я стою со шлангом в руке и жду, когда он возьмет его у меня, чтобы дать мне возможность разобраться с карбюратором.
Во внезапно наступившей тишине я слышу металлический щелчок: генерал снимает с предохранителя свой пистолет, способный убить быка.
Я поворачиваю голову и вижу их в тени живой изгороди на краю поля. Застывшие в позах, свидетельствующих о смертельной усталости, с грязными лицами, они почти сливаются с землей. На них болтаются лохмотья формы.
– Кто вы? – сурово спрашивает генерал.
Они не отвечают. Он поднимает пистолет.
– Не стреляйте, герр генерал. Мы не дезертиры.
– Тогда кто вы?
Их пятеро. Четверо сидят, прислонившись спинами к живой изгороди. Человек, попросивший не стрелять, стоит; в углу его рта торчит сигарета. Он делает два или три шага вперед; остальные не двигаются с места.
– Вы все! – рявкает генерал.
Четверо начинают медленно подниматься на ноги. Винтовка только у одного, который стоит.
– В чем дело? Вы ранены?
– Нет, герр генерал.
У них безучастные лица. Подчиняясь приказу генерала, они делают несколько шагов к нам по короткой траве с задумчивым видом, словно пытаясь понять, зачем это надо.
– Почему вы не со своей частью?
– Мы отстали от нее, герр генерал. – Выступающий от лица группы запоздало вынимает сигарету изо рта, проводит по губам тыльной стороной ладони и смотрит на зажатую в пальцах сигарету.
– Когда?
– В бою при Лауэнбурге. Мы получили приказ отступить и занять новые позиции, но англичане поперли через Эльбу, как…
– Лауэнбург далеко отсюда. Почему вы не вернулись в свою часть?
– Мы не смогли разыскать ее, герр генерал. Нас подбросил грузовик, ехавший в этом направлении. Мы рассчитывали добраться до Любека, и тогда…
Я стараюсь не смотреть на них. Я надеюсь, что генерал не нажмет на курок. С одной стороны, он хочет расстрелять солдат, я это чувствую, но, с другой стороны, он понимает всю бессмысленность разговора и хочет просто бросить все и лечь спать.
– Вы так и не сказали, к какой части относитесь.
Они называют номер части. Я вижу, что номер ничего не говорит генералу. Естественно. Он знает лишь расположение подразделений военно-воздушных сил. По той же причине имя командира части – когда он спрашивает, а они называют, – тоже ничего не говорит ему. И солдаты это понимают.
