Анита Мейсон - Ангел Рейха
– Вы с таким же успехом могли бы выбросить его на помойку. Мы потеряем наши передовые позиции. Позвольте напомнить вам, что идет война.
– Именно поэтому я вынужден поступить так. Нам приходится экономить. Вам известно, – спросил Эрнст, ссылаясь на недавно изобретенную уловку, державшуюся в строгом секрете, – что половина бомб на складах наполнена бетоном?
– И по этой причине самолеты нужно снабжать моторами, работающими на резиновых приводных ремнях?
Эрнст подошел к двери и крикнул своего адъютанта.
– Кофе! – распорядился он. – Крепкий.
Он поставил перед профессором резную африканскую шкатулку, в которой хранил сигареты. Мессершмитт взял сигарету, закурил и прошелся по кабинету, рассматривая рисунки на стенах. Он остановился перед карикатурами. Эрнст был рад, что карикатура с изображением Мессершмитта не вывешена.
– Вы художник, – сказал Мессершмитт. – Я художник. Мы оба занимаемся не своим делом.
– Я летчик, – сказал Эрнст.
Адъютант принес кофе, и профессор сел. Он поставил чашечку на свое костлявое колено и стряхнул пепел в блюдечко.
– Идиотизм ситуации заключается в том, – сказал он, – что «Ме-двести шестьдесят два» может выиграть войну.
– Я не успею к сроку, – сказал Эрнст.
– Похоже, вы уверены, что война не затянется надолго.
– Сколько вам осталось до запуска машины в производство?
– Восемнадцать месяцев.
– Слишком долго. – Эрнст в любом случае не поверил Мессершмитту.
– Вы лишены воображения, – спокойно сказал профессор. – Более того, вы не разбираетесь в самолетах. Я это знаю. Я наблюдал за вами, когда вы рассматривали чертежи, и думал: вот человек, который не понимает, что он видит.
Он поставил чашечку на стол и поднялся с кресла. Вынул из внутреннего кармана блокнот и карандаш, резко раскрыл блокнот на столе Эрнста и принялся рисовать.
– Вот как работает реактивный двигатель.
– Покиньте мой кабинет, – сказал Эрнст.
Не разгибаясь, Мессершмитт поднял голову и посмотрел на него. Пристальный взгляд в упор, направленный снизу вверх, почти испугал Эрнста. Он невольно отшатнулся.
Мессершмитт закрыл блокнот и положил обратно в карман.
– Очень жаль, что наше будущее находится в таких руках, – сказал он. – Что вы собираетесь предпринять дальше? Прекратить разработку новой высотной версии «Бф-сто девять»?
– Конечно, нет.
– «Бф-сто девять» опережал свое время, – сказал Мессершмитт.
– Да. Это отличный самолет.
– «Ме-двести шестьдесят два» – его естественный преемник. До сих пор я ни разу не подводил вас. Позвольте мне продолжить работу, генерал.
– Нет, – сказал Эрнст.
Последовала пауза. Потом профессор взял свое пальто и коротко кивнул.
Эрнст понял, что не может отпустить его так. Он должен сказать что-то напоследок, утешить уязвленное самолюбие.
– Профессор, – сказал он, – вы вносите чрезвычайно важный вклад в дело нашей победы.
– Теперь вы произносите хвалебную речь. Какой смысл?
– В ближайшие несколько месяцев министерство сделает много новых заказов. Краткосрочные проекты, конверсия и тому подобное. У нас с вами широкое поле для совместной работы.
– Сотрудничество предполагает взаимопонимание, – прорычал Мессершмитт.
– Вот именно. Я прошу вас понять мою позицию. Думаю, могу заверить вас, что в будущем, подавая заявки на новые проекты, вы встретите в моем кабинете самый благожелательный прием.
Молчание. Потом они встретились глазами, и у Эрнста возникло ощущение, будто он тонет в холодной ванне, и холодное рукопожатие только усугубило неприятное впечатление.
Эрнст возлагал большие надежды на «грифона». Он заказал самолет Хейнкелю в 1938 году. «Грифон» должен был стать нашим стратегическим бомбардировщиком дальнего действия. Эрнст очень часто и подробно обсуждал проект с доктором Хейнкелем; при помощи этого самолета он рассчитывал реабилитироваться. Он летал на завод при каждой возможности, чтобы проверить, как движется строительство машины.
Один из таких визитов он совершил незадолго до своего разговора с Мессершмиттом.
«Грифон» казался огромным в своем ангаре, похожем на пещеру. Под самой крышей рабочие в комбинезонах сваривали швы фюзеляжа. Искры летели в разные стороны и соскальзывали с округлых стальных боков машины. В ангаре стоял оглушительный шум, невыносимая жара и кипела бурная деятельность. Самолет хранил величественное молчание.
– Он прекрасен, – сказал Эрнст Хейнкелю.
– Да.
Эрнст стоял на усыпанном опилками и металлическими стружками полу и завороженно смотрел на свое творение. Огромный киль самолета вздымался в дальнем конце ангара подобием паруса. Под рулем направления находился короткий отсек, предназначенный для хвостового орудия. Пока Эрнст любовался машиной, рабочий с мотком кабеля в руке спустился в задний отсек и скрылся из виду. Эрнст трепетал от возбуждения.
– Вы укладываетесь в график? – спросил он.
– Да. Если не произойдет ничего непредвиденного, он полетит через четыре месяца.
Эрнст повернул голову. Плоскость огромного крыла пересекала глубокая поперечная впадина.
– Не беспокойтесь, – сказал Хейнкель. – Все нагрузки рассчитаны. Я говорил вам, мы уже такое делали.
– Но тот самолет не эксплуатируется!
– Да, это была экспериментальная машина. Положитесь на меня, генерал. Спаренные двигатели не подведут.
Они вышли из шумного цеха и прошли в уютный тихий кабинет Хейнкеля.
Между тем отношения Эрнста с Мильхом неуклонно портились.
В начале 1940 года Мильх явился к нему в кабинет.
– Я инспектировал несколько эскадрилий бомбардировщиков, – сказал он. – Вы знаете, что пилоты все еще побаиваются летать на «Ю-восемьдесят восемь»?
– Ну и что с того? – сказал Эрнст. – Они хотят, чтобы кто-нибудь сидел рядом и водил их руками, покуда они не взлетят?
Он устыдился своих слов, но просто не смог сдержаться.
– Вы знаете, в чем недостатки самолета? – спросил Мильх. Он принялся загибать пальцы. – Он слишком тяжелый. Он должен был весить шесть тонн. А весит двенадцать. Поскольку он тяжелый, он тихоходный. Он развивает такую же скорость, как «Хейнкель-сто одиннадцать», который уже устарел. Поскольку он тихоходный, он уязвимый и потому нуждается в дополнительном вооружении, а, как следствие, становится еще тяжелее. А поскольку он такой тяжелый, дальность его полета в два раза меньше планировавшейся! В два раза!!! И это наш типовой бомбардировщик!
– Хорошо, он удовлетворяет не всем техническим условиям, – резко сказал Эрнст. – А какой самолет удовлетворяет всем?
– И он ненадежен. Летчики дали мне список дефектов длиной с мою руку. Состоящий из тридцати одного пункта, если быть точным. – Он порылся в кармане. – Зачитать вам?
– Нет, спасибо.
– И любой из перечисленных дефектов может стать причиной гибели людей во время боевой операции.
– И стал?
– Прошу прощения?
– Мильх, война закончена.
– Она еще толком не началась. Военно-воздушные силы еще не проверялись в деле.
– Надеюсь, вы скажете это родственникам погибших пилотов.
– Эрнст, – сказал Мильх, – когда война станет серьезной, мы обнаружим, что не готовы к ней. Мы испытываем недостаток практически во всем, у нас ничего нет в запасе, а наш типовой бомбардировщик просто никуда не годится. Что вы собираетесь делать?
В течение доли секунды Эрнст перешел от состояния полной растерянности к состоянию крайней ярости.
– Мне до смерти надоело ваше постоянное вмешательство в мои дела! – истерически прокричал он. – Будьте любезны покинуть мой кабинет!
Мильх не шелохнулся. Эрнст стиснул голову руками. Перед глазами у него все плыло.
– Пока мы не решим наши проблемы, нам следует увеличить производство «Хейнкеля-сто одиннадцать» и «Дорнье-семнадцать» и прекратить производство «Ю-восемьдесят восемь», – сказал Мильх. – Вы должны пойти к шефу.
При мысли о Толстяке, нависающем над своим заставленным золотыми и серебряными макетами самолетов столом, словно Юпитер над своим алтарем, у Эрнста, который закуривал сигарету, затряслись руки.
– Почему бы вам самому не пойти к нему? – спросил он.
– Он не захочет меня принять.
Надо полагать, Мильху нелегко далось такое признание, подумал Эрнст. Но лицо Мильха оставалось совершенно бесстрастным.
– Он должен принять вас, – лицемерно сказал Эрнст. – Вы инспектирующий генерал военно-воздушных сил.
– Вы прекрасно знаете, как обстоят дела, – сказал Мильх.
Эрнст испытал слабое низменное торжество.
Вероятно, Мильх понял это. А возможно, он в любом случае сказал бы то, что сказал в следующую секунду:
– Есть еще одна причина, почему вам следует пойти к нему: во всех проблемах с «Ю-восемьдесят восемь» виноваты вы.
– Я?!
– Да. Все они являются следствием вашего распоряжения реконструировать самолет. Он был вполне жизнеспособной машиной. А теперь, со всеми этими аэродинамическими тормозами и упрочнениями планера, он превратился в летающую телегу; и все из-за вашей навязчивой идеи сделать из нормального самолета пикирующий бомбардировщик. Со времени разработки «штуки» вы одержимы одной только этой идеей!
