Евгений Рябчиков - Поединок на границе
Рядовой Станислав Бабик:
— Я родился в сорок пятом году, когда наши отцы разгромили фашистскую Германию. И мой отец воевал, был ранен… Позже, когда я подрос и стал кое-что соображать, отец рассказывал мне о боях, в которых участвовал, о том, как по нашей Черниговщине туда-сюда прогулялась война, как одолела захватчиков Советская Армия. Он говорил: приятно все-таки сознавать, что и ты внес какую-то, пускай самую малую, долю в победу. Двадцать лет уже нашей великой победе. И я вот так могу сказать: это точно — приятно сознавать, что ты вносишь свою долю в наше общее дело. Сейчас отец передовой комбайнер, я пограничник. И как солдат и как комсомолец стараюсь не подвести товарищей, коллектив.
* * *Теперь о том, что приключилось на соседней, заставе.
Январь. Глухая полночь. Подмораживает. Низко, над самой головой, ползут рыхлые, лохматые тучи.
«Э, черт, хотя бы месяц выглянул», — думает капитан Владимир Астафьев.
И, как бы угадав его желание, облака разрываются, и в просвете — взошедшая луна, ее холодные голубые лучи льются в глубокую черную щель. Щель называется Нефедовской, в память о пограничнике Нефедове, который в тридцать девятом году вступил на этом месте в бой с контрабандистами и держался, покамест не подоспела с заставы подмога и банда не была уничтожена.
Вместе с капитаном Астафьевым рядовые Михаил Войт и Михаил Жиглов вслушиваются — ничего, кроме шакальего плача; вглядываются — никого, кроме собственных ломких теней. Умолкают шакалы, исчезают тени. Тишина, спокойствие, глухая ночь.
И в этот момент Астафьев останавливается, предостерегающе поднимает руку. Ему кажется — доносится невнятный шум. Шум ближе и уже походит на стук конских копыт по затвердевшему грунту. Теперь этот стук улавливают и Войт с Жигловым.
Астафьев глядит в бинокль. В окулярах стебли сухой травы, складки местности. Ничего, никого… Но что это? Неясные пятна. Они делаются более четкими. Совсем четкими: три лошади, три всадника! Кони трудно, устало рысят, на них тяжелые мешки, всадники держат на изготовку карабины. Вот это встреча!
Пограничники пропускают неизвестных, и капитан, убедившись, что за этими тремя никто не следует, подает команду:
— Стой, руки вверх! Бросай оружие!
Рысивший последним всадник мгновенно поворачивается в седле, вскидывает карабин и стреляет на звук. Пуля вжикает возле уха у Астафьева. Прицелившись, тот нажимает на спусковой крючок автомата. Короткая очередь — и нарушитель, взмахнув руками, перелетает через лошадиную голову.
Двое других также открывают стрельбу по наряду. Нахлестывая коней, они пытаются уйти. Но очередь из автомата Михаила Войта настигает коня, тот, подминая под себя контрабандиста, падает наземь.
Отличился в этой схватке и Михаил Жиглов. Выполняя приказ капитана, он бегом кинулся на ближайший погранпост. Чтобы было легче, сбросил бушлат, валенки, ватные брюки. Задыхаясь, добежал до поста, и вот уже на заставе звучит голос старшины:
— В ружье!
Граница была быстро и надежно перекрыта.
Ровно год спустя, опять в январскую ночь, с контрабандистами столкнулся пограничный наряд во главе с лейтенантом Виктором Воробьевым. Лейтенант Воробьев, младший сержант Александр Котин, ефрейтор Валерий Васильев и рядовой Хаджимурат Абдужаббаров расположились в лощинке, поросшей кустарником. Ветер, который в здешних краях бывает дай боже, порывами задувал вдоль речной долины, гнул голые ветки кустов, пронизывал одежду. Тягучий свист ветра, шуршание и хруст шуги, шедшей по реке, плеск волн о берег — все это мешало прослушивать местность. Но пограничники напрягали слух до предела, до слез в глазах всматривались в ночной мрак.
Сперва Александр Котин не поверил себе: глаза слезятся, мерещится, что ли? Но нет, метрах в семидесяти снова промелькнули три человеческие фигуры. Нарушителей заметили и Воробьев с Абдужаббаровым, лежавшие почти у кромки берега. Воробьев подал условный сигнал — дернул за шнур. Рассеивая мрак, взмыла осветительная ракета. Точно! Трое! Они по-кошачьи метнулись в щель.
— Стой! Ни с места! — крикнул Воробьев, и его голос перекрыл и свист ветра, и шуршание шуги, и плеск волн.
Пригнувшись, нарушители продолжали бежать. Юркие, худощавые, они бежали к реке, и Воробьев понял: хотят броситься в реку, на том, уже чужом берегу их не возьмешь. Стало быть, надо отрезать их от воды. И он на пару с Абдужаббаровым, молодым, выносливым солдатом, побежал наперехват нарушителям. Сердце колотилось у горла, пот застилал глаза. А нарушители уже недалеко от реки.
Воробьев поднял автомат, на бегу выстрелил вверх. Нарушители упали на землю, но через секунду снова вскочили и, пригибаясь, побежали. И снова предупредительная автоматная очередь, на сей раз над головами нарушителей. Они все-таки бегут. Светящаяся трасса пуль ложится перед ними, у ног. Пограничники близко.
И все же двое контрабандистов с ходу бросаются в реку. Но рядом — Воробьев и остальные пограничники. Они за шиворот выволакивают нарушителей на берег. Один из них ранен в плечо. Пограничники оказывают ему помощь, обоих переодевают в сухое. А в мокрой одежде — иностранная валюта и драгоценности…
* * *Так были разгромлены вооруженные шайки контрабандистов.
В двадцатые-тридцатые, да и в сороковые годы в этих местах пролегали контрабандистские тропы. Потом они были как будто заброшены, позаглохли. Но в последнее время ожили. Рассказывают, что любителям легкой наживы старые тропы в горах показал седоголовый старик-контрабандист. Старый головорез показал то, что помнил. Не учел он, видно, что тропы надежно перекрыли наши пограничники.
Анатолий Марченко
ВСТРЕЧА С ЖИЗНЬЮ
СТАСИК СТАНОВИТСЯ ЛЕЙТЕНАНТОМ
Друзья звали его Стасиком. За то, что умел по-настоящему дружить и мечтать. За обаятельную мальчишескую улыбку. За то, вероятно, что ходил в строю на самом левом фланге.
Он очень любил свое училище. И вовсе не потому, что оно обеспечивало всем необходимым, а взамен требовало лишь одного: учись. Просто ждал того заветного дня, когда его назовут не Стасиком, а лейтенантом Лихаревым. Когда можно будет подставить лицо сильному ветру, а плечи — тяжелой ноше.
Он завидовал тем, кто пришел в училище с границы. Эти парни вдоволь нашагались по дозорным тропам, вволю поели солдатской каши. Завидовал потому, что сам еще не мог похвастаться сильными мозолистыми руками. В кармане пиджака лежал аттестат зрелости — его единственное богатство и надежда.
Станислав закончил школу в приграничном городке, жарком, как раскаленная сковородка. Приезжие обычно на чем свет стоит кляли дымящиеся пылью дороги, обжигающий воздух, крутые перевалы в старых щербатых горах. Но это был родной город, город детства, каждая уличка которого, казалось, вела к границе.
Станислав не раз бывал на заставах. Знакомые офицеры из отряда, отправляясь на границу, неизменно звали:
— Стасик, лезь в машину.
И он ехал, ловил форель в голубых, как проснувшееся на рассвете небо, ручьях, лазил на кряжистые деревца диких урючин, вспугивал фазанов в сизых зарослях облепихи. Все здесь казалось таинственным, загадочным и непознанным: и пограничные наряды, карабкавшиеся по скалам, и яркий огонек в окне заставы, и негромкие песни чабанов.
А когда Станислав сделал выбор, кое-кто из школьных друзей набросился на него:
— Всю жизнь быть военным? Служить где-то у черта на куличках? Да ты что?
— А что?
И Станислав Лихарев поехал в пограничное училище. Приняли. Но он очень часто строго и сурово спрашивал себя: «Выдержишь?» Вместо ответа говорил: «Важно не кем будешь, а каким будешь». Он очень любил повторять эти слова. Особенно когда было трудно.
И вот училище позади. Он ехал знакомой дорогой: чабанские юрты, говорливые арыки, машины, груженные саксаулом, лепешки сухого кизяка на плоских крышах, расплавленное солнце, приветливые, работящие люди.
Но в то же время все это воспринималось как-то по-новому. На его плечах — офицерские погоны. Придется отвечать за все, что он сейчас видит: за покой людей, за счастье мирного труда.
Стасик ушел в прошлое.
На заставу ехал лейтенант Лихарев.
КОГДА ГОВОРИТ ДНЕВНИК
Страничка первая. «Молча смотрю на только что заполненную анкету. Обидно: чуть ли не половина граф пуста. А что, собственно говоря, ты сделал за двадцать прожитых лет? Окончил школу. Поступил в училище. Окончил. Все? Нет! Ты вступаешь в члены партии. Это очень много. Очень! Вспомнилось, как в училище вручали кандидатскую карточку.
— Носи честно, — сказал секретарь парткома.
Он говорил еще очень хорошие и теплые слова, но эти два врезались в память».
