Борис Бурлак - Левый фланг
— Пойду к начальству, — сказал Лецис, пообедав и поужинав одновременно.
— А спать? — напомнил ему Матвеич.
— Вздремну часок на рассвете.
Венгерские зимние ночи, потревоженные войной, были непривычно серыми и водянистыми, как разбавленные чернила. Над всей задунайской стороной метались сполохи от бесчисленных ракет и орудийных выстрелов дежурных батарей. Падал мокрый снег, реденький и мелкий. В низком небе тарахтели, как старые телеги по мерзлым кочкам, немецкие ночные тихоходы. Ян Августович называл их еще по-своему: «ночные совы люфтваффе». Он постоял сейчас на улице, у ворот, пока очередная «сова» не сбросила на окраину, деревни всякую взрывчатую мелочь, и вышел на дорогу, сплошь изрубцованную танковыми и тракторными гусеницами.
Из домика, занятого комдивом, пробивался в двух местах, тонкими прорезями, белый карбидный свет. «Тоже не спится человеку», — подумал с уважением Лецис.
— А я уже хотел прочесывать бор! — сказал счастливый Бойченко, встретив его с распростертыми объятиями.
— Ну, что тут нового у вас?
— А что новенького у тебя?
— Э-э, Василий Яковлевич, потрудитесь сначала доложить обстановку комиссару!
— Да положение незавидное. Садись, будем решать задачу за фронт.
— Нам бы с тобой решить за дивизию, тогда и фронту полегче станет, — с дружеской иронией заметил начальник политотдела, склонившись над генеральской картой.
ГЛАВА 17
Весь корпус Шкодуновича оказался в полукольце. На севере противнику удалось занять город Эстергом и выйти к Бичке. На юге немецкие танки ворвались в село Замой. Удары следовали один за другим, по скрещивающимся направлениям. И хотя на западной дуге выступа было относительно спокойно, танковые клещи могли сомкнуться в один черный день где-нибудь в тылу, близ Будапешта, — и тогда уж действительно пришлось бы драться в полном окружении.
С 12 января установилось, наконец, затишье.
Надолго ли?
В такие дни притягательная сила переднего края возрастает неимоверно: все штабы и тыловые части — дивизионные, корпусные, армейские — стараются быть поближе к пехоте, только она одна может выручить из беды. За плечами широкий незамерзающий Дунай, — отступать некуда, а там, на передовой, обжитые траншеи, в которых прочно обосновались видавшие виды стрелковые батальоны, готовые стоять насмерть.
Генерал Шкодунович устал за эти две недели не меньше, чем те комкоры, которым выпали на долю серьезные испытания. Он мотался по дивизиям, сам проверял ход оборонительных работ и возвращался на командный пункт за полночь. Сегодня как раз побывал у Бойченко. Штаб его по-прежнему находился в горном хуторке, на опушке векового бора. Сюда почти не долетал грохот артиллерии со стороны Бичке и Замоя, косяки немецких бомбардировщиков, не снижаясь, проходили высоко над головой, будто здесь их тыл.
Комкор остался доволен настроением людей, которые понимали всю опасность концентрических ударов противника на Будапешт, но и виду не показывали, что боятся окружения. Пехота научилась прятать свою тревогу, занимаясь обычным делом: то старую траншею углубит, то новый ход сообщения пророет, то возьмется строить лишнюю землянку на всякий случай. Говорят, что пехота меньше других родов войск знает, что делается вокруг, но стоит генералу побывать среди пехоты, как и он почувствует себя увереннее.
Именно в таком расположении духа генерал Шкодунович заехал с НП комдива в штаб дивизии. Кажется, его здесь ждали — офицеры были в сборе.
Некипелов стал докладывать обстановку во всех деталях, хорошо понимая, впрочем, что все это уже известно комкору со слов комдива. Он слегка бравировал своей памятью: не глядя на карту, называл населенные пункты, высоты и иные ориентиры в полосе обороны дивизии и на стыках с ее соседями. Шкодунович терпеливо слушал, изредка поглядывая на офицеров. У каждого на ремне по нескольку гранат, кобуры туго набиты запасными обоймами, полевые сумки тоже распухли, наверное, от патронов, и в углу, отливая желтизной прикладов, стояли новые, с и г о л о ч к и, автоматы. Да и у самого начальника штаба красовались сбоку темно-зеленые л и м о н к и, прихваченные с партизанским шиком к дорогому, фигурной строчки, глянцевитому ремню. Одним словом, штаб был во всеоружии.
— Вид у вас, товарищи, весьма воинственный! — сказал командир корпуса, затаив улыбку в смоляных усах.
Некипелову не понравилась его ирония, он заметил:
— На бога войны надейся, а сам не плошай.
— Кстати, плошать-то никогда не следует, — охотно согласился генерал. — Ну-с, теперь я коротко введу вас в общий курс событий.
Некипелов расстелил перед ним с т р а т е г и ч е с к у ю карту-пятисотку.
— В районе Бичке противник остановлен подоспевшими артполками резерва фронта. Сюда же переброшены один танковый и два мехкорпуса. Под Замоем, как вы догадываетесь, положение также начинает стабилизироваться. Главное сейчас — жесткая оборона. Не буду скрывать, мы срочно оборудуем вторые оборонительные рубежи, вот здесь и здесь, — генерал размашисто провел жирные линии восточнее села Чаквар, за командным пунктом корпуса. — Так что вы сами понимаете, какая ответственность ложится именно на вас.
Обступившие его офицеры молчали: эти вторые рубежи озадачивали каждого из них. «А все же он чего-то не договаривает», — решил Некипелов, искренне недоумевая, как можно таким бодрым тоном рассуждать о незавидном положении, в котором очутился корпус.
— Кстати, вы правильно поступили, что вооружились до зубов, — сказал в заключение комкор и отошел от карты.
На пергаментных залысинах начальника штаба заметно проступил румянец. Сутулясь по-стариковски, он аккуратно сложил г а р м о ш к у пятисотки — глаза бы не глядели на нее! — и попросил разрешения закурить.
— Курите, курите, товарищи! — сказал Шкодунович.
Когда-то он помнил в этом штабе любого вестового, хотя командовал дивизией всего два месяца. Теперь же вокруг все незнакомые лица, за исключением полковника Некипелова. Тогда Некипелов был майором, помощником начальника оперативного отделения, и вот дотянулся до наштадива. Значит, мужик дельный, пусть и не кадровик, а к л а с с и ч е с к и й запасник, как сам он называл себя в то время. Одно плохо: сразу попал в дивизионный штаб, минуя полк с его т е р м и ч е с к о й закалкой духа.
Взгляд комкора неожиданно остановился на Головном.
— Ба-а, да тут у меня еще один старый знакомый! Как поживаете, капитан?
— Спасибо, товарищ генерал, неплохо.
— Рисуете?
— Рисую.
— Видал ваши отчетные карты. С таким талантом можно и в генеральный штаб!
«Определенно чего-то знает», — думал Некипелов о командире корпуса, который — странное дело! — находит еще время для разных пустяков.
Но Шкодунович знал сейчас не больше, чем все эти штабные офицеры: он просто побывал сегодня на переднем крае и убедился лишний раз, что пехота сорок пятого года, давно переболев т а н к о б о я з н ь ю, не страшится теперь ни черта, ни дьявола — ни танков, ни окружений.
— Ну-с, мне пора, — Шкодунович встал, поискал глазами свою папаху из серого каракуля.
— Пожалуйста, вот она, товарищ генерал, — Некипелов подал ее комкору и, собираясь проводить гостя до машины, накинул шинель на плечи.
У ворот они столкнулись лицом к лицу со Строевым.
— Где вы пропадаете, Иван Григорьевич? — спросил командир корпуса таким тоном, будто и заезжал только ради Строева.
— Я сейчас прямо из штаба армии, выбивал там противотанковые мины.
— Одним словом, выступали в роли чрезвычайного уполномоченного по м и н о з а г о т о в к а м?
— Приходится.
Генерал учтиво повернулся к начальнику штаба, энергично пожал ему руку. Некипелов, польщенный вниманием комкора, поспешил оставить их вдвоем. Шкодунович взял Строева под локоть, и они пошли вдоль улицы, на восточную окраину села. За ними, поотстав немного, тронулся генеральский виллис.
Строев сбоку, мельком посматривал на Шкодуновича: лицо осунулось, веки набухли от бессонницы, даже усы повяли, но в глазах все та же мягкая лукавость, за которой может скрываться что угодно: боль, досада, изнуряющее беспокойство.
Комкор давно привык обращаться с ним просто-запросто, а он не мог так. Единственное, что позволял себе, называть комкора по имени и отчеству.
— Ну-с, поделитесь со мной тревогами.
— У вас наверняка своих хватает, Николай Николаевич. Да и вряд ли вы приехали советоваться к нам. Что мы можем подсказать снизу?
— Какой колючий! А сам ведь знает преотлично: когда тебе худо, то и у ординарца станешь искать поддержки!
— Нас учили в академии решать оперативные задачи за противника…
— Помню, — живо отозвался Шкодунович, глядя прямо перед собой. — Ну и что?
