Борис Бурлак - Левый фланг
Закончив сегодня большущее послание матери, он подумал и дописал сбоку, на полях:
«Возможно, что я вернусь домой не один. Ты уж не сердись, пожалуйста. Ты умная, рассудительная, все поймешь. Есть у меня тут на примете славная женщина, Рая Донец. (У нее в прошлом году погиб муж, командир нашего полка). Мы вместе прошли почти всю войну, знаем друг друга, верим друг другу, но ты понимаешь, как ей трудно начинать жизнь сначала. Я не тороплю ее, пусть время само решит, как ей быть. Давно собирался написать тебе об этом. Не думай плохо обо мне. Ты же знаешь меня, мама».
На следующий день его вызвали в штаб дивизии. Он оставил за себя старшего лейтенанта Лыткина, замполита, рассчитывая вернуться в батальон к вечеру. По пути зашел на КП полка, но там никто не мог толком объяснить, зачем он понадобился генералу.
— Совещание какое-нибудь, — сказала Раиса, которая по долгу службы знала обычно все новости.
— Не будем гадать. Пойду, — сказал Андрей, а сам все переминался медвежковато с ноги на ногу, нескладный, неуклюжий.
— Постой-ка на минутку, — спохватилась она. — Вот, почитай, что пишет наш Мамедов.
— Получила? А я — нет, — сказал он с нескрываемой обидой.
— Еще получишь.
Он присел у походной рации и стал читать. Бахыш несколько торжественно сообщал, что принят в академию Фрунзе без всяких экзаменов.
«Наверное, зачли мне не бог весть какое участие в Ясско-Кишиневской и Белградской операциях, а заодно и то, что я был начальником штаба у Ивана Бондаря, которого здесь хорошо знает один преподаватель, отозванный в Москву из действующей армии. Слава мертвых всегда приписывается живым».
На этом Бахыш и кончал вступление о себе. Дальше шли расспросы о том, кто и как воюет, что нового в полку, в дивизии. И тут же: «У родителей Бориса еще не был, но обязательно съезжу в Ярославскую область при первом же удобном случае». В самом конце письма Бахыш советовал Р а д и о - Р а е быть поближе к Дубровину: «Он никому не даст тебя в обиду». (Точно кто обижал ее когда-нибудь!).
— Спасибо, я пойду, — заторопился Андрей, довольный тем, что Бахыш не забыл и о нем в письме к Раисе.
Рая сегодня показалась ему нарядной в новой саржевой гимнастерке, аккуратно перешитой по фигуре, в сапожках, старательно начищенных до бликов. Ее скромная, застенчивая красота, вернее, не красота, а то, что называют женственностью, — привлекла бы сегодня внимание каждого. Он посмелее заглянул в ее снова заголубевшие, спокойные глаза, и она не отвела глаз в сторону, будто любуясь золотыми блестками его веснушек у переносицы.
— На обратном пути зайду, если вернусь не поздно.
— Заходи, — просто сказала Радио-Рая.
И они расстались, не догадываясь о том, что это их последняя встреча.
(Фронт — м а г н и т н а я а н о м а л и я людских несчастий, где и женское сердце теряет способность угадывать беду).
В штабе дивизии Андрея сейчас же принял Некипелов. Он зачитал ему радиограмму из отдела кадров Третьего Украинского: майору Дубровину предписывалось 19-го числа явиться в населенный пункт Дунафельдвар, имея при себе положенные документы, но без вещей.
— Для чего ты им понадобился — не ведаю, — сказал Некипелов, отвечая на вопросительный взгляд комбата. — Думаю, что ждет тебя какая-нибудь приятная новость.
Некипелов стоял над картой, привычно покачиваясь всем корпусом.
— Ты выедешь ровно через час, как раз идет попутный студебеккер в Каполнашньек, вот сюда, — он показал на карте село на восточном берегу озера Веленце. — Там дислоцируются наши тылы. В суматохе мы отправили туда кое-что нужное нам теперь. Командир дивизии приказал: вернуть на КП два грузовика батальона связи, второй штабной автобус и редакцию газеты. Лично проследите, чтобы они вернулись, а потом можете отправляться дальше, по назначению, там машины найдутся.
— Есть, товарищ полковник.
— Вы свободны.
Дубровин козырнул и вышел. В томительном ожидании обещанного «студера» он с интересом приглядывался на улице к солдатам и офицерам. Для него, человека с переднего края, КП дивизии был уже тихим тылом, где жизнь текла совсем мирно: чистенькие ординарцы тащили в судках обед для своих начальников; у ворот дома напротив стояли, непринужденно болтая о пустяках девушки-связистки в ладных шинелях английского сукна; пожилой сержант, наверное, из полевой почты, важно разносил по домам свежие газеты. Какие идиллические картинки, будто передний край за тридевять земель. А до него всего три с лишним километра напрямую. Но сюда не долетают шальные пули, не каждый день рвутся и снаряды и вовсе уж нечасто пикируют бомбардировщики. Рай да и только! И не потому ли вызывают улыбку эти гроздья л и м о н о к на поясных ремнях штабистов, которые, быть может, за всю войну и не бросали их ни разу под ноги идущим на тебя немецким автоматчикам. Эти гранаты, конечно, для пущей важности: мы-де тоже готовы биться в окружении! Однако стоит лишь заколебаться матушке-пехоте, как весь этот пыл в войсковом тылу сразу гаснет. Что там ни говори, а смелость вырабатывается в чистом поле, где слух равнодушно ловит привычный посвист пуль.
Дубровин тут же выругал себя за невольное высокомерие: ведь и в штабе дивизии сколько угодно смелых людей, таких, как полковник Строев или майор Зарицкий. Просто ты сам привык к траншеям и с гордецой посматриваешь на тех, кто ходит по земле в полный рост, не пригибаясь.
Его попутчиком оказался молодой речистый старшина из автомобильной роты. Всю дорогу водитель говорил без умолку, а ему, Дубровину, хотелось помолчать, собраться с мыслями. В кабинке было жарко, Андрей снял шинель. Увидев на его гимнастерке звездочку Героя, старшина с плохо скрытой завистью покосился на нее, стал расспрашивать, где, за что, когда получил товарищ майор такую высокую награду. Пришлось рассказывать.
— Но все-таки, за что конкретно? — допытывался водитель.
— Командовал батальоном.
— Командуют батальонами тысячи, а Героев среди них десятки.
— Чего ты от меня добиваешься? Не я же сам представлял себя к награде.
— Значит, вы, товарищ майор, точно не знаете, за что вам присвоено такое звание?
— Точно — нет.
— Вы, я вижу, скромничаете, товарищ майор!
— Ты ходил когда-нибудь в атаки?
— Нет, не доводилось.
— Когда пехота идет в атаку, нелегко бывает, старшина, на глаз определить, кто герой, а кто полугерой. Да что говорить, среди мертвых героев больше, чем среди живых.
— Так-то оно так…
По всему было видно, что этот не в меру любопытный, образованный старшина, наверно, автотехник по г р а ж д а н к е, удивлен откровенностью комбата. Он помолчал, осторожно обгоняя колонну гвардейских минометов, и сказал вполголоса, точно для одного себя:
— А может, правда, слава, как женщина, любит того, кто ее не замечает.
Дубровин не отозвался, и говорливый старшина оставил его в покое, тем более, что они подъезжали к Каполнашньеку.
Село оказалось сплошь забито обозами: тут скопились тыловые подразделения нескольких дивизий. Андрей с трудом отыскал своих, передал им приказ комдива вернуться на КП. Шоферы встретили эту новость без всякого энтузиазма. Тогда он добавил построже:
— Готовность — завтра, в двенадцать ноль-ноль. Проверю лично.
Утром к нему явились лейтенант из батальона связи и шофер редакционного грузовика. Виновато опустив головы, они сообщили, что две машины из пяти нуждаются в ремонте.
— Знать ничего не знаю! — прикрикнул на них Дубровин. — Хоть на себе тащите свои колымаги, а приказ должен быть выполнен! Мне некогда с вами возиться.
Но ему пришлось все-таки повозиться с ними. Он не отходил от злосчастных грузовиков до тех пор, пока моторы не были собраны и заведены.
С запада все ближе надвигался артиллерийский гул: временами раскаты пушечного грома слышались так ясно, что и сам Дубровин на минуту настораживался. Теперь все знали, что утром немцы перешли в новое контрнаступление где-то под Секешфехерваром. «Вот почему и разладились моторы у этих молодцов, — заключил Андрей. — Шоферы всегда первыми узнают по своей ц е п о ч к е о таких событиях». На прощание он уже мягко наказывал им:
— Держитесь строго большака на Чаквар, не забирайте влево, на проселки.
— Дороги нам известны, товарищ майор, не привыкать, — наигранно-беспечно махнул рукой лейтенант-связист.
В сумерки тыловое селеньице затихло, прислушиваясь к тому, что творилось там, на западе. Артиллерийская канонада заметно ослабела, вошла в ритм. «Остановили немцев», — подумал Андрей. Но сам никак не мог уснуть. И кому пришло в голову вызывать его в штаб фронта в такое время? Зачем он понадобился отделу кадров?.. А что если завтра повернуть назад, в дивизию, сославшись на обстановку? Нет, нельзя. Приказ есть приказ. Что ж, надо добираться. Тут уже недалеко… Он переворачивался с боку на бок, брал кисет с болгарским табачком — подарком видинского партизана, закуривал и думал, что теперь с батальоном, как там Рая, — ждет, наверное, теряется в догадках. Хуже нет валяться в тылу без дела, когда на переднем крае неспокойно.
