Анатолий Недбайло - В гвардейской семье
Никифоровым. Горячий, задорный это был народ! Не считались ребята ни с временем, ни с усталостью.
Надо к утру отремонтировать самолет — сделают! В свою очередь Николаю Никифорову много помогал
парторг Борис Васильевич Поповский. Он часто бывал среди летной молодежи, готовил передовых
воинов к вступлению в партию.
— В отношении к делу проявляется сознательность человека, его политическая зрелость, — часто
повторял Борис Васильевич.
Эту зрелость постоянно демонстрировали все наши авиаторы, несмотря на то, что многие из них были
совсем еще юными. Но они обладали главными качествами — беззаветной любовью к Родине, высоким
чувством патриотического долга.
* * *
Между вылетами я, как правило, нахожусь либо на стоянке самолетов третьей эскадрильи, либо на КП
полка. И тут и там дел невпроворот.
Сегодня день на редкость ясный, солнечный. Но он уже на исходе: близятся сумерки. Заглянул в
диспетчерскую. Там поминутно звонят телефоны, и Катя зовет то одного, то другого офицера «на
провод». По обрывкам фраз, по тону разговоров, по характеру вопросов и ответов нетрудно определить: обстановка на фронте усложняется.
Вот звонкой трелью залился до этого молчавший «первый» аппарат. Его «голос» — сигнал на бой. Мы
уже [161] знали: если командир разговаривает по «первому» — будет вылет.
Катя поспешила за командиром. Неужели вылет? Ведь уже почти вечер. Взлететь еще можно, а вот как
садиться?!
Неудобно присутствовать при разговоре командира, и я, покинув диспетчерскую, захожу в отсек
начальника штаба.
Вдруг распахивается дверь:
— Недбайло! Командир вызывает. Скорее!..
Стрельцов — уже подполковник — предельно кратко излагает боевую задачу:
— Под Вилкавишками прорвались танки дивизии «Великая Германия». Командный пункт фронта под
угрозой окружения. Любой ценой надо остановить их.
Стрельцов испытующе смотрит мне в глаза.
— Понял вас! Разрешите выполнять?
— Выполняйте! Летчиков предупредите о сложности и ответственности боевого задания, — добавил
командир, провожая меня к двери. — На подходе к аэродрому четко держите радиосвязь...
Задачу своим летчикам я ставил уже буквально на бегу: ведь каждая секунда на счету.
— По самолетам!
Идем в боевом порядке «клин», спешим. В паре со мной летит Виктор Молозев. У Давыдова ведомый
Новиков, у Карпеева — Васильев. В четырех-пяти километрах от предполагаемой линии боевого
соприкосновения перестраиваю группу в правый пеленг и связываюсь со станцией наведения. Слышу:
— «Ландыш»-один работать по цели разрешает...
Тем временем видимость ухудшилась. Солнечный диск уже коснулся линии горизонта, и яркие лучи
слепят глаза. Перестраиваю группу в «круг» с левым разворотом и, пристально всматриваясь вниз, ищу
вражеские танки, прикидываю, как лучше зайти на цель. Но вот в шлемофоне раздается голос:
— Вас атакуют двенадцать «фоккеров» — будьте внимательны!..
Это осложняет обстановку. Решаю навязать противнику свою волю. Радирую:
— Будем вести оборонительный бой с «круга»! [162]
Осматриваю воздушное пространство, ищу в нем врага. Истребители идут со стороны солнца. Вначале
они кажутся черными точками, но постепенно увеличиваются в размерах. Да, их двенадцать! Вот они
набрасываются на четверку прикрывающих нас «яков», пытаясь оторвать их и сковать боем. Это
противнику почти удается: две пары «фоккеров» завязали бой с парой Як-9, а восемь «фокке-вульфов»
пытаются рассеять мою группу. Но не так-то просто разомкнуть наш безотказный «круг»! Да еще пара
«яков» ходит над нами правым кругом. Нет, фашисты не рискнули приблизиться и пошли на хитрость.
Две пары «фоккеров» растаяли в слепящих солнечных лучах. А две пары, улучив удобный момент, атаковали моего ведомого Молозева сверху и снизу.
Ведущий моего прикрытия решил атаковать нижнюю пару. Я успел заметить лишь огненную трассу — и
вот уже один из «фоккеров» пошел к земле, оставляя за собой дымный шлейф.
И в это мгновение я ощутил сильный удар в грудь. От боли даже губу прикусил. Перед глазами все
поплыло, затуманилось. Беру себя в руки. Чувствую — жив. Стучит сердце, есть в руках сила. «Держись, командир! Ты должен помочь ребятам... Ты еще не выполнил задания!..» — приказываю себе.
Осмотрелся. Иду ниже последнего ведомого. Между нами образовался разрыв. А на него летят огненные
трассы. Определяю: «фоккер» справа, чуть выше меня. Вот он в прицеле: мгновенная реакция — и
восемь реактивных снарядов срываются с балок, огненной струей вонзаясь в сигарообразное тело
вражеского истребителя. Брызнуло пламя, и понесся к земле, разбрасывая обломки, горящий клубок. За
спиной гулко застучал турельный пулемет. Вторая пулеметная очередь сотрясает машину.
— Командир! Еще один стервятник падает! — кричит по СПУ Матвеев.
— Молодец, Дима! — отвечаю ему, не скрывая радости.
А тем временем к группе возвращается пара «яков», что вела бой с «фоккерами». Отбились от врагов
наши истребители, устояли.
Итак, первый этап пройден. Начинаем второй. [163]
Землю окутывают сумерки. С каждой минутой они сгущаются. «Удастся ли отыскать цель? Не ударить
бы по своим!» — тревожит мысль. Зрение адаптируется медленно, но тут на выручку приходят
артиллеристы: они обозначили цели воздушными реперами, и над вражескими танками вспыхнули один
за другим четыре огонька, через секунду превратившиеся в четыре белых мячика.
Теперь осталось лишь выбрать цель и, главное, наверняка ударить по ней.
Снижаюсь. Бронированные машины ползут, выплескивая огонь.
— Внимание: атака! — передаю ведомым команду. — Каждый выбирает цель самостоятельно...
Полетели вниз ПТАБы. Еще заход, еще... Шесть бронированных чудовищ застыли на месте, горят.
— «Ландыш»-один! Я — «Коршун»-ноль три, разрешите кончать работу?
— Молодцы, «Коршуны»! Молодцы! Вам «первый» объявляет благодарность. Работу закончить
разрешаю.
Полминуты — и группа собрана в «кулак». Новый метод сбора оправдал себя, и мы с успехом применяем
его. Все шесть «илов» и четыре «яка» возвращаются домой. На душе радостно — задание выполнено!
Одновременно растет тревога: ведь сумерки уже сгустились, как произойдет посадка?..
Связываюсь с командиром полка.
— Поле посадки обозначаем кострами, — сообщил он.
Мне уже видны вдали тонкие пунктиры огоньков, обрамляющих прямоугольный участок поля. Там нас
ждут с такой же тревогой. Ведь посадка — один из самых сложных элементов, требующих от летчика
высокого искусства управления машиной, произведения расчетов, «видения» и «чувствования» земли. А
тут еще сумерки!
— «Коршуны»! Посадка с ходу, внимательней с расчетом! — предупреждаю летчиков и, левым
разворотом отделившись от группы, снижаюсь. В таких плотных сумерках мне еще не приходилось
совершать посадку. Машина словно зависает над землей. Плавно беру штурвал на себя — и жду, сейчас
колеса коснутся земли. Толчок, самолет словно бы подпрыгнул. Еще небольшой толчок — и машина, подрагивая, бежит между [164] двух рядов костров. Все! Теперь можно заруливать на стоянку.
Выключаю мотор. Расстегиваю лямки парашюта и пристально наблюдаю за посадкой остальных. Вот
уже шестой совершает пробежку. Какие молодцы, мои ребята! Теперь — к командиру на доклад: вражеские танки атакованы, командный пункт фронта в безопасности, в воздушном бою сбито три
«фоккера».
Да, но почему такая усталость? И отчего так болит грудь?
Машинально оглядываю себя. На груди в куртке замечаю дырочку. Просовываю палец и нащупываю
кусочек металла. Достаю — пуля. Немного сплющенная, с заусеницами. Стал размышлять: откуда?
Неужто ударилась о бронестекло и срикошетила в замок парашютных лямок? А он как раз над нервным
узлом груди. Да-а, и на сей раз смерть меня обошла.
...Подходят летчики, докладывают о результатах боевого вылета.
— Спасибо, товарищи! — говорю им совсем не уставные для такого случая слова и направляюсь на
командный пункт.
3.
И снова большое поле приютило наши «илы», а нас принял под свои крыши населенный пункт, название
которого не на всех картах сыщешь, — Балгудзей. Домики словно бы забежали в лес — вокруг них и
близ хозяйственных строений — семейки деревьев. Ветки на них уже голые: осень. Опавшие листья
плотным грязно-желтым слоем устлали землю, и от нее идет острый прелый дух.
Стоянка моей эскадрильи на этот раз оказалась в нескольких минутах ходьбы от командного пункта
