Анатолий Недбайло - В гвардейской семье
задержится. Я распорядился, чтобы его восстановили в первую очередь...
И командир полка тут же сам включился в игру. Она помогала снять нервное напряжение и усталость.
...Возвращается из боевого вылета Николай Соколов. Садится, заруливает. Парторгу полка Уманскому не
терпится. Вскакивает на крыло. [156]
— Николай, тебе из дому письмо!
Соколов неторопливо снимает краги, шлемофон, и, взяв плотный конверт, углубляется в чтение. В глазах
появляются радостные огоньки.
— Смотри, парторг! Земляки мне нашу «районку» прислали!
На лице Александра Тимофеевича Уманского — загадочная улыбка.
Лишь спустя некоторое время узнал я, что это парторг послал в районную газету очерк о бывшем
колхозном механизаторе, а ныне прославленном летчике Николае Соколове. К очерку была приложена и
фотография. Так и узнали на родине героя о его боевых делах.
А он сидел в кабине, держал в руках уже прочитанную «районку» и тихо, раздумчиво говорил — не то
парторгу, не то просто размышляя вслух:
— У нас сейчас уборка... Трудно приходится односельчанам, ой, как трудно!.. Тракторов нет. Людей мало
— одни женщины да старики остались. Ну, подростки еще есть...
Николай оживился.
— Я до войны трактористом был. Неплохо работал — поэтому, видимо, меня ребята из «районки» и
помнят. Вот закончится война, непременно к ним в редакцию зайду. В гости...
Но не сбылось. В тот же день Соколов не вернулся из боя...
* * *
Ведомым стал у меня Виктор Молозев. Летает хорошо, смелый, «чувствует» мой маневр, реагирует
быстро.
Ни к кому из новичков особых претензий нет: стараются ребята, на земле и в воздухе учатся, постигают
тактику, овладевают искусством неотразимых атак. Один лишь лейтенант Обозный задает хлопот.
Становление его как боевого летчика явно затянулось.
Работаю с новичками так, как работали в свое время со мной мои наставники и учителя. Подмечаю
хорошие качества, даю возможность ребятам развивать их, проявлять инициативу. В этом нелегком деле
очень много помогают мне парторг эскадрильи старший техник-лейтенант Борис Поповский и комсорг
Николай Никифоров.
Наш комсомольский вожак — воздушный стрелок [157] у моего заместителя Давыдова. Энергичный, смелый, заводила во всем, работать с людьми умеет и любит, может поднять их на любое дело. Любит его
комсомолия, уважают все.
* * *
Тем временем войска Белорусского фронта освобождали уже Литву. Наш полк чаще всего помогает
танковым частям и подразделениям, уходящим все дальше и дальше на запад.
Однажды утром привычный распорядок был нарушен: объявили построение. Многим летчикам, в том
числе и мне, вручили награды. Затем «слово взяли» артисты. Сколько радости принесли нам их песни, частушки, стихи и шутки!
А потом вместе с гостями усаживаемся за традиционный праздничный стол.
Хлопочут сияющие официантки, звучат шутки и смех.
Вдруг над ухом шепот:
— Третью эскадрилью — на ка-пэ!
Оборачиваюсь — посыльный. На лице виноватое выражение:
— Приказано передать...
На меня выжидающе смотрят «мои» ребята.
— Давыдов, Масленцев, Кожушкин — со мной. Ведомым — на стоянку!..
На КП меня ждал командир полка. Когда он ушел из-за стола, я и не заметил. Сейчас командир строг и
озабочен:
— В районе Сынтовты прорвались вражеские танки. Ваша задача — нанести штурмовой удар...
Надо спешить. Быстро прокладываем на картах маршрут — и по самолетам! Проходят считанные
минуты, и наша шестерка уже в воздухе. К нам присоединяются «яки».
Связываюсь со станцией наведения и получаю разрешение на штурмовку. По курсу внизу слева уже вижу
Сынтовты. Там все горит. Сквозь дымную пелену лишь кое-где просматривается земля. Вот они, зловещие черные «коробочки»! Идут в боевом порядке и ведут огонь — то тут, то там вспыхивают и
гаснут огоньки.
— Приготовиться к атаке! Я — «Коршун»-ноль три. Работаем с «круга»... [158]
Устремляюсь вниз. В небе вздымаются дымные шары: это ведут огонь зенитки среднего калибра. Не
обращаю на них внимания — снаряды рвутся значительно выше. Все увеличиваясь в размерах,
«коробочки» принимают четкие очертания танков. Выбираю цель, «прилипаю» к прицелу. Учитываю
скорость движения, ветер — и пускаю эрэсы. Тут же выравниваю машину и сбрасываю шестьдесят
четыре противотанковые бомбы из одного люка.
Ведомые поступают точно так же.
Захожу еще раз: два танка уже горят. Выполняем третий заход... Шестой. В небе перехлестываются
трассы «эрликонов», несутся навстречу огненные пунктиры.
Вдруг замечаю, что из «круга» вываливается кто-то из ведомых и со снижением уходит.
— Командир, Обозный ушел! — докладывает Дмитрий Матвеев.
Бросаю взгляд на цель: три танка полыхают, три дымят. Докладываю станции наведения результаты
штурмовки. Затем собираю группу в «кулак». Снижаемся и догоняем Обозного. Не успел еще нажать
кнопку передатчика, чтобы спросить его о том, что произошло, как услышал голос:
— Я подбит... Ранен...
— Обозный! Я — «Коршун»-ноль три... Прямо по курсу — площадка. Садись на «живот»!
Раненый летчик может истечь кровью и потерять сознание. Значит, пока есть силы — надо садиться.
— Я дотяну домой! — слабеющим голосом отвечает Обозный.
— Немедленно садись! Приказываю! — крикнул я. — Выполняй команду!
Но раненый не отвечает. Его самолет уже у самой земли. Садится? Нет! «Стрижет» кусты, цепляет
правой плоскостью землю, вздымает вихри пыли вперемежку с дымом. Это конец!..
Сердце сжалось от боли: еще двух крылатых воинов лишилась наша эскадрилья...
...День клонился к вечеру. По пути в столовую встретил Николая Тараканова. На его груди огоньком
горит Золотая Звезда. Мрачно протягивает руку — знает уже о гибели Обозного.
В просторной летной столовой светло: шесть «снарядных» [159] ламп горят ярким синеватым пламенем.
Все уже собрались. Ждем командира полка и замполита. Вот и они — заходят, садятся. Официантки
подают ужин. Командир встал, тихо начал:
— Наш праздник омрачился трагическим случаем. Жизнь как бы еще раз напоминает нам, что победа
достигается дорогой ценой. Есть у нашего народа такая традиция — поминать тех, кого не стало...
Все скосили глаза на пустующие места за столом. Молча поднялись. На минуту-другую в столовой
зависает звенящая тишина. Каждый про себя клянется отомстить врагу за погибших товарищей, навсегда
сохранить в душе их светлые образы.
2.
А дни уже совсем по-осеннему пасмурные. Все реже балует нас солнце, все чаще плывут над головой
тяжелые облака, и небо становится каким-то чужим, а земля — неуютной.
Наши войска уже приблизились к границам Восточной Пруссии. Сопротивление врага нарастает. Еще бы
— оплот немецкого юнкерства под угрозой!.. Гитлеровское командование спешно перебрасывает сюда
свежие резервы, вводит в бой новые танковые соединения, снимает с других фронтов авиацию, шлет
артиллерию.
Бои идут днем и ночью. Ожесточенные схватки ведутся за каждый метр земли. Накаляется обстановка и
в воздухе. Теперь плохая погода все реже принимается в расчет: надо помогать наземным войскам, надо
бомбить. И от восхода солнца до заката гудит моторами наш фронтовой аэродром.
Я как-то подсчитал: за десять дней на новом участке фронта моя группа вылетала на выполнение
шестнадцати боевых заданий. Штурмовали огневые позиции артиллерийских и минометных батарей, наносили удары по вражеским аэродромам, нередко в небе вступали в схватки с самолетами противника, контролировали коммуникации фашистов. В этих вылетах крепли крылья наших новичков. Ребята
набирались опыта, «нюхали порох», держали экзамен на боевую зрелость. В результате повышалась
боеспособность эскадрильи, ее готовность к выполнению все более сложных задач. [160]
Особенно возросла нагрузка у инженерно-технического состава: кроме обычной подготовки самолетов к
бою, надо было одновременно переводить технику на осенне-зимнюю эксплуатацию.
Я как командир должен был заботиться о постоянной боевой готовности. В этом много помогали мне
опыт и знания нашего инженера — старшего техника-лейтенанта Дмитрия Алексеевича Одинцова.
Собранный и подтянутый, он во всем любил порядок. Когда ни придешь на стоянку — у каждого
самолета лежат аккуратно свернутые чехлы, стремянки на месте, инструмент и необходимый инвентарь
— в исправности.
Как и я, он опирался в своей работе на комсомольскую организацию, возглавляемую Николаем
