Утешение - Гаврилов Николай Петрович

Ольга шла, спотыкаясь по дороге. Произошло то, чего боялся Зелимхан. Вызов к коменданту ничего хорошего не сулил. Она видела здесь одного человека, не чеченца по национальности, по каким-то своим причинам он добровольно примкнул к боевикам, но с чеченской молодежью ужиться трудно. Хотел дезертировать, его поймали, изнасиловали, и теперь он жил рядом с собачьей будкой, выполняя для боевиков обязанности прачки. С ней могло произойти то же самое. Незаметно сжимала в руке иконку Богородицы.　

Во дворе непривлекательного кирпичного дома, где сейчас находился комендант, было полно вооруженных людей. Большая часть защитников Бамута состояла из молодежи окрестных горных сел, практически не говоривших по-русски, дерзких и своенравных, пестро одетых в американские камуфляжи и панамы. Когда Ольга зашла в ворота, во дворе сразу замолчали. Десятки глаз сошлись на ней: на ее лице, спине. Было такое ощущение, что она курица-гриль, которую пронесли мимо хищников.　

«Вести себя достойно и с уважением, — мелькнула в сознании установка. — Господи, только как это суметь? Они видят твой страх…»　

Непредсказуемый и страшный в своей власти комендант крепости Бамут сидел за столом чистой, просто обставленной комнаты. Крепкий мужчина лет сорока с крупными чертами лица, с аккуратной бородой. На голове чуть сдвинутый набок черный берет с кокардой. Камуфляж как с иголочки. Один из приведших Ольгу боевиков подтолкнул ее на середину комнаты, а сам вышел, закрыв за собой дверь. Несколько минут стояла тишина. Комендант ее разглядывал.　

Ольга стояла, опустив взгляд, сжимая спрятанную в руке иконку.　

— Вот захотел на тебя посмотреть. Говорят, давно здесь живешь, — усмехнувшись, наконец произнес комендант.　

Ольга молчала.　

— А ты смелая женщина. Мужа нет, да? Сына ищешь? Давай, расскажи о себе. Откуда, где работала, в какой части сын служил?　

Не поднимая взгляда, Ольга сдержанно и коротко ответила на его вопросы, понимая, что это предисловие, а дальше прозвучит: «Кухаркой у нас будешь. Иди к бойцам…» 　

— Сын танкист? И много он правоверных мусульман убил? — Темные непроницаемые глаза коменданта смотрели на Ольгу в упор, мимика на лице отсутствовала. — Мы танкистов в плен не берем. И летчиков тоже. И контрактников. Если простой срочник — иди, бери лопату, копай окопы, мы не звери… Нет здесь твоего сына. Зря ты сюда пришла.　

В стекло окна билась муха. Ожила на солнце. Муха отлетала, жужжала по комнате и снова со стуком билась об стекло. Ей хотелось пробить эту невидимую преграду. Но у нее не получалась, и она ползала по стеклу, не понимая, что ее держит.

— Отпустите меня с пленными, — вдруг тихо попросила Ольга. И хоть знала, что молить нельзя, не удержалась и добавила: — Пожалуйста…　

— Ого! Ну и запросы у тебя… — Комендант широко улыбнулся, обнажив белые зубы, кожа под глазами собралась в веселые морщинки. — Как же я вас отпущу? Оборона. Артиллерию на цели наведут. Ну, ты даешь…　

— С вертолетов и так всё видят. И гражданские из села уходят — тоже могут рассказать. Да и что мы здесь знаем? — еле слышно выговорила Ольга, а сама себе мысленно шепнула: «Не спорь». Нельзя было переходить в разговоре невидимую черту, после которой спокойствие коменданта исчезнет, а глаза нальются бешенством. Пока он развлекался разговором с ней, но досаждать ему не стоило.　

— Они знают, как вывозят раненых. И как к нам поступает боезапас, — уже серьезно ответил комендант.　

На самом деле пленные этого, конечно, не знали. И он это понимал. Зато знало все село. В горах в Ингушетию много тропок. Комендант на минуту снова насупился, но затем, словно решив вернуться к хорошему настроению, снова улыбнулся, покрывшись лучиками морщин.　

— А ты мне нравишься. Настоящая мать. Мне бойцы говорят: «Отдай ее нам. Наглая. Мы воспитаем». А я им: она сильная. У меня в лесу еще двадцать пленных, их взяли уже в боях за Бамут, линию обороны строят. И ни к одному мать не пришла. Гражданские отсюда бегут, а ты пришла… Слушай, а может, и вправду тебя отпустить?

— Отпустите. Только с пленными. Они же дети. Их сюда послали… — сбивчиво, торопливо, забыв об установке на достоинство, с мольбой попросила Ольга, до побелевших костяшек сжав иконку Богородицы.　

Она чувствовала, комендант играет с ней. Он заранее знает, что с ней делать, а сейчас просто забавляется ситуацией. Вытягивает из нее слова мольбы, дает надежду, а потом резко ее прихлопнет.　

— Отпустите нас, — упавшим голосом повторила Ольга.　

И тут произошло удивительное. Комендант развел руками, словно оказался не в силах противостоять ее уговорам, и, улыбаясь, произнес:　

— Ладно. Подумаю. Но, если решу, отдам только матерям. Тех двоих, к которым ты ходишь. И обязательно чтобы пресса была. Иностранная. Сумеешь это организовать?　

Только тут до Ольги дошло, зачем ее сюда позвали. Комендант решил освободить пленных. Мирные уходили, село ожидала длительная осада, для Чечни и всего западного мира Бамут превращался в символ стойкости и сопротивления. Село и так уже прозвали чеченской Брестской крепостью. Невзирая на ужасы и зверства российских войск, маленькая горстка защитников Бамута проявляет акт милосердия, выпуская пленных солдатиков к мамам под камеры мировых агентств. Коменданту был нужен положительный пиар. Ему требовалось создание трогательного образа защитников для европейского зрителя. Отсюда и финансирование, и победа в информационной войне. Он желал посмотреть, сможет ли Ольга решить этот вопрос.　

Страх отпустил, они поняли друг друга. Дальше разговор шел коротко и по делу.　

— Как корреспонденты и матери сюда попадут? — быстро спросила Ольга.　

— Это не твое дело. Пусть приезжают в Ингушетию.　

— Мне надо в Назрань.　

— Зачем?　

— Позвонить.　

— Двадцатый век на дворе. — Улыбка коменданта стала шире. — Дадим спутниковый телефон. Но только иностранные корреспонденты, из серьезных агентств. Российских не надо. Расстреляем их здесь, сразу говорю.　

Зонтик антенны спутниковой связи развернули во дворе. Крайне волнуясь, Ольга понажимала на трубке кнопки, соответствующие номеру на визитке Натальи Белецкой. Самое удивительное, что Наташа оказалась в Москве. На вопрос Ольги, как ей связаться с Белецкой, чей-то голос в редакции прокричал: «Наташа, тебя…»　

Журналистка поняла Ольгу буквально с нескольких слов.　

— Ясно, — перебила она объясняющую женщину. — В Назрани сейчас «Си-эн-эн» и французы. Контакт у нас с ними есть. За сюжет из Бамута они еще и заплатят. От вас — гарантии безопасности и контактное лицо от принимающей стороны. Звоните мамашкам!

Ольга поблагодарила Бога за случайную встречу с Наташей. Выдохнула и достала бумажку с номерами, данными ей ребятами. Повинуясь нажатию кнопок, усиленный антенной сигнал поднялся из двора чеченского села в голубое небо, вышел во мрак космоса и на высоте тридцать тысяч километров, отразившись от антенн спутника, вернулся на землю, зазвенев звонком домашнего телефона в барачном доме на окраине Гусь-Хрустального, в квартире с обитой драной клеенкой дверью без цифр.　

— Але, — после многих гудков ответил в трубку мужской голос.　

— Здравствуйте. Я от Миши звоню, — торопливо и громко, хотя слышимость была отличная, выговорила Ольга. — Он живой! Сейчас в плену. Вам надо срочно приехать в Назрань.

— Какой Миша? Чё хочешь? — ответила трубка. В динамике слышались голоса, звон посуды и сиплый женский смех. Представлялась квартира, откуда говорил голос, — жирные пятна на стенах, пустые бутылки в углу, всегда полно гостей, и самая лучшая, по словам Миши, пьяная мать. Через какое-то время она наконец подошла к телефону.　

— Ваш сын жив. Он в плену. Вам надо приехать его забрать, — пыталась достучаться до ее сознания Ольга. Но ее не понимали.　

— Мишка в армии… Какая Назрань? Чё те надо? — А потом: — Пошла ты… — И короткие гудки.