Утешение - Гаврилов Николай Петрович
И штурмовая группа побежала вперед. Страха больше не было. У бежавших осталось только колоссальное внутреннее напряжение, а на смену слабому уму пришел инстинкт, подсказки судьбы: «Бежать, еще бежать, падать, вон кочка, ползти, там укрытие, опять бежать». Направление — первый от улицы дом с сереющей вдалеке крышей, а перед ним спасительный забор.
Со стороны атака выглядела совершенно не эпически. Никто не кричал «за Родину». Бежали по трое, по четверо; молча и тяжело, каждый нес груз килограмм по сорок — патроны, гранаты, пулеметные ленты, за спинами трубы гранатометов, кто-то сгибался под тяжестью станины от АГС — автоматического гранатомета. Последние, кроме боезапаса, тащили окопные заряды, кирки и лопаты для окапывания.
Не мыслями, подсознанием каждый надеялся, что огневые точки подавлены, и просил судьбу: лишь бы еще тишины, еще десять шагов, еще десять… За бегущими медленно, ревя перегазовкой, выкатились два танка, покрытые кирпичиками динамической защиты.
Опытный охотник знает: не надо гоняться за зверем по лесу, надо знать тропки, где он ходит, и понимать его привычки, тогда у добычи шансов вообще нет. Боевики хорошо подготовились к штурму. Каждая кочка пристреляна. Когда солдаты пробежали намеченные заранее ориентиры, из тщательно замаскированных дотов по пехоте в упор ударили пулеметы, а с горы глухо и раскатисто зарокотал станковый ДШК {9}.
Штурмовая группа залегла под огнем. Солдаты распластались в траве, кусая от страха землю зубами. Кто-то пытался стрелять в ответ. Кто-то хрипел, булькал кровью и закатывал глаза, его обматывали бинтами из индивидуальных пакетов поверх одежды. То тут, то там по всей длине залегшей цепочки взлетали брызги земли. На окраине села разгорался ожесточенный бой. Стреляли танки.
Ольга в подвале вслушивалась в приглушенные звуки боя. Она в первый раз оказалась под таким обстрелом, первый раз попала в эпицентр боя. Знала, если войска с ходу ворвутся в село, в подвалы первым делом полетят гранаты, а потом уже будут спрашивать: «Кто здесь?» Как-то отстраненно подумалось: может, среди атакующих сейчас Слава со своими разведчиками? Представилось, как они заходят в село, а тут она, убитая, с открытым ртом. Достают ее из подвала… Самыми главными и нужными вещами на свете для нее остались иконка Божией Матери и паспорт, чтобы знали, кто она.
И еще представилось, как вертятся сейчас под пулями стриженые мальчишки — чьи-то сыновья. В свете загоревшегося фонарика она незаметно щепоткой перекрестила сторону, где шел плотный бой.
Между тем штурм захлебнулся. На командном пункте полка, в двух километрах от войны, среди вырытых площадок и телефонных проводов под ногами, багроволицый командир орал на штабных офицеров:
— Откуда невыявленные огневые точки? Провалили атаку! Погоны вместе с плечами оторву!
Над штурмовой группой навесили дымы. Ошалевавшие солдаты откатывались назад на исходные позиции, таща за собой раненых. Мертвых забрать не успели. Надо было ждать ночи.
А в направлении села снова полетели струи дымного света.
Через час обстрел прекратился. Дому Зелимхана повезло — богатым всегда везет. Попало в овчарню, там сейчас была каша из разбитых досок гумна и ошметков. Вместо сада — воронки и бурелом из веток, сломанных стволов яблонь и айвы. По всему двору раскидана земля. Наступила полная тишина, даже по горам не стреляли.
Ольга с Зелимханом выбрались из подвала, дети на всякий случай оставались там. Ольга стояла посреди двора и растерянно смотрела на последствия обстрела. У нее появилось чувство, что все происходит не с ней, что она просто находится одна в огромном зале, где на все стены экран, каким-то образом передающий запахи и густоту наступившей тишины, где показывают немой и страшный, но для нее отстраненный и нереальный фильм.
Село горело. Сразу во многих местах. Горел дом через дорогу, в клубах дыма всполохами мелькал огонь. В полной тишине трещал шифер. Дым стелился по улице полосами, как туман, а по дороге молча, кучей бегали окровавленные овцы.
Оглушающая тишина скоро закончилась, вдалеке кто-то надрывно закричал. Заголосили в другой стороне.
За забором Зелимхана раньше стоял небогатый маленький дом. Побеленные стены и дранка на потолке. Там проживала женщина с семилетним сыном. Мужа Ольга не видела, наверное, он воевал. Сейчас дома не было. Повсюду валялся битый кирпич, в огороде виднелись далеко раскиданные пожитки — одеяла, одежда, присыпанные землей занавески. Возле забора смятый холодильник. По двору среди развалин ходила женщина. Двигаясь медленно, как сомнамбула, она осматривала обваленные углы. В какой-то момент женщина нагнулась, раскидала куски шифера и с трудом вытащила из-под завала серого от пыли ребенка. Голова мальчишки безвольно болталась. Женщина протащила его пару шагов и села на землю, положив голову сына на колени.
К ней во двор кто-то побежал.
Ольга тоже пошла к ней по задымленной улице. Когда подошла, возле женщины уже суетилось несколько человек. Подойдя вплотную, она увидела, что платье на спине женщины разорвано. Из ее ушей и носа текла кровь. Она не кричала, не тормошила сына, просто сидела, держа липкую от крови голову ребенка у себя на коленях.
Мальчик был жив. Он открыл глаза, и Ольге показалось, что они какие-то неземные — радужная оболочка вокруг зрачков стала светлой, почти желтой, словно выцвела от вспышки разрыва, а сами зрачки узкие, как крохотные точки.
— Иза дийна, а ву {10} — сказал кто то — Дыши, дыши…
А перед Ольгой в этот момент возникло искаженное ненавистью незнакомое женское лицо в окаймлений черного мусульманского платка.
— Уйди от наших детей, ты… русская!! — прошипел страшный от концентрации энергетики голос.
Все повернулись, к Ольге. Даже сидящая на земле женщина подняла голову и посмотрела на нее, хотя в ее глазах читалась лишь ночь и пустота. Для чеченских женщин Ольга сейчас являлась воплощением России, она отвечала за пожары, обстрелы и авианалеты, за разрушенные дома — за всю войну. Надо было уходить. Она считала, что каждый здесь должен быть оплакан — и воюющие между собой дети, и хоронящие их матери, но сейчас этих слов было лучше не говорить. Вообще ничего не говорить. А быстро повернуться и уйти во двор к Зелимхану.
Боевиков на улице видно не было. Большая часть их оставалась в лесу, в горах, там находились подземелья бывшей ракетной части стратегического назначения. Остальные сидели в капитальных железобетонных дотах, блиндажах и траншеях-щелях, готовясь к возможной следующей атаке. Люди бегали туда-сюда по улице с ведрами, кого-то красного от крови несли в одеяле. Большая часть мирных жителей покинула Бамут еще в конце марта; те, кто остались, понимали, что теперь такое будет постоянно. Бамут решили не сдавать, стоять насмерть.
Ольге в этот день со двора было лучше не выходить. Могли разорвать. Она видела, как над селом на низкой высоте пролетели два вертолета. Подумала, что отсюда до Грозного всего сорок километров, что эти вертолеты всего десять минут назад взлетали из аэропорта Северный, и Валентина Николаевна могла видеть их из окна гостиницы. Если она в тот момент заваривала чай, то он и остыть не успел. Всего сорок километров, а как пропасть. Ольге хотелось махнуть руками пилотам и крикнуть: «Заберите меня». Вертолеты пролетели над стоящей на земле маленькой фигуркой Ольги, отработали по горам и ушли обратно.
Зря она пришла в Бамут, обратно ей не выбраться. За этим обстрелом будет следующий, потом снова штурм и полные ненависти глаза окружающих. Если она пробудет здесь еще месяц и выживет, снимет косынку, а под ней одни седые волосы.
Позже Ольга видела, как на улице мужчины танцевали зикр {11}. В этом было что-то завораживающее. Они двигались в одном ритме по кругу, то ускоряясь, то останавливаясь на месте и раскачиваясь в стороны под гортанные звуки. В этот момент они были похожи на волков, вышедших из леса и ставших одним целым.
