Хироюки Агава - Адмирал Ямамото. Путь самурая, разгромившего Перл-Харбор. 1921-1943 гг.
Предмет их соглашения, кратко, — от заключения военного альянса с Германией нет никаких выгод. От союза с самым заклятым врагом Америки выигрывает только этот самый враг; Япония взамен получит лишь возрастающий риск войны с Америкой, без заметных преимуществ для себя. Именно такой войны флот больше всего хотел бы избежать. Ямамото имел обыкновение мрачно заявлять: «Если дела пойдут так и дальше, мы получим войну — войну с Соединенными Штатами».
Министр Йонаи отличался пылкой неприязнью к немцам. Пребывание в Германии в течение двух с половиной лет убедило его, что объединяться с этой нацией крайне опасно для любой страны. Прочитав «Майн кампф», он опять-таки ощутил угрозу, исходящую от Германии, с ее традиционным подходом сильной руки и нереалистичными мечтами об установлении в Европе «нового порядка».
Гитлеровскую Германию Йонаи терпеть не мог и, вполне естественно, питал отвращение к методам управления, осуществляемым Гитлером или его коммунистической разновидностью. Отвечая на вопрос члена Социалистической народной партии на заседании подкомитета по ассигнованиям на флот, он сказал практически следующее:
— Вооружения следует держать на минимально необходимом уровне; не думаю, что надо требовать невозможного. Но при любых вооружениях страна будет разбита, если пренебречь другими факторами. И конечно, есть предел тому, что подвергается контролю. Как мне видится, можно контролировать распределение продукции, но я не сторонник контроля за расходом. Если это допустить, сами методы контроля станут проблемой. Согласен, что должны предусматриваться все виды реформ, но считаю, что их следует достигать путем эволюции, а не революции.
Говорят, эта речь вызвала возбужденный шум на галерее прессы.
Такой реалистичный взгляд, присущий не только Йонаи, формировал основной настрой мыслей на флоте, развивавшийся под влиянием британского партнера. В этом отношении армия сильно отличалась; давно установилось тут традиционное поклонение Германии и стремление ее копировать; но что действительно странно, так это то, что даже во время Первой мировой войны, когда Япония соединила свою судьбу с Антантой, а Германия теоретически была ее врагом, некоторые офицеры в японской армии все еще продолжали почти открыто выражать симпатии к Германии и словами и делами. На флоте тоже не обошлось без прогерманской ориентации офицеров, а среди лидеров — такие непосредственные подчиненные Инуэ, как Ока Таказуми (начальник первого отдела бюро по морским делам), Ками Сигенори и другие члены бюро. Для Инуэ ситуация, когда в его прямом подчинении служили люди со взглядами совершенно противоположными его собственным, создавала большие неудобства.
Уже после войны, оглядываясь назад и вспоминая усилия, предпринятые им.тогда вместе с соратниками, Инуэ сожалеет, что они оказались абсолютно неконструктивными, а состояли лишь в пассивном отражении единодушных, мощных и стремительных аргументов, к которым прибегала армия, и атак молодых морских офицеров, симпатизировавших армии. Тем не менее флоту по крайней мере удалось удержать флотских офицеров среднего ранга (таких, как только что упоминавшийся капитан 1-го ранга Ками) от вытягивания руки в нацистском приветствии, как это делали его коллеги в армии.
3
Несмотря на то, что происходило вокруг, распорядок дня Ямамото до сих пор нельзя было назвать особенно напряженным и чреватым ощущением опасности. Как обычно, обязанности заместителя министра полностью занимали его; более того, сам он оставался крайне точен — ни в коей мере не суетлив — в ведении дел. Бывшего капитана 1-го ранга, поверхностно с ним тогда знакомого, спросили, как должен вести себя актер, играющий. Ямамото в фильме.
— Не стремитесь быть таким величественным, когда сидите в кресле, — отвечал он. — Пусть создается впечатление о человеке неутомимом, — он в любую минуту готов вскочить и взяться за дело, если требуют обстоятельства… Глаза выразительнее, живее, — не уставляйте взгляд в одну точку; подбородок решительный.
Рабочее напряжение нарастало, и Ямамото приспособился ставить печать на документы на своем столе. Попадали они к нему через помощников; как вспоминал Мацунага Кейсуке, от проставления штампов к вечеру уставала рука, несмотря на то что не очень важные бумаги откладывались в сторону. Когда Ямамото в соседней комнате приступал к своей работе, об этом догадывались по шуму из его кабинета. С механической регулярностью бумаги перелетали из корзины для ожидающих решения в корзину для исходящих. Как-то секретарь Санемацу заметил Ямамото с мягким сарказмом, что он, должно быть, часто ставит печать не глядя.
— Верно! — весело подтвердил Ямамото. В действительности (Санемацу догадался об этом, когда внимательно все просмотрел) ряд документов, к которым Ямамото приложил печать внешне беспечно, отложены в сторону, а позднее на них добавились приписки. Санемацу это показалось странным, — вероятно, Ямамото, штампуя, следил за именами авторов писем. Хорошо знакомый со способностями и идеями своих подчиненных в министерстве, он руководился своим ощущением по поводу написанного — достойно ли оно внимания.
Что ни думай о таком методе, но он очень типичен для Ямамото, как и добросовестное отношение к ответам на многочисленные письма, которые получал ежедневно. Ответы всегда писал кисточкой и китайской тушью, отдавая им предпочтение перед ручкой. Когда бы к нему ни заходил секретарь, чтобы забрать документы, на столе уже лежало несколько готовых к отправке писем, написанных китайской тушью. Среди них — часто письмо с адресом Каваи Чийоко.
С начала «китайского инцидента» работникам морского министерства полагалось выходить на работу и по воскресеньям, — тогда приходил слуга и приносил от Чийоко пирожные, или суши, или холодный обед в красном лакированном ящике с двумя отделениями; письма Ямамото чаще всего состояли из благодарностей, которые он отправлял ей, когда не мог прийти сам. Как-то Санемацу вслух выразил восхищение тем, как усердно Ямамото отвечает на письма. Тот ответил:
— Но письма ведь заменяют человека, который хотел бы встретиться со мной. Если кто-то приходит ко мне, это отнимает пять—десять минут моего времени, а учитывая их затраты времени на письма ко мне, я наверняка могу уделить пять—десять минут на ответ. Ничего особенного тут нет.
По утрам он всегда рано приходил в министерство. Что касается армии, военный министр обычно занимался делами в своей официальной резиденции, в то время как в других правительственных учреждениях начальники отделов и более высоких подразделений редко появлялись на работе раньше десяти. Но Ямамото пунктуально приходил в назначенное время. Вслед за ним приезжал министр Йонаи. Они проходили в кабинет министра, где долго обсуждали предстоящие в этот день дела: Йонаи — сидя за столом, а Ямамото — стоя. Такой порядок означал, что помощники должны приходить в офис по крайней мере за тридцать минут до Ямамото.
С другой стороны, Ямамото был так же пунктуален в привычке уходить с работы рано вечером — в предписанное время исчезая внезапно и не сообщая секретарям, куда уходит. Если его спрашивали об этом, совершенно спокойно отвечал:
— Не могу вам сказать.
Промежуток с этого часа и до позднего вечера, когда пресса встречалась с ним в его официальной резиденции, он, вероятно, считал своим личным временем.
Однако с расширением «китайского инцидента» и появлением таких проблем, как Трехсторонний пакт, часто возникала необходимость знать, где находится заместитель министра. Не раз Санемацу пробовал выведать у шофера автомобиля, где Ямамото сошел, а потом прочесывал вероятные места. Но Ямамото с ловкостью жаворонка пропадал на глазах там, где его только что видели, ловко заметая при этом следы. В редких случаях, когда его все-таки выслеживали (например, приходила срочная телеграмма, требовавшая его анализа), он выказывал очевидное недовольство:
— Хотите, чтобы я работал даже после того, как ушел из офиса? Почему не передали это секретарям?
Иногда поигрывал в шоги в Морском клубе или дремал, не снимая формы, на верхнем этаже своей резиденции. В большинстве случаев, когда он скрывался из министерства, его можно было найти в каком-то месте, связанном с Чийоко. Кажется, свидания его с Чийоко в тот период проходили в основном в Накамурайе, в токийском районе Гинза, но никому из адъютантов не удавалось найти его в тех местах. К тому же когда он отправлялся с Чийоко куда-нибудь поесть или на художественную выставку, он приглашал Хори Тейкичи, или Йосиду Зенго, или еще какую-нибудь женщину, так что в вечеринке участвовали один мужчина и одна женщина или двое мужчин и две женщины. Но несмотря на эти меры предосторожности, кто-нибудь ухитрялся углядеть его во время тайного визита в Накамурайю или тому подобное; однажды группа молодых офицеров, возможно молодые радикалы, недовольные стилем работы Ямамото, потребовали приема и высказали ему в лицо свои претензии по поводу его поведения.
