Хироюки Агава - Адмирал Ямамото. Путь самурая, разгромившего Перл-Харбор. 1921-1943 гг.
Спустя несколько дней, когда Мацумото вновь встретился с Ямамото, он рассказал ему о своем разговоре с Миягавой.
— Кажется, принц Коноэ положил на тебя глаз, — сообщил он. — Потому полагаю, скоро мы увидим тебя в политике.
Ямамото выслушал все это не более чем с поверхностным интересом.
— Военный в мире политики — совершенный простофиля, — ответил он. -— От военного, ставшего политиком, не стоит ждать ничего толкового. Чем более он самонадеян, тем меньшего достигнет.
На этом разговор и закончился.
И Ямамото, и Йонаи отказались подстраиваться под доминировавшие в те времена веяния, сохраняя свое критичное отношение к армии и правому крылу, а особенно к «ястребам» внутри флота. Однако они отличались от армейских коллег тем, что вместо попыток учить других, как себя вести, прежде всего «думали о своем деле», особенно о том, как навести порядок в своем доме, — намек на истинное положение дел. Мы уже видели, что Йонаи и Ямамото в основном преуспели в усмирении агрессивных элементов и введении своего контроля на флоте в целом. В то время когда Суецугу стал советником правительства и его уволили в отставку, говорят, Ямамото заметил с озорной улыбкой:
— Адмирала Суецугу загнали на крышу, а лестницу убрали.
Однако сделать новый шаг и вести дела с армией и верхними эшелонами мира политики оказалось весьма непросто. Очевидно, это никогда не было легким делом; неоспоримый факт, что на флоте люди больше занимались своим делом — при полном отсутствии вероломства и упрямства, необходимых для свержения армии и Коноэ, или использовании трюков, когда надо надо силой повернуть ход событий в нужном направлении. Критиковать за это флот — все равно что сетовать на горбатого, его лишь могила исправит, и все же с высоты сегодняшних знаний у рядового человека неизбежно возникает недовольство.
Члены флотского «левого крыла», несомненно, относились критически, даже очень критически, к самому Коноэ. Общее впечатление от Коноэ — высокая образованность, социальное положение как члена одной из благороднейших семей нации, относительная молодость — свидетельствовало: человек освежит политическую сцену. Но никто из лидеров флота не имел таких иллюзий. Контр-адмирал Такаги Сокичи даже описывает Коноэ (предположительно после поражения в войне и его смерти) как «слабого духом и нерешительного в делах», а контр-адмирал Инуэ Сигейоси язвительно замечает: «Я поражался тому, что человек, который в армии не дослужился бы до чина выше майора, оказался на посту премьер-министра».
«Коноэ из тех людей, — добавляет он, — которые стараются что-то делать и, если вдруг не выходит так, как они надеялись, бросают все и впадают в уныние. Он избегал личной ответственности, настраивая людей друг против друга. В таких вопросах, как подписание Трехстороннего пакта и объявление войны Америке, он считал, что, пока позволяет флоту высказывать свое мнение, может быть спокоен — любые неудачи можно скинуть на флот. Когда говорят об ответственности за развязывание войны, всегда произносят имя Тодзио, и это верно, но все-таки, проследив истоки событий, убеждаешься, что семя зла посеяно принцем Коноэ».
2
Однако такие вопросы, как закон о всеобщей мобилизации или конфликт между партиями и правым крылом, не самые главные из тех, что вызывали тревогу среди флотских лидеров. Даже «китайский инцидент», как таковой, едва ли касался военно-морских сил в смысле их основных обязанностей, хотя флот и играл незначительную роль в блокаде побережья и посылке бомбардировщиков с Тайваня.
Все началось с вопроса о Трехстороннем пакте с Германией и Италией: крен вправо в политике, неспособность армейского руководства держать личный состав в подчинении и эксцессы, к которым это привело, стали создавать проблемы для самого флота. Дело в том, что при тогдашней международной обстановке Япония стояла перед дилеммой, заключать или не заключать военный союз с Германией и Италией, — от этого зависело, готовиться ли морскому флоту к войне против Англии и Америки. Война с этими двумя нациями, и особенно с Америкой, возлагала чуть ли не всю ответственность на военно-морские силы. Таким образом, требовались конкретные решения, а не одна лишь критика.
«У меня такое ощущение, — пишет Инуэ Сигейоси в своих „Воспоминаниях“, — что львиную долю своего времени и энергии в течение двух лет, с 1937-го по 1939 год, когда я был начальником бюро по морским делам, я посвятил вопросу о Трехстороннем пакте». Как «ощущение» оно, без сомнения, разделялось и Ямамото. Тем не менее, если рассмотреть ситуацию внимательнее, станет очевидно, что самое раннее в начале 1939 гола, то есть в течение последних восьми месяцев пребывания Йонаи, Ямамото и Инуэ соответственно на постах морского министра, его заместителя и главы бюро по морским делам, их стала мучить эта проблема и, когда они решали ее, им пришлось даже поставить на карту свои жизни.
Впервые перед флотом вопрос о трехстороннем пакте поставлен примерно в 1938 году, хотя и в расплывчатой форме. Неясно, когда точно это произошло; несомненно, однако, что армия, по сути, задумала заговор или военную хитрость, в которой сыграла роль марионетки в руках Германии.
Из показаний Осимы Хироси во время суда в Токио над военными преступниками видно, что впервые о возможном военном альянсе между двумя странами вопрос затронут в январе 1938 года. Генерал-лейтенант Осима, в то время военный атташе при посольстве Японии в Берлине, а позднее посол, встречался с министром иностранных дел Риббентропом на его вилле в начале 1938 года под предлогом вручения поздравлений с Новым годом. И там Риббентроп спросил его, есть ли возможность сблизить Германию и Японию путем заключения какого-либо договора. Прошло уже три года с тех пор, как Риббентроп — тогда в неофициальной форме — настаивал, чтобы Ямамото на обратном пути домой с предварительных переговоров в Лондоне посетил Берлин, где Риббентроп надеялся устроить ему встречу с Гитлером. В более конкретной форме дискуссия между Осимой и Риббентропом продолжалась в Токио и Берлине в июне и июле того же года.
В конце июля в результате этих контактов генеральный штаб и берлинский атташе Осима решили вернуть в Японию генерал-майора Касахару, работавшего под началом Осимы в Берлине. Официально это объяснялось необходимостью изучить точки зрения армейских лидеров и особой просьбой Риббентропа отправить лично Касахару во избежание утечки информации. Но дело в том, что Кцсахара — шурин Угаки, и, видимо, генеральный штаб и Осима тайно договорились, что он поедет в Японию и постарается уговорить министра иностранных дел, а через него и правительство в целом сделать первые шаги навстречу военному альянсу с Германией.
Как-то в один из этих дней Санемацу Юзуру — он служил ассистентом и министерским секретарем при Йонаи и Ямамото — увидел, как генерал-майор Касахара (говорят, только что вернулся из Германии) с портфелем, полным бумаг, зашел повидаться с заместителем министра и исчез вместе с Ямамото в кабинете. И вот тогда-то, говорит Санемацу, он впервые узнал о Трехстороннем пакте. Телеграмма, отправленная из военного министерства военному атташе Осимой (в ней следующие строки: «Оба министерства, военное и морское, согласились с основным направлением проекта договора, доставленного генерал-майором Касахарой, и достигли соглашения в отношении его принятия при следующих условиях…»), датирована 29 августа, вероятно 1938 года, так что это происходило примерно в то же время, когда и Ямамото узнал о Трехстороннем пакте.
После этого министр иностранных дел Угаки 30 сентября вышел из состава правительства Коноэ и на время Коноэ взял на себя исполнение его обязанностей. 8 октября посла Того Сигенори, составлявшего препятствие на пути проталкивания этого пакта, перевели из Берлина в Москву, военный атташе получил повышение, заняв его место, а Арита Начиро назначен 30 октября на пост министра иностранных дел. Почти все эти перемещения произведены по настоянию армейских кругов.
Вскоре после того, как Осима стал послом в Берлине, военный министр обратился к комитету пяти министров с предложением обсудить то, что он назвал «планом Осимы-Риббентропа». План все еще оставался расплывчатым — чем-то вроде продления и укрепления Антикоминтерновского пакта, направленного против Советского Союза и неопределенного в том, направлять ли его также против США, Британии и Франции. Но с того момента Ямамото вместе с Йонаи и Инуэ обязан повернуться к вопросу лицом.
Правда, это не означало, что на флоте беспрерывно его обсуждали; в течение долгих и утомительных месяцев до того, как покинуть морское министерство и стать главнокомандующим Объединенного флота, Ямамото вместе с Йонаи и Инуэ встречались только раз, может быть, два для такого конкретного обсуждения. «Мы все трое пришли к определенному выводу, — писал Инуэ, — поэтому нам никогда не приходилось спорить на эту тему».
