Николай Семёнов - Это было на рассвете
Александра Косолапова, завскладом:
— На заводе работаю с 1932 года. Приходили составы с техникой. Тяжело было во время разгрузки. Убирали поврежденные машины. Выдержали и тяжесть, и голод. Теперь не верится самой, откуда только брались силы?
Десять дней напряженной работы на заводе прошли незаметно. Все тридцать танков были на ходу и обкатаны. Заводской механик-водитель Николай Бучнев сказал:
— Все узлы и агрегаты работают безукоризненно. Уверен, что машины будут работать с перевыполнением нормы моточасов.
Мы выезжали из заводских ворот на погрузку со словами благодарности коллективу завода, преклонялись перед его мужеством, стойкостью за то, что он подлинно героическим трудом внес огромный вклад в дело разгрома врага и полной победы над фашистской Германией.
Перед самой погрузкой прибежал Алексей Гвоздев и сообщил, что его вызывали в отдел кадров и приказали остаться на заводе для формирования нового эшелона с танками, а затем — ехать в Молдавию.
Это известие нас, его земляков, расстроило порядком, еще больше — самого Гвоздева. Потом он сам, успокаивая себя, сказал:
— Приказ есть приказ. Какая разница, на каком фронте защищать Родину.
Так разошлись наши фронтовые дороги. Однако дружбу с ним мы поддерживали через письма. После нашего расставания он участвовал в Ясско-Кишиневской операции. В августе 1944 года первым ворвался в город Тыргу-Фурмос. При этом уничтожил 6 дзотов, 4 пушки с расчетом, 2 зенитки, минометную батарею и 9 пулеметных точек.
Танкисты продвигались вперед. Вскоре путь преградил противотанковый ров. Было преодолено и это препятствие. Гвоздев с ходу расстрелял 3 дзота, один дот и одно орудие. Наши части подошли к городу Роман. Планом советского командования предусматривалось: танкам на предельной скорости проскочить через весь город, захватить мост через реку Серет и удержать его до подхода своих частей. И эту задачу танковый взвод Гвоздева выполнил образцово. Гитлеровцы не могли смириться с потерей моста. Подтянули танки, самоходно-артиллерийские установки и пехоту. Завязался кровопролитный бой. Командир взвода с ходу уничтожил несколько орудий, противотанковых орудий и пулеметов. В перестрелке вражеский снаряд пробил башню с правой стороны.
— Товарищ командир, вы ранены? — крикнул башенный стрелок Бекасов.
— Нет, не ранен! Бронебойным! — скомандовал командир.
— Бронебойным готово!
— Еще! Медлишь! Медлишь!
Башенный стрелок, обняв бронебойный снаряд, лежал на боеукладке. В его правом виске торчал крупный осколок. Дважды, он тихо повторил: «Осколочным готово…»
С лица (была рассечена бровь), обеих рук командира текла кровь, жгло спину. Узнав, что командир и башенный стрелок ранены, механик-водитель Романов стал разворачивать машину. В этот момент снаряд угодил в мотор и танк вспыхнул.
Приказав вытащить Бекасова, командир пересел на танк младшего лейтенанта Чугунова и продолжал сражаться до тех пор, пока не пришло подкрепление.
За отвагу и мужество, проявленные в бою, весь экипаж был награжден орденами, а командиру Алексею Федоровичу Гвоздеву Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 марта 1945 года присвоено звание Героя Советского Союза.
Наконец, с наступлением темноты наш эшелон тронулся. Данными о пункте назначения мы не располагали. Некоторые новички проявили любопытство, но начальник эшелона капитан Урсов строго предупредил:
— Прошу не кудыкать! Дальше фронта не уедем.
— Расскажите тогда, товарищ капитан, о боевых традициях части, в которую мы едем, — обратился к Урсову один танкист.
— Это дело другое, — довольно улыбнувшись, согласился капитан.
Урсов в бригаде — с первого дня войны. Поэтому отлично знал ее боевой путь. Слушая его рассказ, воины радовались, что едут в прославленную часть.
Экипажи в основном были укомплектованы из фронтовиков, прибывших из госпиталей после излечения. На груди у многих сверкали ордена и медали.
Например, командир роты, двадцатисемилетний, стройный, с черными кудрявыми волосами капитан Александр Филиппович Чернега имел уже три ордена. На Курской дуге, под Понырями, он был тяжело ранен, поэтому заметно прихрамывал.
Командир взвода, молодой, невысокого роста крепыш с загорелым лицом, веселыми серыми глазами и озорными повадками, лейтенант Алексей Ерохин имел также три награды, в том числе — орден Ленина. За что получил, не говорил, потому что вообще не любил рассказывать о себе. Тогда мы с таким вопросом обратились к командиру роты Чернеге, а ему ничего не оставалось, как исполнить просьбу танкистов.
— Для рассказа о всех подвигах Алексея Ерохина потребуется много времени, потому сообщу только о некоторых. Помню, морозным мартовским утром 1943 года шесть тридцатьчетверок с автоматчиками на броне ринулись в атаку на село Александровское, что на Орловщине. Гитлеровцы лихорадочно запалили по нашим танкам и пехоте. Вижу: на самой возвышенности машина Алексея остановилась. Не успел отругать его за то, что остановился на виду у противника, как из танка повалил черный дым. Но он ведет огонь из пушки. «Выскакивайте, можете сгореть!» — радирую я ему. Слышу моментально в микрофоне: «Это не мы горим…» Хотел было передать: «Шутить будете после боя», но над башней моего танка один за другим просвистели два снаряда. Пока я вел огонь по противотанковым орудиям гитлеровцев, Ерохин под прикрытием дымовых шашек устранил неисправность машины, разбил три вражеских орудия.
На одной высоте фашисты закрепились и буквально задавили огнем нашу пехоту. Попытки наших захватить высоту оказались безуспешными.
Алексей Ерохин рано утром Первого Мая под покровом густого тумана с тремя легкими танками и автоматчиками на борту внезапно ворвался на высоту и начал «разравнивать» гусеницами вражеские траншеи, а автоматчики поливали их свинцом.
— Они больше колотили их по рогатым каскам, стоял звон, — засмеялся механик-водитель Ерохина Михаил Михеев.
— Товарищ капитан, может, хватит расхваливать меня, — проговорил Ерохин.
Вместо ответа Чернега спросил:
— Где у тебя журнал «Огонек»?
Ерохин достал из кармана небольшой клеенчатый мешочек и передал ротному. Там была вырезка из номера 31—32 от 10 августа 1943 года. Все увидели фотографию Ерохина, а под ней сообщение о том, что он в первом же бою уничтожил шесть вражеских самоходно-артиллерийских установок «фердинанд».
— Вы представляете? — продолжал Чернега. — Алексей вызывается на самые опасные дела и, надо сказать, выполняет их с великой хитростью и осторожностью. Именно сочетание этих двух свойств и позволило ему больше всех в дни битв под Курском насолить фашистам. Он все-таки ухитрился и нашел способ сжечь, казалось бы, неуязвимые немецкие машины.
Когда гитлеровцы начали наступление, а мы к вечеру занимали исходные позиции, машина Ерохина была ведущей. Она шла в головной походной заставе, впереди батальона. Ему предстояло первому встретиться с фашистами, и надо сказать, что он был рад этому. Он должен был завязать с противником бой, тем самым прикрыть развертывание батальона. Кругом уже гремела артиллерия, а гитлеровских танков еще не было видно. И вдруг по машине Ерохина кто-то стал стрелять явно прямой наводкой. Он тихо развернулся и поставил свой танк в кусты. А там поднялся на башню и впереди, километрах в полутора, увидел вылезающую из-за холма немецкую машину.
— Я бы, на первый взгляд, не сказал, что это танк. Танк — не танк, а здоровая все-таки коробка, — вступил в разговор сам Ерохин. — И чувствуется, как снаряды летят, что бьют подходяще. «Ну, что же, Степаненко? — сказал я башенному. — Давай попробуем». Прикинул дистанцию: 1400 метров, бить можно. И мы дали первый выстрел. Я попал фашисту в лоб, но чувствую: бесполезно. Не задымил он, леший, и не остановился, а только стал потихоньку пятиться назад. Второй снаряд пошел мимо, а третий — опять угодил ему в лоб, и снова безрезультатно. Тогда я сманеврировал между кустами, вышел немного в бок и стал гвоздить по нему снаряд за снарядом. Пятясь, тот становился углом ко мне, и все лучше попадали в него мои снаряды. На шестам он не то, чтобы вспыхнул, но пошел из него легкий дым. Я вогнал в него еще два снаряда, когда он отползал за высоту. Через несколько минут мы увидели, что он все-таки загорелся, — закончил Ерохин.
— «Путь свободен», — передал он нам по рации, — продолжал комроты. — Батальон стал разворачиваться, занимая слева и справа заранее намеченные позиции для поддержки пехоты в случае атаки гитлеровцев.
Вскоре правее хорошо видного нам дымного столба показались другие немецкие танки. Первый из них выскочил на высоту. Мы сразу же дали по нему залп всей ротой, и он, подбитый, остановился, не стрелял. Остальные повернули обратно. Затем, развернувшись, встали в лоб к нам и с места повели огонь. Попросив разрешения, Ерохин направился влево, маскируясь кустами и холмами, чтобы попробовать зайти немцам во фланг. Это ему удалось сделать. Затем он высунулся из-за высоты, тщательно пригляделся, проверил прицел и один за другим, не теряя времени, дал пять снарядов по ближайшему вражескому танку. Пятым — пробил его, и тот задымил. Другие танки сразу, пятясь, начали отползать, потому что башни у них не вращались. Когда я зашел во фланг, у них получилось невыгодное положение. Если танки противника стреляли бы по Ерохину, то подставили бы свои борта остальным нашим танкам, а если бы оставались в прежней позиции, то Алексей мог бы свободно вести огонь по ним. Поэтому они и стали отползать. Начало темнеть, и атака у фашистов сорвалась. К ночи все затихло. Наши танки остались на своих позициях.
