Павел Хадыка - Записки солдата
Ночь прошла без сна. Вспомнилась вся жизнь: гражданская война, бои на Восточном фронте, на Кавказе. Но тогда почти не было танков и авиации. Передвижение артиллерии осуществлялось только на лошадях, а войска шли пешим порядком. Теперь все же много машин, танков, самолетов, подвижность войск возросла. Было ясно с самого начала, что война будет иной.
На третий день войны, 24 июня, когда мы занимались, в класс зашел из штаба курсов писарь и попросил разрешения сделать объявление. Он зачитал список слушателей, которым надлежало немедленно явиться к начальнику курсов. В этом списке был и я, а всего около двадцати человек.
В кабинете Санковского находились комиссар Кузнецов, несколько штабных и хозяйственных работников. Нам приказали убыть в распоряжение Наркомата обороны, в Москву. Старшим назначили меня. Оружие, снаряжение и учебные пособия распорядились не сдавать, а оставить в пирамиде, в общежитии. Разрешили заменить на складе обмундирование и обувь. Пакет с документами обещали вручить при отъезде.
Мои друзья Ермилов и Горшков в список не попали.
Итак, конец учебе. Мой путь теперь в действующую армию. Но почему сначала надо ехать в Москву? Возможно, это к лучшему — в Наркомате обороны буду просить направить меня в Западный особый военный округ, чтобы попасть в Белоруссию.
Проводить нас собралось много слушателей. Мы простились со всеми и сели в автобусы.
Рано утром были в Москве. Город еще спал. На улицах никого. Вот Исторический музей, ГУМ, собор Василия Блаженного, памятник Минину и Пожарскому, Кремль, Спасская башня с курантами, которые два раза в сутки слушает вся страна. Серебряные пушистые елочки, Мавзолей Владимира Ильича Ленина, два часовых у входа. Все на своих местах, никаких изменений. Мои спутники смотрят на Мавзолей Ленина и думают, думают. Я тоже думаю и мысленно докладываю Ленину: «Дорогой Владимир Ильич — война». И кажется, слышу ответ: «Ничего, спокойней, выстоим, победим».
Машины и людей оставляю у здания ГУМа, а сам с пакетом иду в Наркомат обороны. Разыскиваю нужный подъезд, вхожу в комнату дежурного, докладываю о прибытии. Предлагают отпустить машины назад, во Владимир, а людей построить. Объявляют назначение в части. Всех оставляют в Москве. Высказываю просьбу направить меня в Западный особый военный округ, но мне отказывают. Дежурные автобусы развозят нас по частям. Группу из четырех человек, в том числе и меня, доставляют в Лефортово, в здание Военного училища имени Верховного Совета РСФСР.
Как я мечтал раньше, еще в мирное время, попасть в это прославленное училище, которое после революции размещалось в Кремле, и его слушатели стояли на посту у кабинета Владимира Ильича Ленина. Не только все курсанты лично видели Ленина, но и Владимир Ильич знал многих из них. Моя мечта тогда не сбылась. Мне пришлось войти в здание училища теперь, на четвертый день Великой Отечественной войны.
В Лефортово я получил назначение на должность заместителя командира 257-го отдельного пулеметного батальона, который предстояло сформировать здесь же. Остальных моих товарищей по Владимирскому КУКСу направили в другие части.
Здесь меня познакомили с капитаном Попковым, офицером военного училища имени Верховного Совета РСФСР, который назначался командиром батальона, и комиссаром Казачком.
Мы с Попковым распределили между собой обязанности. Он взял на себя оформление документов, денежную и продовольственную часть, вооружение, средства связи и транспорт, я — прием людей из военкоматов, назначение командиров и укомплектование рядовым составом батальона.
Вскоре из райвоенкоматов прибыли первые группы командиров запаса. Мне представили заместителя командира батальона по артиллерии капитана Сергея Сергеевича Луковкина, начальника штаба батальона младшего лейтенанта Смирнова. Командиром 1-й роты стал старший лейтенант Гришухин, начальником АХО — лейтенант интендантской службы Григорьян, его заместителем — младший лейтенант Михаил Иосифович Хромой, командиром хозяйственной роты — инженер Брашнин. К сожалению, имен и даже фамилий многих командиров не помню.
Люди прибывали из мобилизационных пунктов и даже прямо с заводов и учреждений.
Кто-то из корреспондентов брал интервью, фотографировал.
После передачи личных вещей семьям и прощания с теми, кто пришел проводить своих отцов, мужей и братьев, батальон с оркестром выступил на Ржевский вокзал.
Вот и определилось мое положение. Еду на фронт, хотя и не через Минск, но еду.
Нас провожало много людей. Рядом с колонной шли отцы, матери, жены, дети и родственники, знакомые бойцов и командиров. Они наказывали скорее возвращаться с победой домой.
Все погружено на платформы и в вагоны, и наш состав медленно отошел от Ржевского вокзала в направлении Великих Лук Калининской области.
Первую ночь я не мог уснуть. Только начинал дремать — вместо стука колес слышалось: «Папа спаси, папа спаси». Я тут же подхватывался, пересаживался к дверям и курил, курил.
На перегонах между Великими Луками, Новосокольниками и Пустошкой эшелон два раза бомбили. Небольшие группы фашистских самолетов налетали при подъезде к Себежу и на самой станции сбрасывали небольшие бомбы, но попаданий в поезд не было. Мы обстреливали самолеты из винтовок. Зенитных средств не было.
У нас появились раненые, но ощутимых потерь бомбежка не нанесла.
На станции выгрузились из вагонов. Автомашин у нас было мало, а конный транспорт, мобилизованный на предприятиях Москвы, состоял из разных тяжеловесных повозок, годных перевозить грузы по асфальтированным дорогам или улицам города. В Себеже мы подобрали несколько фургонов военного образца, их отдали под пулеметы. На проселочных дорогах они были прекрасным транспортом, в дальнейшем сыгравшим большую роль.
Вечером того же дня батальон был уже в укрепрайоне.
Построенный в довоенный период Себежский укрепленный район занимал шестидесятикилометровую полосу по фронту и от одного до нескольких километров в глубину вдоль бывшей границы Советского Союза с Латвией. В этой полосе были сооружены железобетонные доты, которые выдерживали удары снарядов даже крупнокалиберной полевой артиллерии. Укрепрайон был оборудован скрытой телефонной связью, параллельно существовала и радиосвязь. В дотах — специальные отсеки для продовольствия и воды.
Укрепрайон при полном вооружении представлял для наземных войск, в том числе и танков врага, совершенно непроходимую зону. Любое наступление врага с фронта и флангов безусловно было бы отбито.
По переднему краю протекала, хотя и небольшая, река Исса, но вместе со значительным понижением склонов она создавала хорошие условия для обороны. Далеко просматриваемая местность позволяла разработать систему ведения прицельного огня. Недостатком являлось лишь то, что на территории укрепрайона размещалось несколько деревень. Они демаскировали оборону и, самое главное, мешали ведению фланкирующего обстрела. В полосе, занимаемой 257-м пулеметным батальоном и соседями слева, было три деревни — Толстяки, Грошево и Селиваново.
Себежский укрепрайон, по моему мнению, строился правильно. Но в 1939 году строительство было прекращено и вместе со всем оборудованием и вооружением законсервировано.
До 1941 года укрепрайон занимали пулеметно-артиллерийские батальоны, но накануне войны их передислоцировали куда-то вместе с демонтированным вооружением. На месте остались небольшие подразделения для внешней охраны.
С первых дней пребывания в укрепрайоне мы начали вновь его осваивать, составлять схему расположения огневых точек, определять поражаемые и мертвые пространства, разрабатывать порядок взаимодействия огня, вновь устанавливать телефонную связь. Скрытую проводную связь и радиоаппаратуру освоить не смогли. С болью в сердце пришлось заделать в дотах артиллерийские амбразуры мешками с песком. В батальоне не было артиллерии и зенитных установок. Отсутствовали и топографические карты этих мест.
Станковых и ручных пулеметов было достаточно, но подготовленных пулеметчиков не хватало. Патронами батальон был обеспечен.
В конце июня — начале июля через правый фланг укрепрайона из Латвии начали отходить разрозненные воинские части. Они оставили нам две сорокапятимиллиметровые пушки. Но снарядов было ограниченное количество.
Мы усиленно готовились к бою — изучали доты, местность, осваивали связь, разрабатывали взаимодействие между подразделениями.
Над укрепрайоном часто появлялись фашистские самолеты, но большого вреда нам не причинили. Особенно был противен «фоккевульф», прозванный рамой. Он постоянно «висел» над нами и, как хищник, высматривал добычу. К сожалению, стрелять по «раме» мы могли только из стрелкового оружия.
В первые дни нашего затишья создали партийные и комсомольские организации. Провели короткие собрания в подразделениях и беседы с бойцами в дотах.
