Павел Хадыка - Записки солдата
Павел Хадыка - Записки солдата краткое содержание
Записки солдата
Первая империалистическая война много горя и слез принесла трудовому народу. Когда фронт приближался к Барановичам, население эвакуировалось в глубь России. Вместе с семьей выехал и Павел Михайлович Хадыка. В Оренбурге 18-летним юношей он добровольно вступает в красногвардейский отряд, затем в Красную Армию и участвует в борьбе против Колчака, в освобождении Кавказа от иностранных интервентов и внутренних контрреволюционеров.
После гражданской войны автор переезжает в Минск и служит в органах ОГПУ — НКВД, активно участвует в подборе и обучении оперативных кадров милиции, в борьбе против политического бандитизма, шпионов и диверсантов.
С первых дней Великой Отечественной войны автор на фронте.
Павел Михайлович Хадыка приводит в книге много интересных фактов из своей жизни, тепло пишет о товарищах, с которыми пришлось вместе служить или плечом к плечу сражаться против врагов Советской власти.
ВОРОНИЛОВЦЫ — ПОТОМКИ НИЛА
Деревня Ворониловцы официально называется Ворониловичи. Но никто в той местности не называет ее иначе как Ворониловцы. Когда появилась эта деревня — в XVII или XVIII веке, теперь трудно установить, да, пожалуй, это и не требуется.
По рассказам старожилов, которым, в свою очередь, рассказывали старики, когда-то в этих местах был дремучий лес, составлявший одно целое с Беловежской пущей. Сначала лес отступал перед небольшими полянками, а позже они соединились в значительные поля и луга. Но лес окончательно не сдался, он глубоко пустил свои корни в торфяники, овраги, берега рек и сыпучие пески.
От Воронилович лес отступил на запад на один-полтора километра, на юг — на три-четыре километра, а на север — на девять-десять километров. Многие деревни еще и сейчас расположены на опушках леса или на полянах в его окружении. Деревни в большинстве своем небольшие и находятся одна от другой очень близко, в двух-трех километрах.
Земли у населения было очень мало. В основном она песчаная, требующая много удобрений и тщательной обработки.
Из передававшихся из поколения в поколение рассказов, этих устных архивов древней старины, в здешних лесах когда-то скрывался с отрядом атаман по имени Нил. Выступал он против польских захватчиков, литовских князей или русских помещиков, сейчас трудно сказать. Видимо, против тех и других. Власти именовали Нила вором, как и всех, активно выступавших против эксплуататоров. Позднее, когда Нил погиб, его отряд прекратил активные действия и стал расселяться по деревням. Какая-то часть бывших ниловцев поселилась в довольно глухом месте, на правом берегу маленькой речки Поплавки, и застроила небольшую деревушку. Впоследствии ее назвали Ниловцы-Воры, а еще позднее — Вора-Ниловцы.
Однажды деревня сгорела, но постепенно вновь застроилась, только в другом месте, на левом берегу Поплавки, где стоит и в настоящее время.
Ворониловичи расположены действительно в отдаленном месте. До железной дороги на север и юг по сорок километров. Районный центр Пружаны тоже в сорока километрах. Ближайший крупный населенный пункт Ружаны, где в воскресные дни бывают базары, в семи километрах.
Хотя Ворониловичи были когда-то отнесены к медвежьему углу, у них сложилась своеобразная география. Деревня разделялась на два поселка со своими названиями — Лопухи и Калачи. Отдельные места речки также имеют свои названия: долы, печи, колена; виры: Москаленки, Сегиня, Ризыки, Лопухов; броды: коханых, попа, козлов, Ковальков, приток Новая; каналы — Новый Пона, воловый грудок, грудок коваля, поплавы, луки и другие.
А какая прелесть эта речка летом! В ней водилась рыба — щука, плотва, головень, налим и особенно много пескаря. В деревне ходила шутливая поговорка, что рыбы в нашей речке больше пуда. Здесь строили водяные мельницы и мололи зерно. У речки веселилась и назначала свидания молодежь, отдыхали старики, женщины стирали белье, белили полотно, мужчины замачивали рассохшиеся бочки, кадки, ушаты. Здесь же купались дети. Вместо бани (а бани в Ворониловичах раньше не было) все мылись в речке. По вечерам с венками из цветов гадали девушки. Пьяные мужья пугали своих жен, что пойдут топиться на речку. В ней многие видели чертей и прочую нечисть.
Поплавка медленно протекает по низким болотистым местам и лишь изредка прорезает сенокосные угодья. Часто встречаются родники с выходящей из земли чистой, холодной водой. Места эти расчищались и иногда вставлялись маленькие деревянные срубики — ящики. Но вода даже в срубиках была проточной и постоянно освежалась. У многих родников на деревьях или вбитых в землю кольях висели изготовленные из ольховой или березовой коры ковши, которыми можно было зачерпнуть чистую воду и утолить жажду.
Хорошо помнятся пастушьи обеды, когда мы садились у родника, вынимали из своих сумочек хлеб, лук, а кое-кто и шкварку, раскладывали все перед собой и жадно ели, запивая чистой, холодной ключевой водой. Пить полагалось только из одного ковша, который передавался по кругу из рук в руки. Такой обычай мы переняли от старших, а те — от своих предков. В большие праздники, обычно на свадьбах, крестинах, независимо от количества гостей, пили водку из одной рюмки — чарки.
На сдвинутые столы раскладывали и расставляли закуски и ставили только одну рюмку. Ее поочередно передавали из рук в руки по кругу. При большом наличии гостей рюмка вторично попадала в руки пьющего не раньше как через час-полтора. Конечно, при таком темпе питья пьяных было очень мало.
С ранней весны и до поздней осени в речке поили скот, купали лошадей, коров и овец. По берегам росли лоза и верба. Из тонких прутьев этих растений изготовляли корзины и кошелки.
Без речки Ворониловичи немыслимы. Поплавка — вечный спутник Воронилович.
В деревне много было фруктовых садов и декоративных деревьев, но культурных — привитых яблонь и груш — очень мало, большинство дички.
Грибов и ягод в лесах — изобилие. Грибы всех сортов и названий. Они росли с мая и до поздних осенних заморозков.
А какие чудесные ягоды! Малина, земляника, брусника, черника, клюква.
Сколько всевозможных птиц! Их не перечесть.
Деревню часто навещали лесные друзья: олени, лоси, дикие кабаны, козы. Часто заходил и непрошеный гость — волк.
Хаты в деревне были в основном старые и маленькие, по одной комнате с двумя-тремя окнами. Окна тоже очень маленькие. Крыши хат и сараев соломенные.
Помню, много было хат с топкой по-черному, или, как их называли, курных. В нашей хате стояла огромная русская печь, занимавшая треть площади.
На печи, как правило, осенью, зимой и весной ночью спало по нескольку человек. Здесь же постоянно лежала сосновая лучина, служившая для освещения. Она горела в подставке, называвшейся светляком. Керосиновые лампы были тогда в диковинку, на них смотрели как на чудо.
Печь в нашей бывшей курной хате была сделана по-новому, и дым выходил в трубу.
Мебель состояла из двух неподвижных, установленных вдоль стен скамеек, называемых лавами, одной-двух переносных скамеек-услонов, нар в запечке и одного стола.
В потолок был вбит железный крюк, на котором постоянно висела плетеная из лозы детская колыска. Она была очень старая, в ней спали в детстве поочередно четыре моих сестры, я и два младших брата. Дно колыски было очень ветхое, через него всегда сыпалась солома. Колыска висела вблизи постели родителей, ночью мать, не вставая с постели, раскачивала ее ногой или рукой.
В переднем углу на стенах размещались иконы. За ними хранились квитанции об уплате податей и весь домашний архив.
Обстановка была так же стара, как и сама хата. О долговечности мебели можно было судить по столу. В те времена соль продавалась только комковая, не молотая. Ее растирали на столе специально подобранным круглым камнем. Растирали на одном и том же месте, отчего на столе постепенно образовывалось углубление, а потом и круглая дыра. После этого работу переносили в другое место стола. В очень старых хатах было по нескольку отверстий в столах.
Пол был земляной. Зимой под печку помещали кур. Свиней зимой кормили тоже в хате. После отела коровы теленка одну-две недели держали также в хате.
Вот так и жили ворониловцы.
П. М. Хадыка.
Родился я в 1898 году. По рассказам родственников, мое рождение было тяжелым. Я был очень слабым ребенком. Через четыре-пять месяцев заболел корью. В хате очень холодно, и мать для меня создавала особые условия. Еду для семьи она готовила у соседей, а свою печь протапливала специально для меня. Когда жар остывал, мать ложила меня в небольшое деревянное корыто, в котором стирали белье, и засовывала в печь. Кормила и пеленала только перед печью. И получается, что первым моим жилищем была печь.
