Илья Туричин - Сердце солдата
Как-то погладила Ольга Андреевна его светлые волосы. Он вдруг съежился от этого ласкового прикосновения, замер, потом уклонился в сторону и сердито глянул на мать:
— Не надо… Не маленький.
Разве могла она понять, что ему не до ласки, что он сегодня уже не тот, что был вчера. Сердце его ожесточилось, только две силы жили в нем — любовь и ненависть. Любовь к этим людям в землянках, к обгоревшей девочке, к старику, у которого плохо ходят ноги, к Варваре и ее ребятишкам, к сотням, тысячам, миллионам людей и к родной, измученной земле. А рядом встала ненависть. Жгучая, непримиримая ненависть к фашистам. Только эти две силы жили в его сердце.
Когда он на морозе упрямо разбирал и собирал старенький «максим» и пальцы прилипали к металлу, он не замечал боли. Ему становилось жарко — он ел снег, и простуда не брала его. Он вместе с другими таскал бревна для новых землянок, валил деревья, рыл мерзлую землю, которая звенела, как железо, от удара лопаты, — и не чувствовал усталости. Только по ночам ныла натруженная спина. Да снились холодные полосы рельсов и взлетающие на воздух эшелоны врага. Он стрелял из автомата в ненавистное лицо Козича, а тот елейно улыбался и не хотел падать… И Коля скрипел зубами от гнева и обиды.
Внимание его обострилось. Каждое событие в лагере и вне его воспринималось, как что-то большое и значительное, обжигало радостью или горем.
Обгоревшая девочка перестала кричать. Она умерла Это случилось поздним вечером. Вдруг наступившая тишина болью отдавалась в душах. Девочка умерла, а людям все еще слышался приглушенный землянкой, то нарастающий, то стихающий крик. Так никто и не узнал, как звали эту девочку.
Ее хоронили на следующий день. В верхушках деревьев выл ветер, бросал в лицо колючую снежную крупу.
Пришли из лагеря партизаны. Они молча стояли вокруг маленькой свежей могилы, сняв шапки. Заиндевели усы, бороды, воротники.
В скорбном молчании стояли эти люди, не раз видевшие смерть, возле могилы никому не известной девочки.
Плакали женщины.
Ветер засыпал могилу снегом.
Молчал Алексей Черков.
Молчал комиссар.
Даже ветер вдруг притих, боясь нарушить это молчание.
В шорохе снега и в скрипе сосен Коле чудился крик девочки. Он кусал губы, чтобы не заплакать.
А через несколько дней лагерь опустел.
Отряд подняли по тревоге в полночь. В это время Коля сидел в землянке подрывников и — который раз! — чистил Яшин автомат. Он готов был перечистить все оружие в отряде, лишь бы позволили. Само прикосновение к черному гладкому стволу оружия, к полированному ложу вызывало какое-то неизъяснимо сладкое ощущение, как бы приближало его к этим суровым людям, готовым в любую минуту, в любую погоду, взяв в руки автоматы, винтовки, гранаты, идти на смертный бой.
Смышленый и напористый Коля быстро освоил несложную науку разборки и сборки оружия. Подрывники терпеливо отвечали ему на все вопросы. Не сговариваясь, они как бы взяли над ним шефство, приняли его в свою маленькую дружную семью.
Одно огорчало Колю — ни разу не удалось пострелять. Патроны берегли. Они добывались в бою.
— Нам чужого не нужно, — говаривал Миша. — Каждая пуля должна быть при первой возможности возвращена хозяевам.
Подрывники уходили вместе с отрядом. Коля сидел возле печки и молча наблюдал за сборами. Подрывники не спешили, но все делали удивительно быстро.
Яша сложил принесенные Мишей со склада желтые кирпичики тола в сумку от противогаза.
— Так и понесешь? — испуганно спросил Коля.
— А что?
— Не взорвешься?
Яша засмеялся:
— Что я — мост, что ли? Или автоколонна?.. — Он щелкнул Колю по лбу. — Запоминай. Урок номер один: тол взрывается только от де-то-нации. Детонацию понимаешь?
— Ну?..
Яша почесал затылок.
— Это вот… если ба-бах!.. Понятно?.. Рядом чего-нибудь взорвется, тогда от удара и тол взорвется. И все летит в тартарары, — удовлетворенно закончил он.
Петрусь сунул в карманы полушубка по деревянной коробочке. Коля знал: это противопехотные мины. Как же так? Люди боятся подорваться на минах, а Петрусь сует их в карманы, будто это школьные пеналы с карандашами.
— Это же мины, Петрусь! — воскликнул Коля.
— Эге ж. Мины, — подтвердил Петрусь.
— Ты на него не гляди такими глазами, — сказал Яша. — В мине что?
— Тол.
— Правильно. Двести граммов. А взрыватели где?
— И верно… Где взрыватели? — спросил Петрусь и оглянулся.
— Должны быть у тебя, — сказал Миша.
— Знаю… — Петрусь снова огляделся, потом подошел к своему месту на нарах и, пошарив в старом полушубке, который служил ему одеялом, взял что-то завернутое в тряпицу. — Есть.
— Это взрыватели, Борисевич! — нахмурился Миша.
Петрусь покраснел.
— Виноват, товарищ командир.
Яша подмигнул Коле и громко сказал:
— Запоминай. Урок второй. Не оставлять взрыватели где попало.
Улучив минуту, когда Миша отошел в сторонку, Коля тронул его за рукав и тихо сказал:
— Мне… я… я тоже с вами…
Миша посмотрел ему в глаза.
— Нельзя.
— Я пригожусь!..
— Верю.
— Я и стрелять могу, и ползком, и…
— Знаю. Но есть вещь, без которой нельзя победить врага…
— Я смогу… — торопливо вставил Коля.
— Эта вещь называется дисциплиной. А дисциплина — это прежде всего бес-пре-ко-словное подчинение приказу командования. Будет приказ — пойдешь.
— А ты прикажи!
Миша не улыбнулся.
— Зачисляет в отряд командование отряда. А я командую только группой подрывников. Ясно?
Коля кивнул и отошел в сторону. У него было растерянное, обиженное лицо. Горели уши.
Подрывники, слышавшие этот тихий разговор, сделали вид, что ничего не заметили.
Когда выходили из землянки, Петрусь похлопал ладонью по ящику с баяном:
— Будь здрав, баянчик. Который раз расстаемся! — Он повернулся к Коле: — Ты присмотри тут за ним…
Яша хлопнул Колю по спине:
— Не унывай! Я для тебя лично патронов добуду. Стрельнем по белкам!
Миша уходил последним.
— Ты вот что, Гайшик, поживи-ка пока у нас в землянке. Печку подтапливай. Мы каждый раз после задания маемся — за сутки землянку не протопить, так выстывает. Хорошо?
— Хорошо.
— Ну давай лапу. И не сердись, парень. Дисциплина превыше всего. Это, как говорит Яшка, урок третий. Будь здоров.
Он пожал Колину руку и ушел.
Коле захотелось тоже выскочить из землянки, проводить подрывников. Но он сдержался. Что ж! Он понимает, что такое дисциплина! Только в отряде он все равно будет. К самому товарищу Мартыну пойдет, а своего добьется!
Трудно двигаться по снежной целине. Шедшие впереди чуть не по пояс проваливались в сугробы. Кое-где на болотах, несмотря на морозы, под толстым слоем снега таилась вода. Провалишься, с трудом вытянешь из сугроба ноги, и валенки тотчас покрываются тяжелой коркой льда.
Группа подрывников получила задание взорвать мост на узкоколейке возле Козиков. Там на рассвете должен был пройти эшелон с большим карательным отрядом эсэсовцев. Эшелону готовилась засада.
Миша спешил. Подрывники выбивались из сил на снежной целине, но никак не могли «оторваться» от своего отряда. Тогда командир отряда Алексей приказал подрывникам перейти в тыл и идти по уже протоптанной двумя сотнями ног дороге, чтобы зря не терять сил.
К узкоколейке вышли в темноте.
Алексей расставил людей по местам. Люди зарылись в снег, чтобы было теплее. Предстояло долгое ожидание.
— Готовы? — спросил Алексей подрывников.
— Готовы.
— А может, не будем взрывать?
Миша посмотрел на командира удивленно.
— Ведь ты ж бесшумно не взорвешь?
— Ну?..
— Как бы не спугнуть их.
— Не спугнем. Можно и эшелон под мостик спустить.
— Ни в коем случае! — Алексей положил руку на Мишино плечо. — Нам боеприпасы нужны. И оружие не помешает. Ваше дело только остановить эшелон. А уж остальное мы доделаем. Может, соорудить завал?
— Завал издалека видно, — возразил Миша. — А мы мост взорвем у них под самым носом. Только-только затормозить успеют.
Алексей помолчал.
— Ну смотри, Михаил. На вас вся надежда.
— Не подведем!
Через полчаса Миша, Яшка и Петрусь подползали к мосту. Позади них, метрах в трехстах, двигались остальные ребята из их группы. Они прикрывали своих товарищей с тыла и с флангов на случай внезапного появления противника. Подрывники могли спокойно делать свое трудное и опасное дело.
Мост был небольшой, однопролетный. Он повис над узкой протокой, соединяющей два больших болота. Сейчас и болота и протока были настолько заметены снегом, что мост, казалось, не висит в воздухе, а стоит, опираясь на сугробы.
