Илья Туричин - Сердце солдата
Первым под мост пролез Миша. Он наваливался грудью на снег, мял его коленями, руками, утрамбовывая небольшую «рабочую» площадку. Потом к нему подполз Яша. Он подтащил к себе сумку от противогаза и, доставая из нее желтые бруски тола, начал укладывать их в щель между железной балкой моста и рельсом. Когда тол был уложен, Яша уступил свое место Петрусю. Петрусь, сняв варежки, осторожно вставил в противопехотные мины взрыватели. Потом так же осторожно мягкими, легкими движениями положил мины на заряд тола. Работая одними пальцами, будто трогая лады баяна, прикрепил к бойку белый шнур и, тихонько пятясь, пополз от моста к товарищам. Шнур мягко ложился на снег и, сливаясь с ним, становился незаметным.
Петрусь знал: стоит чуть оступиться, чуть натянуть шнур и грохнет преждевременный взрыв, ударит по глазам, вдавит в снег навечно.
Но медленно и спокойно отползал он от моста, привычно пропуская белый шнурок замерзающими на ветру пальцами.
Не просто дались ему это спокойствие, размеренность и точность движений. С утра и до вечера тренировал своих подрывников дотошный командир Миша. Не раз вот так же отползал Петрусь по снегу со шнуром в руках, сердясь на настойчивость своего командира. Только тогда на конце шнура была тоненькая ветка-былинка, чуть воткнутая в снег. Натянешь шнур, и упала ветка. И начинай все сначала. А теперь на конце шнура — смерть.
Петрусь полз, не замечая ничего вокруг, не думая ни о чем, кроме исчезающего в снегу белого шнура. Справа и слева от него ползли товарищи, напряженно следя за каждым его движением. По чести говоря, они обязаны были ждать его на безопасном расстоянии. Но как оставишь товарища один на один со смертью!
— Хорош! — услышал Петрусь рядом с собой Мишин голос, но сразу не понял и прополз еще метра два. Потом остановился, положил шнур на снег, поднялся на колени, вздохнул облегченно и застывшими пальцами отер со лба липкий пот.
— Молодец! — сказал Миша.
Они посмотрели друг на друга все трое и улыбнулись. Только сейчас Петрусь почувствовал, как закоченели пальцы. Он подул на них. Поискал в карманах варежки. Их не было. Они остались там, под мостом.
— На, держи, баянист, — сказал Яша и протянул ему свои самодельные меховые рукавицы.
— Не надо…
— Я те дам, не надо!.. Отморозишь, чем на баяне играть будешь?.. Носом? — Яша сунул ему рукавицы прямо в руки.
— А сам?
— А я что? Баянист?.. Мне, главное, язык и ноги иметь. Ну и немного головы, конечно. Я, брат, потомственный комсомольский работник! — Яша засмеялся. — Я, знаешь, до войны одну бабку на спор агитировал, чтобы в комсомол вступила.
— Ну и как?.. — спросил Миша.
— В порядке. Через три дня бабка явилась в райком комсомола и заявление притащила. Прошу, мол, принять меня в ряды…
Миша и Петрусь засмеялись.
— Приняли?
— Отказали. Но мои агитационные способности отметили… Выговор вкатили.
Ветер гнал колючую поземку. Петрусь натер руки снегом и сунул в рукавицы. Мягкий мех под пальцами источал уютное, домашнее тепло.
— Не примерзнет? — неожиданно спросил Яша. Все поняли, что речь идет о шнуре.
— Ничего, — сказал Миша. — Дуй, Яша, к командиру. Доложи, что все готово.
— Есть доложить, что все готово! — Яша встал, стряхнул с полушубка снег и пошел по опушке леса, увязая в сугробах.
Миша и Петрусь остались лежать на снегу. Между ними протянулся невидимый в темноте шнур.
Отряд ждал встречи с врагом. Бойцы зарылись в снег, тихо переговаривались. Кое-кто курил, тщательно прикрывая огонек цигарки. Иные умудрялись даже дремать, несмотря на мороз и колючую поземку.
Никто не вглядывался в белесую мглу — все равно ничего не увидишь.
Вправо и влево вдоль железнодорожного полотна ушли глаза и уши отряда — разведчики Сергея.
Отряд мог ждать спокойно. Эти ничего не упустят — ни глухого удара вдруг сорвавшегося с ветки снежного кома, ни хруста сломавшейся ветки, ни дыхания ветра. Сергей умел подбирать людей.
Разведчики верили своему командиру и любили его. Энергичный, веселый, бесстрашный Сергей давно стал любимцем отряда, его гордостью, мерилом мужества. Многих удивляла его привязанность к медлительному, немногословному, даже чуть угрюмому Ванюше. Уж очень непохожими были они. Сергей часто подтрунивал над другом. Но если кто-нибудь другой пытался «подколоть» Ванюшу, Сергей тотчас резко обрывал его.
Ванюша со своей стороны ничем особенно не проявлял дружеских чувств к Сергею. Но в бою они всегда оказывались рядом, в разведку ходили вместе, и кто знает, сколько раз спасали они друг другу жизнь, может быть, даже сами не замечая этого, считая взаимную выручку делом обыкновенным.
И вот Ванюшу расстреляли.
Сергей помрачнел, осунулся. Такой легкий на шутку, на острое слово, он стал молчаливым и угрюмым, будто душа погибшего друга переселилась в него.
Разведчики не донимали своего командира соболезнованиями, но каждый вместе с ним молча переживал потерю товарища, копил ненависть к врагу и ждал с ним встречи.
Сергей сидел рядом с Алексеем и комиссаром, внешне спокойный и безучастный, будто предстоящий бой с эсэсовцами его не касался. Только легкие повороты головы на каждый донесшийся звук выдавали его внутреннее напряжение.
Откуда-то из темноты вынырнул Яша. Спросил тихо:
— Здесь командир?
— Здесь.
— Мост заминирован.
— Добре. Взрывайте, когда эшелон подойдет вплотную. И чтоб без осечки. Ваш взрыв — сигнал к атаке.
— Есть без осечки!
Яша бесшумно растворился во тьме, будто его и не было. И тотчас с другой стороны появился один из разведчиков Сергея.
— Дрезина идет.
Алексей кивнул.
— Сюрприза боятся… Пускай идет себе спокойно.
— Может, перехватим? Мы без шума, — хрипло сказал Сергей.
— Не надо. Пускай себе идет. Эшелон, верно, в Козиках. Ждут сигнала из Гичиц, что все в порядке.
— Ясно, — сказал Сергей.
— Стало быть, пускай себе идет, — повторил Алексей, и Сергей, не видя его лица, понял, что командир улыбнулся.
— Дрезину пропустите, — приказал Сергей своему разведчику, и тот мгновенно исчез.
— Теперь недолго, — сказал комиссар.
Но эшелон подошел, когда уже горизонт впереди посветлел и мягкий молочный свет начал разливаться по заснеженным верхушкам сосен. Ветер стих. Улеглась поземка. Покрепчал мороз. Там и тут звонко потрескивали сосны, будто лес по-стариковски покряхтывал, скованный зимним сном.
Маленький паровоз тащил по узкоколейке четыре товарных вагона и платформу. Над вагонами курились легкие дымки. И паровоз, и вагоны казались крошечными, затерянными в огромном спящем лесу заводными игрушками. Стволы трех пушек на платформе издали выглядели не толще спичек.
Паровозик поравнялся с левым флангом партизан. Никто не шелохнулся. Мимо лениво прощелкали вагоны. Так-так, так-так, так-так, — отзвенели колеса. — Так-так, так-так, так-так, — ответил им дремлющий лес.
Десятки напряженных глаз следили за эшелоном. Двести метров до моста, сто пятьдесят, сто. Паровозик сопит. Белые клочья пара повисают в воздухе.
Трое подрывников замерли на снегу. Петрусь, сняв рукавицы, сжал в ладони белый шнур. Рядом Яшка шепчет:
— Давай…
Но Петрусь не торопится. Пусть паровоз подойдет ближе.
Миша положил руку на плечо Петруся, чуть сдавил его.
Петрусь рванул шнур, почувствовал его сопротивление. Взрыва не было. Паровоз пыхтел уже рядом. Пятьдесят метров, сорок пять, сорок…
Шнур все-таки примерз. Поняв это, Петрусь, не таясь, вскочил на ноги и, перебирая в руках шнур, бросился в сторону моста.
— Назад! — крикнул Миша.
Но Петрусь не слышал его. Пробежав с десяток шагов, он снова рванул шнур…
Огромный белый гриб вырос перед паровозом, грохот покатился по лесу. Петрусь, оглушенный, упал в снег. Ударили пулеметы и автоматы партизан.
Паровоз резко затормозил, на мгновение повис в снежном вихре взрыва и, будто гигантская подбитая птица, медленно ткнулся носом в землю. Эшелон встал.
Миша и Яшка подбежали к Петрусю, помогли ему подняться.
— Жив?
Петрусь выплюнул снег, набившийся в рот, и улыбнулся.
Двери вагонов открылись. Но к ним уже устремились партизаны. Впереди всех огромными скачками бежал Сергей.
— У-р-ра… — катилось в морозном воздухе.
— А-а-а-а, — гулко кричал лес, вторя партизанам.
Сергей с разбегу бросил в открытую дверь вагона гранату и сразу вслед за взрывом резанул очередью автомата. И вдруг острая боль пронзила все его тело, потемнело в глазах, он согнулся и медленно упал на руки подоспевших товарищей.
Бой был коротким, но ожесточенным. Эсэсовцы не сдавались, и ни один из них не вырвался из сомкнувшегося кольца.
