Илья Туричин - Сердце солдата
— Давай, Коля, так договоримся. Сейчас мы тебя в отряд взять не можем. В Ивацевичи тебя тоже не пошлешь — схватят. А в бой или в разведку… выносливость нужна, сила.
— А я что, хилый?
Комиссар улыбнулся.
— Ну допустим, сила в тебе есть. Хватит. А чем воевать будешь? Одной ненавистью? Мало. Воевать, Коля, оружием приходится. Ты из автомата стрелял когда?
— Нет.
— Ну вот, видишь!.. — обрадовался комиссар. — А вдруг тебе станковый пулемет в бою подвернется. И надо будет из него прострочить. Сможешь?
Коля опустил голову и ответил хриплым шепотом:
— Нет.
— А из ручного пулемета?..
Коля молчал.
— А из миномета немецкого? — Комиссар вздохнул облегченно. Наконец-то он нашел нужные слова. Убедил мальчишку. — То-то… Воевать — это, брат, не щи лаптем хлебать. Война уменья требует. И если солдат с оружием не умеет обращаться — он как безоружный. Понимаешь? А безоружный человек — не солдат, а мишень для врага.
Комиссар присел у печки и самодельной кочергой из согнутой алюминиевой трубки помешал дрова. Из дверцы печки на мгновение вырвался синеватый дымок.
Коля надел шапку. Комиссар смотрел на поднятый кочергой хоровод искр и не поворачивался к мальчишке. Не хотел видеть огорченное лицо и слезы в его светлых глазах.
А зря комиссар не обернулся. В глазах Коли слез не было. Он увидел бы только упрямую, непреклонную решимость.
— Я научусь! — глухо сказал Коля.
Комиссар кивнул:
— Во-во… Правильное решение…
Коля вышел. Комиссар еще с минуту сидел на корточках возле печки, глядел на искры. «Научусь!.. Ишь ты… Это, брат, не так просто…» — По губам скользнула теплая усмешка. Он поднялся и потянулся так, что хрустнули суставы.
Коля шел через лагерь быстро и деловито, будто ничего не случилось, не отказал ему только что комиссар. Шел, не поворачивая головы, глядя прямо перед собой, чтобы не встречаться с взглядами встречных, не выдать душевную боль и обиду.
«Я научусь, научусь… Я ему докажу…» — мысленно повторял он, сердясь и на комиссара, и на себя, и на свою неудачу. И чем увереннее он твердил себе эти слова, тем скорее улетучивалась уверенность. Ведь, чтобы научиться владеть оружием, надо иметь его. А где он возьмет автомат, пулемет, миномет?..
Улетучивалась уверенность, а обида оставалась, росла, душила. Уже защекотало в носу, хотелось плакать.
Коля свернул на незнакомую лесную тропку и почти побежал. Только бы не встретить кого-нибудь из знакомых, не расплакаться на людях.
Невесело скрипел под ногами снег.
Пробежав неведомо сколько, Коля остановился. Молчаливый заснеженный лес казался угрюмым, равнодушным ко всему. И Коля почувствовал себя маленьким, одиноким, затерянным среди огромных холодных деревьев.
Он повалился в пушистый снег возле осины. Почувствовал ледяное дыхание земли и заплакал горько, обильно, жалея самого себя и слезами растравляя в себе эту щемящую жалость.
— Ты есть больной? — вдруг услышал он над головой.
Коля вздрогнул, поднялся на локте и повернул голову. Слезы мешали рассмотреть стоящего перед ним человека. Коля поморгал ресницами и замер. Глаза мгновенно стали сухими. На тропе стоял немец. Это было так неожиданно и нелепо! Попасться в лапы к врагу в лесу, недалеко от лагеря! Закричать? Даже если кто-нибудь и услышит, то не успеет прийти на помощь… Что же делать?
А немец не двигался. Он стоял на тропе и глядел на Колю. Потом снова спросил:
— Ты есть больной?
«Издевается, гад, — подумал Коля. — Хоть бы какое-нибудь оружие. Хоть бы ножик». Он повернулся, сел и застонал от бессилия.
Немец поставил что-то на тропу и шагнул к Коле, протягивая вперед обе руки.
«Сейчас душить будет», — подумал Коля, съежился, зажмурил глаза и вдруг, распрямившись, будто туго сжатая пружина, изо всех сил, обеими ногами ударил немца в живот. Немец коротко охнул и упал на спину. Что-то звякнуло.
Коля вскочил и бросился к врагу, отыскивая глазами автомат. Автомата не было. Рядом с немцем лежало только опрокинутое ведро и из него еще стекала на снег какая-то золотистая струйка.
В пылу Коля не обратил внимания ни на ведро, ни на его содержимое. Он пнул немца валенком в бок и крикнул:
— Хенде хох!
Немец встал на колени, потом на ноги и поднял руки. Ушанка упала с его головы и увязла в снегу. Он хотел поднять ее, но Коля снова крикнул:
— Хенде хох!
Немец опять поднял руки. Лицо у него было растерянное, ошеломленное.
Коля ткнул его в спину и приказал идти вперед по тропе к лагерю.
Так они и зашагали. Впереди — немец с поднятыми вверх руками, за ним — Коля, дрожащий от возбуждения, счастливый.
Вскоре тропка разделилась на две. Когда Коля бежал в лес, он не заметил второй тропы и теперь не знал, по какой идти.
Немец уверенно пошел по левой. Можно было подумать, что он знал дорогу.
Впереди показался дымок. Коля вздохнул облегченно. Наконец-то лагерь! Все-таки это не шутка, без оружия взять в плен фашиста.
Немец подошел к землянке, возле которой аккуратными поленницами были сложены колотые дрова. Дверь землянки была открыта, и оттуда тянуло теплым духом кислых щей.
Немец остановился.
— Есть кто-нибудь? — крикнул Коля.
Из землянки выглянул кто-то в сером платке. Девичий голос сказал:
— Долго ходишь! Давай скорей пшено.
— Пшено нету… — ответил немец.
Девичий голос показался Коле удивительно знакомым. Он шагнул вперед и увидел Еленку. Она стояла в дверях землянки и сердито смотрела на немца.
— Еленка! — вскрикнул Коля.
Еленка посмотрела на него своими круглыми, как у матрешки, удивленными глазами, покраснела и протянула радостно:
— Ко-о-ля…
— Это я фашиста поймал, — сказал Коля. — Голыми руками.
— Ко-о-ля… — снова сказала Еленка. — Здравствуй. — Она протянула ему ладошку и, когда Коля пожал ее, быстро отдернула, будто обожглась.
— Где тут штаб? Надо фашиста отвести.
Еленка поглядела кругом.
— Какого фашиста?
— Этого!
— Этого?.. Да это Отто, пленный… Он у нас на кухне работает. — Она повернулась к немцу. — Давай пшено.
— Нету, — сказал Отто. Он все еще стоял с поднятыми руками, глядя то на Колю, то на Еленку.
— Как это нету? — сердито спросила Еленка.
Отто посмотрел на Колю и неуверенно опустил руки. Коля молчал.
— Там, — махнул Отто рукой в ту сторону, откуда они пришли. — Пшено есть там. Этот малтшик лежал на снег. Я спрошил: «Ты есть больной». Я хотел ему помогать. Он бил мой живот и кричал: «Хенде хох!» Отшень сильный малтшик. Пшено есть там… На снег…
— Я ж не знал, — сказал тихо Коля. — Я ж думал, он меня душить хочет. Ну и сшиб.
Еленка рассмеялась. Коля вспомнил ведро на тропе, золотую струйку, догадался, что это было пшено, и кинулся было назад.
— Я принесу…
Еленка остановила его жестом, с трудом сдерживая бьющийся в груди смех.
— Погоди. А шапка твоя где, Отто?
— Там…
— Идите оба за пшеном. Да побыстрее.
Отто и Коля переглянулись. Коля опустил голову и зашагал к лесу. Отто побрел следом.
Молча дошли они до опрокинутого ведра. Отто поднял свою ушанку, отряхнул с нее снег. Коля поставил ведро, сел на корточки и начал горстями собирать пшено. Отто тоже присел рядом. Они ссыпали пшено вместе со снегом в ведро и молчали.
Потом Отто вдруг спросил:
— Что есть по-русски «душить»?
Коля поднял голову, посмотрел на немца.
— Душить? Ну придушивать.
— Не понимай.
— Вот так. — Коля сдавил себе горло пальцами, высунул язык и захрипел.
— О-о!.. Ферштейн. Понял! — Отто несколько раз громко повторил новое слово, потом спросил:
— Ты думал, я хотел тебя душить?
Коля кивнул.
— И ты бил мой живот?
— Я ж думал, у вас автомат или гранаты.
— Ты есть смелый малтшик. Я не есть трус, но я бы трусил, — серьезно сказал Отто и вздохнул. — И дети должен воевать!.. И это есть наш цивилизаций! Знаешь, малтшик, я весь свой жизнь буду иметь стыдно, что я немец, — добавил он печально. — Что я пропустил Гитлер. Я пропустил этот проклятый, страшный война. Это не есть цивилизаций, малтшик. Это есть варварство. Я говорил с ваш товарищ Мартын. Это есть умный голова.
Они собрали пшено все, до зернышка, и направились в лагерь. Отто шел впереди и нес ведро. Коля глядел на его чуть сутуловатую спину. На валенки, из рваных пяток которых торчали уголки портянок. Наверно, и шинелишка-то его не очень греет.
— Вы чего валенки не зашьете?
— Шил… Опять рвался.
— Новые достаньте.
— Товарищ Мартын давал новый валенок… Я не взял… Я не могу взять…
— Чудак… — сказал Коля.
Они снова пошли молча. И снова Коля нарушил молчание.
