Анатолий Недбайло - В гвардейской семье
В этой неравной схватке сыграли свою роль мужество Тараканова, его высокое летное мастерство.
— Младшему лейтенанту Заплавскому, — рассказывал комиссар, — пришлось выполнять боевое задание
в весьма сложных метеорологических условиях. Вражеские зенитки открыли шквальный огонь «на
звук», и один из снарядов угодил в самолет. Заплавский на поврежденной машине выполнил задание. Но
уже на обратном пути его стал преследовать «мессер». Отважный летчик сумел уйти от врага, перетянуть
через линию фронта и благополучно посадить подбитую машину. Затем он сообщил о своем
местонахождении в полк, попросил прислать специалистов из полевой авиаремонтной мастерской, вместе с ними восстановил самолет и перелетел на свой аэродром...
Мы внимательно слушали замполита, и рассказанные им эпизоды из боевой жизни наших старших
однополчан, участвовавших в Сталинградской битве, вызывали восхищение. Их мужество, отвага
воспринимались нами как пример для подражания, как образец беззаветной верности своему
священному долгу солдата Советской Отчизны.
— Вы пришли в полк, на боевом Знамени которого — образ великого Ленина, — взволнованно закончил
свое выступление майор. — Будьте же достойны высокой чести, умножайте подвигами славу нашего
полка! [12]
Предстояло на практике ответить, какой отклик в наших сердцах, в наших умах получили его слова.
А пока... Пока мы с восхищением смотрели на каждого летчика, грудь которого украшала Золотая Звезда
Героя Советского Союза. Нам они казались рыцарями неба, людьми, отвага, смелость и боевая дерзость
которых были недосягаемы для нас.
Моим кумиром стал лучший ас полка, первым получивший здесь звание Героя Советского Союза, капитан Дмитрий Прудников. Я присматривался к нему, жадно ловил каждое его слово, старался
подражать не только смелости и отваге героя, но и манере говорить, держаться, даже копировал его
походку. Мне казалось, что только так равняются на героев, только так можно стать похожими на них.
Втайне я лелеял мечту попасть под начало Прудникова — в его передовую эскадрилью.
3.
На нашем участке фронта наступило временное затишье. Используя его, весь личный состав усиленно
готовится к предстоящим боевым операциям. Каждый отчетливо понимает, что близятся жаркие
сражения, что враг еще силен и будет упорно сопротивляться. Бывалым летчикам непривычно без
настоящей боевой работы. А тут приходится изучать теорию, заниматься тренажами, слушать лекции.
Для нас же, молодых летчиков, эти дни — настоящая школа. Прямо в поле, на фронтовом аэродроме
опытные наставники, мастера штурмовых атак учат нас бить врага, учат побеждать в бою. Их
рекомендации трижды проверены практикой. Их выводы выверены сотнями атак. И мы знаем: то, что
говорит командир полка майор Ляховский, штурман Суклышкин, летчики Бикбулатов, Заплавский, Беда, никаким сомнениям не подлежит. Это — руководство к действию.
Штурмовые удары... Для летчиков в этих двух словах кроется глубокий смысл. Это целая наука, для
которой нужны смелость, верный глаз и твердая рука. Она требует досконально знать повадки, тактику
противника, его боевые возможности. Нужны физическая выносливость, выдержка, воля, умение хорошо
ориентироваться, [13] «читать землю», безошибочно находить нужную цель и наносить по ней точный и
неотразимый удар. И еще одного требует эта наука: уметь находить выход из, казалось бы, безвыходных
положений. Этому и учили нас сейчас бывалые летчики, мастера всесокрушающих ударов.
Один день сменялся другим. Изучив теорию, мы приступили к практической части программы —
желанным полетам.
...Как и предусмотрено, в шесть ноль-ноль начало полетов. Командир полка подходит к стартовой
радиостанции, берет из рук солдата-связиста микрофон.
Вот и мой черед. Надеваю парашют, вскакиваю на левое крыло «ила», забираюсь в кабину, застегиваю
ремни, закрываю фонарь и замираю в ожидании разрешения на выруливание.
— «Коршун»-ноль три! Я — «Рубин». Взлет разрешаю!
Мотор набрал обороты. Машина рвется вперед. Я отпускаю тормоза, и самолет, взяв разгон, мчится по
ровному полю, отталкивается от земли и поднимается.
Набрав высоту, выполняю первый разворот, второй. Кладу машину в глубокий вираж, «ил» послушно
повинуется моей воле, четко вычерчивая фигуры. Следует боевой разворот, пике, снова закладываю
машину в глубокий вираж с набором высоты...
— «Коршун»-ноль три! — предостерегает «Рубин», — внимательно наблюдайте за воздухом!
Несколько минут спустя новая команда:
— Закончить работу! На посадку!
Командир детально анализирует мой полет, разбирает его поэлементно. Даже незначительные ошибки в
технике пилотирования не прошли мимо его внимания.
Я задумался: как далеко еще мне до настоящей уверенности в пилотировании!.. Делаю вывод: надо много
работать, настойчиво, упорно, каждодневно...
Тут же, с одного старта взлетали и «старики» — опытные летчики, которых мы, молодые, называли
сталинградцами. Я присел в сторонке и пристально наблюдал за их действиями. Как они уверенно
владеют самолетом! Мне бы так, да поскорее!.. [14]
Прошло несколько дней. За это время мы научились определять по «стилю» отдельных летчиков, изучили
«почерк» наших лучших мастеров.
— Прудников! — восторженно восклицал кто-то, когда над нами стремительно проносился штурмовик.
— Стрельцов пошел бреющим!
— Гляди-ка — Ляховский пикирует!..
Однажды мы с Игорем Калитиным стояли в стороне от заправочной линии старта, наблюдая за полетами.
— День добрый, ребята! — послышалось рядом. Обернулись — Тараканов. Улыбается, как и тогда, во
время первой нашей встречи.
— Здравия желаем, товарищ лейтенант! — по школьной выучке поприветствовали мы Николая
Николаевича. Был он, как нам показалось, навеселе.
В эту минуту с невообразимым ревом над стартом пронесся «ильюшин», пилотируемый Прудниковым.
— Вот здорово! Вот это дает!.. Игорь, смотри! — невольно вырвалось из моей груди восхищение.
В глазах Тараканова заплясали чертики.
— Видите «одинарку» (так авиаторы называли одноместный самолет конструкции Ильюшина первых
выпусков)? — Тараканов показал рукой в сторону заправочной стоянки самолетов на старте.
— Видим! — ответили мы. — Номер на нем двенадцатый...
— Верно. Я на нем сейчас полечу.
Николай погасил улыбку, поджал губы и быстрым шагом направился к «одинарке».
— Что это с ним? — недоумевал Игорь. Но меня сейчас всецело занимал самолет, управляемый
Прудниковым.
Прошло минут десять. Мы все стояли на том же месте, беседовали. Наш разговор прервала сирена: по
взлетной полосе стремительно мчалась санитарная машина, вслед за ней ринулись все, кто находился на
старте.
— Что-то случилось, Игорь!
— Самолеты, кажется, столкнулись. Бежим! — Игорь бросил под ноги папиросу, притушил ее и помчался
туда, где уже толпились люди. Я за ним.
...Перед нами — разбитый в щепки самолет. Бронестекло фонаря рассыпалось на мелкие осколки. В
кабине [15] лежал Тараканов. Его вытащили, перенесли в санитарную машину и увезли.
Позади разбитого самолета стоял Ил-2 с пробитой кромкой правого крыла.
Нетрудно было догадаться, что виновником этого происшествия был Тараканов. Произошло все из-за его
недисциплинированности. Он самовольно сел в самолет, не осмотревшись, и вопреки запрету стартера
повел машину на взлет. Уже в конце разбега, метрах в двадцати, прямо перед собой Николай увидел Ил-2, руливший после посадки, и резко потянул на себя ручку. Самолет, поднимаясь вверх и теряя скорость до
критической, задел правым колесом плоскость рулящего «ильюшина» и метров с двадцати пяти —
тридцати рухнул вниз.
Мы с Игорем были подавлены: Тараканов — опытный, заслуженный летчик — и вдруг такое!.. И из-за
чего? Из-за амбиции, из-за бравады. Хорошо еще, что остался жив...
Потом, когда Николай возвратился из госпиталя, ему объявили: за грубый дисциплинарный проступок он
отстранялся от полетов, был понижен в звании...
Это был суровый для него урок и предостережение для других.
На партийном и комсомольском собраниях живо, горячо обсуждался в эти дни вопрос о дисциплине, о ее
прямой взаимосвязи с безаварийностью, с боевой готовностью, со всем укладом армейской, фронтовой
жизни.
4.
29 апреля 1943 года — знаменательная для нас дата: этот день объявлен годовым праздником полка.
