Хаим Саббато - Выверить прицел
И тут, когда они были уже почти рядом, скомандовал Вагман: «Шломо, огонь!»
Передо мной целая колонна, а я один. Я обязан попасть. Стреляю в первый. Попал. «Цель!» — кричу. «Во второй», — говорит тихо Вагман. Стреляю в том же направлении: «Цель!» — «Огонь, Шломо!» — говорит Вагман. И так я стрелял и стрелял. Мы одни подбили семь танков. Тут подоспели наши. Вагман спустился ко мне в отсек и крепко обнял. В глазах слезы. Эли, который без устали подавал снаряды, спросил взволнованно: «Шломо, все в порядке? Есть попадания?» Ори, командир полка, поздравил Вагмана по связи: «Молодец! Такое сделал! Завтра поведешь полк». В глазах командира полка это награда, подумал я. Дело довершила наша авиация.
Мы узнали, что это были иракские танки. Целый их полк со свежими силами пришел на помощь сирийцам. «Что им до нас? — подумал я тогда. — Зачем они пришли воевать с нами? Ради чего?»
Солнце зашло, я встретил Субботу в танке. «Пойдем, любимый мой, навстречу невесте»; «Хвалебная песнь дня субботнего». Всю огромную благодарность, которую я чувствовал сейчас, и все, что лежало у меня на сердце с самого Судного Дня, вложил я в слова «Леха Доди»[48], гимна встречи Субботы:
Святилище Владыки, царский град,
Поднимись и восстань из развалин!
Полно тебе изнывать в юдоли плача!
И Всевышний сжалится над тобой.
Отряхнись от праха, поднимись,
Облачись в одежды славы твоей, народ мой,
Вместе с сыном Ишая из Бет-Лехема.
Приблизься, Господь, к душе моей и избавь ее.
Поправшие тебя будут попраны,
И разрушившие тебя будут разрушены.
Будет радоваться тебе Бог твой,
Как жених радуется невесте.
В субботнюю ночь мы шли на север в густом тумане. Первые в нашем полку. В пути я увидел другие наши танки и доложил Вагману. Мы присоединились к ним на ночной стоянке. Я достал вино. «Благословен Ты, Господь, Бог наш, Владыка Вселенной, освятивший нас своими заповедями и возжелавший нас; Субботу, святыню Свою в благоволении и любви даровавший, память о сотворении мира, первый из святых праздников, напоминание об Исходе из Египта. Ибо нас избрал Ты и освятил среди всех народов».
Мы втроем поднялись, чтобы выйти из будки. После нас на очереди следующие трое: Саша, Зада и Цион. Их историю я знал.
Многое, что было скрыто от меня с самого начала войны, прояснилось после рассказов Шломо и Эльханана. Одно оставалось тайной.
Задумавшись, я брел назад к своему танку. Снова видел перед собой маму, как она по-особенному пристально смотрит мне в глаза и говорит: «Ты обязан выяснить, что случилось с Довом». «Но я не знаю, — отвечаю я. — На учениях мы всегда были вместе, но не на этот раз. Все экипажи перемешались. Все делалось в жуткой спешке, набирали экипажи из тех, кто был под рукой, и, если кого-то не хватало, брали другого, лишь бы танк мог поскорее выйти. Не было времени ждать, пока соберется постоянный экипаж».
Мне показалось, что кто-то идет следом за мной. Я обернулся и увидел офицера-следователя. Он остановил меня.
«Я хочу тебе кое-что рассказать, — начал он. — Я вспомнил об этом, когда ты говорил про свои тфилин. Ты еще упомянул, что на мешочке был вышит Маген-Давид. Я вспомнил, что, когда мы проводили такое же расследование, как сегодня, в другой роте, один солдат рассказывал, как его товарищ из „Голани“ нашел чьи-то тфилин. Товарища звали Момо. Или Шломо. Он нашел их в отсеке заряжающего в одном из обгоревших танков возле горы Йосифон. Танк был сожжен начисто. На мешочке было вышито имя. Я подумал, что тебе это может быть интересно», — закончил он и быстрым шагом пошел назад. Я бросился за ним.
— Какое имя? — крикнул я.
Офицер пожал плечами, словно говоря: «Сожалею, но не могу же я все упомнить».
ЙУД-АЛЕФ
Мы вернулись к повседневной работе. Считаем дни до следующего отпуска. Каждый день похож на другой. Длинные и холодные ночи. Только когда появлялся Кимель и привозил почту, в части ощущалось волнение. Мы бежали навстречу, но он сначала занимался административными вопросами, обменивался несколькими словами с Хананом и лишь затем развязывал веревки, стягивавшие пачки с письмами. Мы нетерпеливо набрасывались на них — единственную связь с оставленным нами миром. Кто-нибудь выкликал написанное на конверте имя, а Саша и Зада добавляли к нему что-нибудь смешное.
Однажды на мое имя пришло сразу несколько писем, в основном от детей. Перед войной я преподавал два раза в неделю в шестом классе, и дети писали мне регулярно раз в неделю. Не знаю, был ли это их собственный почин, или так распорядился директор. Определив их по почерку, я отложил детские письма в сторону. Стал смотреть, от кого другие. Одно из них привлекло мое внимание. Оно было армейское, и послал его Яир. Я удивился: с чего это вдруг он решил мне написать? Я быстро разорвал конверт.
«Мир и благословение возлюбившим Тору. Я надеюсь, что с тобой все в порядке. Слышал, что у вас были нелегкие дни. С Божьей помощью мы еще дождемся утра. Об этом учили мы: „И остался Яаков один. И боролся человек с ним до восхода зари. И увидел, что не одолевает его, и коснулся бедра Яакова…“[49] А что было далее? „И засияло ему солнце…“[50] А потом встретился он с врагом своим, с Эсавом, но несмотря ни на что: „И пришел Яаков благополучно“[51]. Кто такой Яаков, откуда его имя? От того, что: „Рукой держался за пятку[52] Эсава“[53]. Он знал, что не сможет опередить брата, выходя из материнского чрева, но и склониться перед ним не желал. Потому и держался за пятку Эсава и продолжал борьбу, пока не засияло ему солнце и не услышал он: „Ибо ты боролся с ангелом и с людьми, и победил“[54].
Ты, конечно, удивишься: с чего это вдруг я решил тебе написать? Дело в том, что в йешиве я был напарником Дова. Он много рассказывал о тебе. Думаю, ты захочешь услышать то, что я знаю. Тебе, вероятно, известно, что я не танкист и регулярную службу проходил в артиллерийских войсках. Демобилизовался за несколько месяцев до начала войны и еще не был зачислен ни в какую определенную резервистскую часть. В воскресенье, на второй день войны, я добрался до Рош-Пины. Болтался там вместе с такими же неприкаянными, не знавшими, к какой части они теперь относятся, и с прилетевшими из-за границы, у которых тоже не было своей части. Нас перебрасывали из одной базы в другую, и каждый раз нами занимался новый командир. В одном месте считали, что мы должны оставаться „свежим резервом“, в другом пытались организовать из нас новую батарею. В конце концов я оказался на Южном фронте и участвовал в переправе через канал, но это история длинная, и нет у меня ни сил, ни охоты о ней писать.
Во вторник, на четвертый день войны, мы все еще обретались в Рош-Пине, ожидая оформления в боевую часть и мечась в поисках снаряжения. Нам сообщили, что прибыли прицепы. В то время как я бежал за ними на другой конец лагеря, я встретил еще одного парня из нашей йешивы, который тоже куда-то бежал. Увидев меня, он сказал: „Ты знаешь, Яир, я слышал, что нашли его тфилин“. „Чьи тфилин?“, — спросил я. „Тфилин Дова, — говорит, — Дова, твоего напарника“. Меня словно ударили. Перехватило дыхание. Все время слышим о ком-нибудь еще. Сердце сжалось: Дов? Нашли его тфилин? А парень продолжает рассказывать: „Говорят, их танк был подбит днем в воскресенье. Сгорел дотла. Что стало с экипажем — не знают. В отсеке заряжающего кто-то нашел тфилин. На футляре было вышито имя“.
Вот все, что мне известно. Позже я слышал, что двоим удалось спастись, они, возможно, могут сообщить больше. Я рассказал тебе все, что знаю. Мне неизвестно, знаешь ли ты больше. Говорят, что, хотя ты и был там, ты не знаешь ничего. По-видимому, и никто другой ничего больше не знает. Я подумал, что должен сообщить тебе про тфилин. Вы были с ним близкие друзья».
ЙУД-БЕТ
Три субботние трапезы заповеданы нам нашими учителями, чтобы была Суббота для нас блаженством, как говорит о ней пророк Йешая. Три трапезы для спасения от трех видов бедствий: тех, которые будут предшествовать приходу Машиаха, войны Гога и Магога и мук преисподней. Наиболее ревностные устраивают и четвертую, уже после церемонии отделения Субботы от наступающих будней. Накрывают заново стол, садятся за него в субботней одежде и провожают Царицу-Субботу, как это принято между близкими, любящими друг друга людьми, которые устраивают один для другого праздничные обеды и приглашают на них многих гостей, а когда гости расходятся, говорит хозяин дома своему любимому другу: «Раздели со мной легкий ужин на двоих, ты и я, потому что грустно мне расставаться с тобой».
Великое сокровище даровано Израилю, и имя ему — Суббота. Ведь на каждый нечетный день приходится четный, и они составляют пары. И только у Субботы нет пары: «Сказал Субботе Творец: „У тебя нет пары и у народа Израиля нет пары, Израиль и будет супругом твоим“.»
