Хаим Саббато - Выверить прицел
Дальше вести бой в плохо управляемом танке мы не могли. Тогда нам дали приказ эвакуировать раненых. Вагман бегал под огнем и притащил в танк пять человек. Мы наложили им повязки, напоили и отвезли в Нафах.
Там, у пункта сбора раненых, я увидел стонущих на носилках людей и накрытые простынями тела убитых. Понял, что здесь происходило в последние дни. Тяжело. И тут мне была явлена милость: я увидел служебное помещение и зашел туда. На столе стоял телефон. Я машинально поднял трубку. Ответил телефонист. «Можно получить линию?» — так же бездумно спросил я. «Почему нет, — сказал он, — минуту». Невероятно! Отсюда — домой? Прямо с войны? Из этого ада? Домой? Я набрал номер. Жена взяла трубку. Слова застряли у меня в горле. Мы поженились за месяц до войны. «С праздником! — прокричал я в трубку. — Я в порядке. С праздником!»
Я попросил у Вагмана разрешения переночевать в сукке. Он из кибуца Сдот-Ям и не очень-то понял смысл моей просьбы, но разрешил. Я заснул мгновенно, ни о чем не думая. Спустя два часа он меня разбудил и велел быстро перебираться в танк. Сирийская артиллерия обстреляла лагерь. Все должны быть на местах.
Утром мы еще успели помолиться, взять в руки лулав и этрог. Этрог я привез еще из дома. Я всегда покупаю его до наступления Йом-Кипур: как знать, может, именно эта заповедь перевесит чашу весов в мою пользу. Говорили мудрецы наши, что человек должен всегда относиться к себе так, словно он наполовину виновен, наполовину оправдан. Так же и весь мир: наполовину виновен, наполовину оправдан. Выполняет человек одну заповедь, и чаша весов — и для него, и для всего мира — склоняется в сторону оправдания. Но не только это: этрог символизирует тех, у кого есть знание Торы и добрые дела, подобные запаху и вкусу. Кто-то из раввината принес пальмовую ветвь, мирт и иву, и мы произнесли благословение и склонили их на четыре стороны света, чтобы поставить преграду духу зла. Я представил себе синагогу и свитки Торы, мысленно обошел вокруг них, как положено, и произнес слова молитвы о спасении: «О, спаси нас! Ради Тебя, Бог наш, спаси нас! Ради Тебя, Избавитель наш, спаси народ Твой, и благослови удел Твой, и веди и храни народ Твой во веки веков!»
В одиннадцать часов Вагман сказал, что до начала прорыва нам следует прибыть на место сбора. Мы двинулись в направлении горы Авиталь. Из всех, кто остался в полку, образовали четыре боевых соединения. В нашем было одиннадцать танков. Командиром назначили Саси, а Вагмана — его заместителем. Уже вовсю шла артподготовка, и авиация бомбила сирийские позиции. На этот раз атакуем мы. Наконец-то организованное наступление. Как описано в книгах. Как нас тренировали на учениях.
В два часа дня передали приказ: идти на Кунейтру. Первыми шли танки другого полка нашей дивизии. Этот полк понес большие потери. В основном от противотанковых орудий. Мы были в прикрытии, и с нашей позиции было хорошо видно, как на главном направлении удара подбивают наши танки и они горят. В одном из них наводчиком был брат моей жены.
Получен приказ командира нашего полка, Ори: идти на прорыв! По связи передали, что ранен Амос, командир одного из соединений. Все время слышим голос Ори, уверенно и спокойно отдающего команды.
И вдруг он исчез. Молчание. Все в тревоге: что случилось? Мы шли за ним с первого дня. Но через несколько минут мы снова его услышали: «Я к вам вернулся. Пересел из командирского бронетранспортера в свой танк». Он не объяснил почему, но все и так поняли: бронетранспортер подбит, но он спасся.
Во главе нашей колонны идет Саси. Идет быстро. У него новый «центурион», развивающий хорошую скорость. У нас «центурион» старого образца, работающий на бензине. Мы от него отстаем, а из-за нас — и все остальные танки. Саси торопит. Водитель увеличивает скорость, но тут не срабатывает управление, и мы проваливаемся в огромную яму. Орудие уперлось в ее край, в него набилось полно камней и земли. В последний момент я успел поднять ноги, чтобы их не защемило, — кошмар, который всегда преследует наводчика. Остальные танки прошли мимо нас и присоединились к Саси.
Мы выбрались из ямы и двинулись вслед за ними. Пушка свернута на сторону. Неизвестно, можно ли вообще стрелять из пушки, в которой полно камней. Однако времени на сомнения у нас не было: стреляли в нас. Вагман приказал дать ответный залп. Я выстрелил и даже попал, но вместе с этим выстрелом сорвало треть ствола. Остались с «мини-стволом». Понятно, что я ни в кого больше попасть не мог, хотя и пытался. В башню набился порох. Пушка пришла в негодность. Перешли на пулеметы. Нас обстреливали из «базук» и ракетами. В таком виде дошли до Хан-Арнабе. Мы тогда думали, что серьезных сирийских бронетанковых сил уже не встретим, но и «базуки», и ракеты приводили к ощутимым потерям. К вечеру заняли новые позиции. Небо окрашено оранжевым, повсюду «костры». Через каждые несколько минут взрыв, и мы знаем, что это взрываются боеприпасы в подбитом танке. Нашем или вражеском. Этого мы знать не можем. Видим сирийские джипы и грузовики с пехотинцами. Стреляем по ним из пулеметов. Наконец Вагман решает окончательно, что дальше на нашем танке воевать нельзя. К нам стали подходить ребята из других экипажей и забирать то, в чем у них ощущалась нужда. Я раздавал охотно. Думал: «Все равно сейчас вернемся в Алику. Всё! Война для меня окончена». И как раз в эту минуту рядом с нами остановился танк.
Его командир сказал, что больше не может. Он просил Вагмана, чтобы его кто-нибудь заменил. Вагман не колебался ни минуты. Оставил нас и перешел к ним. Я очень расстроился от того, что Вагман не вернется с нами в Алику, но тут подошел также и их наводчик. Взобрался к нам и спросил, кто наводчик у нас. Я ответил, что я. Он сказал мне, что у него болит спина. Он тоже хочет вернуться. Стоял и ждал. Мы обменялись взглядами. «Болит у тебя спина?» спросил я. «Да, — отвечает он, — болит». — «Спина?» — говорю я. «Да, подтверждает он, — спина. Мне нужно вернуться. Ты меня замени». Я гляжу на него в упор. Прямо в глаза.
В этот момент возвращается Вагман за личными вещами. Поднимает свой вещмешок, поворачивает голову в мою сторону, смотрит на меня со значением и говорит: «Шломо! Ты знаешь, что я думаю». Я понял. Взял с собой бутылки вина и тфилин и пересел в другой танк. В Алику вернулись те двое.
Как сказано в Псалмах: «От Господа произошло сие, и чудом выглядит оно в глазах наших». Кто знает, как повернулось бы дело с иракскими танками, если бы мы тогда возвратились. Утром двинулись южнее — расширить наши позиции в сирийском анклаве. Таков приказ. Мы снова идем за Саси. Прошли через несколько селений. Везде по нам стреляют из противотанкового оружия. Саси выстрелил и попал в стену. Отлетевший от нее камень ранил его в голову. Командование принимает Вагман. Сейчас наш танк идёт первым. У Вагмана черное, как уголь, заросшее щетиной лицо и длинные волосы. Сейчас он командир батальона. Мы идем во главе соединения.
В полдень подошли к деревне Насаж. Командир полка отдает приказ об остановке. Подходят грузовики с боеприпасами, цистерны с горючим. Мы отдыхаем. Используем передышку. Люди наконец-то вылезают из танков. Некоторые, стащив с себя одежду, льют друг на друга воду из канистр. Другие едят, сидя на трансмиссиях. Водители, проверив моторы, оставили свои кабины, чтобы взглянуть на солнце и вдохнуть воздух без копоти и пороха. Отдых. Все почти уверены, что впереди уже нет сирийских танков. Чувствуется конец. Во всех танках рации настроены на внутрибатальонную связь. В нашем есть еще и линия внутриполковой связи, потому что Вагман сейчас командир. Следим за тем, чтобы связь поддерживалась постоянно. Мы еще были в процессе подготовки, когда услышали, как Дан, командир дивизии, приказывает Ори, командиру полка, немедленно прервать остановку и прекратить все приготовления. По машинам! Навстречу нам движется танковое соединение.
Мы были ошарашены. Танки? Но мы думали, что сирийских танков больше нет. Вагман отреагировал стремительно. Не дожидаясь приказа командира полка, велел нам занять места и двинул наш танк в указанном направлении. Поскольку мы были первыми и шли быстро, мы далеко оторвались от остальных и оказались одни. Когда мы поднялись на один из холмов, я увидел в перископ танки, выныривавшие из-за холмов и спускавшиеся нам навстречу. Десять танков. Я крикнул Вагману: «Ты видишь то, что вижу я?» — «Да», — отвечает он тихо. «Стрелять?» — спрашиваю я и навожу орудие на первый танк. «Нет, — отвечает шепотом Вагман. — Подожди». Они идут против солнца и пока нас не видят. Похоже, что они вообще не совсем понимают, где находятся. Но они все ближе и ближе, и я начинаю нервничать. Очень нервничать. На что он рассчитывает? Почему не разрешает стрелять? Ведь они могут нас обнаружить. Они подходят все ближе. Я продолжаю держать первый танк на прицеле. Вагман велит ждать.
И тут, когда они были уже почти рядом, скомандовал Вагман: «Шломо, огонь!»
