Анатолий Недбайло - В гвардейской семье
неровностях дороги.
Я стоял у кабины. И вдруг... Что там произошло — не знаю. Только водитель резко нажал на тормоз.
Машина сразу остановилась — и живая масса, качнувшись, [126] навалилась на меня. Моя левая, еще
неокрепшая рука подвернулась — и я ощутил адскую боль. Теперь пришлось спешить не в столовую, а в
санчасть. Врач ощупал руку, покачал головой, велел наложить шину.
После обеда узнал, что ровно в пятнадцать часов в тот же район, куда я водил шестерку, пойдет с группой
Кривошлык. Его заместителем будет капитан Коровин.
— Товарищ майор, меня, выходит, вы оставляете?..
— Так решил командир полка! — сухо отрезал Кривошлык.
«Значит, уже доложили Ляховскому!» — догадался я и поспешил в штаб.
— Товарищ подполковник! Там много зениток. Я пойду вместо Коровина — обстановка мне ведь уже
известна...
— Вам надо отдохнуть, товарищ Недбайло! А Коровин стажируется. Времени у него остается мало...
— Но у него ведь и опыта мало! — никак не мог успокоиться я.
— Опыт — дело наживное. Стать бойцом можно только в бою! — парировал Ляховский.
Лишь только в небо взлетела ракета, как один за другим стали оживать «ильюшины». Стоянка огласилась
неистовым ревом мощных моторов. Забегали, засуетились авиаспециалисты.
Механики выхватывают из-под колес колодки, и самолеты один за другим выруливают на взлетную
полосу, разбегаются и, словно оттолкнувшись от земли, уходят все выше и дальше.
Вот уже последний самолет поднялся в воздух. Группа вытянулась цепочкой. Машины догоняют
ведущего, занимают свое строго определенное место в строю. Шестерка совершила традиционный круг
над аэродромом, ложится на курс и удаляется. Взлетают и «малыши» — четыре истребителя прикрытия.
Мысленно желаю им удачи.
Щемит сердце. Эскадрилья ушла на боевое задание без меня. И все — из-за какой-то нелепой
случайности...
Раздосадованный и удрученный, иду к авиаспециалистам. Невдалеке от того места, где несколько минут
тому назад стоял мой самолет, что-то клепают механики. [127]
— Товарищ командир, Малюк очень уж старательно готовил сегодня свой пулемет, — сообщает Гриша
Мотовилов.
— А где он? — встрепенулся я, словно током ударенный.
— Так он ведь с Коровиным улетел!
— Как улетел?
— Ему капитан Коровин приказал лететь, — вмешалась в разговор Саша Чиркова. — Я сама слышала.
— Ладно уж, прилетит — потолкуем с ним! Только бы все у них было как следует. .
Перехожу от одной группки авиаспециалистов к другой. Жду. Как же томительно тянется время! Теперь
сочувствую командиру полка. Понимаю, как нелегко ему отправлять в бой экипажи и ждать их
возвращения. А сколько раз в день ему приходится провожать летчиков за линию фронта!..
— Ну, как там дела? — спрашиваю оперативного дежурного.
— Позывных не слышно, — отвечает он.
Направляюсь к выходу и смотрю на часы: по времени майор Кривошлык уже должен возвращаться.
Почему же с ним нет связи?
У посадочного знака радиостанция, там командир полка. Может, ему уже что-то известно?
Дает себя знать привычка: пристально осматриваю рабочую часть полосы — нет ли на ней чего-нибудь
такого, что мешало бы посадке? Нет! Только трава придавлена колесами, примята тугими воздушными
струями.
...Первыми показались вдали четыре «яка». «А где же штурмовики? — бьется тревожная мысль. — Что-
то стряслось!..».
Наконец, показалась точка. Увеличивается. Всматриваюсь в небо до боли в глазах — одна, только одна!
Больше не вижу. Ага, вон там, в стороне, показалось еще две. Ниже — тоже две. Боевой порядок
нарушен. Это плохой знак! — Сколько всего? Пять. А где шестой? Где? И кто?..
Самолеты растянулись, поодиночке подходят к границам аэродрома. Первый буквально плюхнулся
поперек взлетно-посадочной полосы, не выпустив шасси. Четыре один за другим совершают посадку
нормально. [128]
Бегу к поврежденному «илу», на котором — «мой» номер. Вот так сюрприз! Возле него уже
остановилась санитарная машина. Затем подлетела командирская «эмка», и подполковник Ляховский о
чем-то расспрашивает растерянного Коровина. Тот, переминаясь с ноги на ногу, что-то несвязно отвечает.
Отхожу в сторону — и тут вижу, как из кабины стрелка вытаскивают окровавленного Малюка. Бросаюсь
к нему:
— Антон, дружище! Что с тобой? Антон!..
Наклонился, обхватил руками его голову, повернул к себе. Никаких признаков жизни. Глаза закрыты, губы сжаты...
— Потерял сознание, — объясняет врач. — Осколок попал в голову.
— Эх, Антон, Антон! — выдохнул я и почувствовал, как горло перехватил спазм.
Санитарная машина увозит Малюка в госпиталь. На глаза наворачиваются слезы. Сколько раз попадали с
ним в сложные переплеты, сколько раз были на грани смерти! Выжили, снова воевали. Думал, всю войну
вот так пройдем рядом, до самого Берлина. А тут — на тебе! Отвоевался мой друг...
Командир все еще беседовал с Коровиным. То ли отчитывал его, то ли выяснял какие-то подробности.
Мне же хотелось узнать, как это случилось?
Только через четырнадцать лет из уст Малюка узнал подробности. Первый же заход «ильюшиных»
сорвали вражеские истребители. Десятка Ме-109 атаковала шестерку, и группа рассыпалась. Коровин
оторвался от товарищей, и четверка «мессеров» насела на него, атакуя попарно. Отбиваясь от них, Малюк поджег одного, затем второго. Коровину следовало бы маневрировать, а он пошел по прямой. Это
использовал третий «мессер» — и зашел снизу. Малюк попытался подсказать Коровину, что надо
отвернуть, но связь не работала. А «мессер» уже открыл огонь. Хорошо, что подоспели «яки» — они
спасли Коровина от верной гибели. А вот Малюк...
Из этого полета не вернулись летчик Иван Анисимов и воздушный стрелок Аркадий Захаров. Их
штурмовик был сбит прямым попаданием зенитного снаряда и упал в районе цели. [129]
...Бои в районе Севастополя подходили к концу. Рука моя уже окрепла, и меня снова допустили к
полетам. Коровин уехал из полка, и моим заместителем временно был назначен лейтенант Карпеев.
Однажды Катюша предложила:
— Возьми меня, Анатолий, к себе воздушным стрелком! Очень прошу тебя!
— Я не могу подвергать тебя опасности. Слишком велик риск...
— Но ведь и ты рискуешь! А я хочу защищать тебя. Кто это сделает так, как делал Малюк? Только я...
— Меня может сбить зенитка...
— Спасибо — утешил!
— Нет, Катя! Я не могу взять на свою совесть такое, не могу — пойми ты меня!..
Говорил, а сам радовался мысли, что Катя — человек прекрасной души, друг и товарищ, готовый делить
пополам и счастье, и горе. Как это хорошо! И чтобы закончить разговор, я объяснил:
— У меня уже есть стрелок.
— Кто же?
— Младший сержант Матвеев, моторист.
— Дмитрий — хороший парень. Мне остается только позавидовать ему. , — вздохнула огорченная Катя.
С Матвеевым мы уже провели несколько занятий. Был он расторопным, бесстрашным, отличался
быстрой реакцией. Впоследствии показал себя достойным преемником Антона Малюка.
6.
Еще свежи были радостные воспоминания о Первомае, а тут новый праздник: 9 мая штурмом взят
Севастополь. Неделю спустя и весь Крымский полуостров был очищен от гитлеровских оккупантов.
Наступило временное затишье. Но мы знали: впереди — новые бои, новые сражения. Враг сломлен, но
еще силен.
В полк прибыло пополнение. Молодых летчиков надо было вводить в боевой строй, учить искусству
побеждать противника. Полеты чередовались с занятиями в классах. Молодежь овладевала теорией, изучала тактические приемы, закалялась идейно. [130]
Я много работал с новичками, заботясь о том, чтобы как можно скорее они стали настоящими
воздушными бойцами. Теперь была возможность детально проанализировать наиболее успешные наши
операции, причины неудач. Все понимали, что война без жертв не бывает. Но избежать ничем не
оправданных потерь можно. И нужно! Об этом шла речь на партийных и комсомольских собраниях, на
летно-тактических конференциях.
А еще интересным был разговор о боевой зрелости командира. Война — не только строгий экзамен, суровое испытание для солдата, она — большая школа мужества и боевой зрелости командира.
Мне, молодому командиру, во многом оказывали помощь Ляховский и Кривошлык. Очень много сделала
для моего командирского становления партийная организация.
До сих пор памятны партийные собрания, на которых рассматривались злободневные вопросы нашей
