Анатолий Недбайло - В гвардейской семье
пути. Но ничто уже не может остановить наступающих. Впереди идут штурмовые группы наземных
войск, получившие задание блокировать и уничтожать вражеские доты и дзоты. Мы поддерживаем их с
воздуха. И неспроста: здесь особенно сильный узел вражеской обороны. Сапун-гора опоясана
несколькими ярусами траншей, прикрытых минными полями и частоколом проволочных заграждений.
Пошла в наступленье морская пехота. Двинулись танки. Успеха вам, друзья боевые!..
На душе радостно: задание выполнено, все целы и невредимы. Переключил СПУ на Малюка:
— Как настроение?
— Нормальное, товарищ командир. Подсыпали фашистам перцу!..
— Споем, что ли?
— Можно! — отозвался Малюк.
— Какую?
— Ясно, какую — про Катюшу!
Угадал Малюк. Радостные и счастливые, мы поем.
Группа вышла на аэродром на бреющем, в правом пеленге... Веером распускаю ведомых на посадку: так
по традиции мы благодарим технический состав за то, что он старательно подготовил машины, и
«сообщаем» об успешном выполнении боевого задания.
После посадки летчики и стрелки доложили о том, что видели. Я доволен: ни одной царапины на «илах»
нет. Теперь не стыдно явиться к командиру полка на доклад.
Иду, а навстречу Николай Тараканов.
— Ну, и везучий ты, Анатолий! И в кого ты такой?
— В тебя, весь — в тебя, Николай!
— Я в подобных переплетах бывал в районе Сталинграда. Но тогда мы ходили парами. А ты вон сколько
повел! И все у тебя ладно. Все целы-целехоньки. Это же здорово! А твой Клубов не нахвалится
«сынком». Даже падая, мол, сумел живым остаться!.. [118]
— А знаешь, почему?
Тараканов удивленно смотрит:
— Почему?
— Благодаря талисману.
— Да какому еще талисману? Все это — твой «Огонек»! Думаешь, не знаю? Свадьба-то когда?
— Сразу, как только война закончится!..
4.
В предутренней тишине громко задребезжал видавший виды будильник. Я быстро встал, умылся, побрился. Мимоходом отметил про себя: лицо обветрилось, загорело и рубцы несколько потемнели, меньше заметны. Теперь я выгляжу старше своих двадцати. И не удивительно. Ведь за год мы с Малюком
были трижды на волоске от смерти. А сколько еще впереди боев!..
Взглянул на часы — время до завтрака еще есть. Вспомнил, что накануне адъютант эскадрильи старший
лейтенант Егоров вручил мне летную книжку, предложил посмотреть записи, расписаться.
Для летчика летная книжка — зеркало его дел. В ней ведется строгий учет, каждый полет записывается с
точностью до минуты. Указывается дата, содержание боевого вылета, район нанесения удара. И так — за
каждый день, по каждому месяцу. А гербовая печать на страницах сама говорит о важности летного
документа.
Перелистываю летную книжку. Интересно подсчитать, что сделано за год...
Итак, позади шестнадцать фронтовых аэродромов. С них ровно сто раз поднимался в небо. Сколько же
это «гостинцев» обрушилось на врага? По подсчетам выходит более пятидесяти тонн бомб, восемьсот
реактивных снарядов, около сорока тысяч пушечных снарядов и сто пятьдесят тысяч «шкасовских»
пуль...
Пять вражеских самолетов сбито в воздухе и семнадцать уничтожено на земле. Сожжено тридцать
автомашин. Подавлено одиннадцать зениток и шесть артиллерийских батарей. Подожжено шестнадцать
танков и самоходок, десять железнодорожных вагонов. Больше трехсот фрицев не вернутся туда, откуда
они пришли на нашу землю.
Я расписался в книжке и подумал: «Это вам, гады, [119] за Бикбулатова и Калитина, за Толмачева и
Заплавского, за Егорышева и Сачивко, за нашего любимца Прудникова, за муки и страдания людей, оказавшихся под пятой оккупантов».
После завтрака направился к штабной землянке, разыскал адъютанта и отдал ему летную книжку. От
него узнал, что наша эскадрилья через сорок минут должна быть на построении. Коротая время, заглянул
в «беседку», где летчики из первой эскадрильи погрузились в чтение только что принесенных
пропагандистом свежих газет и журналов. И вдруг зовут к командиру полка!
— Товарищ гвардии подполковник, прибыл по вашему приказанию.
В «кабинете» уже находились замполит, начальник штаба и мой комэск майор Кривошлык.
— Прошу садиться! — жестом указал Ляховский на свободный стул. Чувствую, что речь пойдет о деле, не связанном с выполнением боевого задания.
— Товарищ Недбайло! — начал командир. — Майор Кривошлык назначается начальником воздушно-
стрелковой службы полка. Как вы смотрите на то, чтобы вступить в командование третьей эскадрильей?
Ляховский испытующе посмотрел мне в глаза. Нет, он не торопит с ответом. Можно подумать.
Я несколько опешил от неожиданности. Но тут же сообразил, что решение командиром уже принято.
— Не ожидали такого поворота событий? — улыбнулся Ляховский. — Или боитесь ответственности?..
— Нет, товарищ подполковник, не боюсь. Просто опыта работы с людьми у меня нет.
— Зато боевой опыт есть. А это — главное! Думаю, справитесь.
Что я мог возразить командиру?..
Между тем Ляховский, пройдясь по «кабинету», остановился у окна и подозвал меня.
— Взгляните, пожалуйста!
Я посмотрел в окно и увидел вдали нашу стоянку. Личный состав эскадрильи был в сборе. И я убедился
еще раз, что решение уже принято.
— Они вас ждут. Так что принимайте третью эскадрилью! — тоном приказа произнес Ляховский. —
Партийная организация в эскадрилье крепкая. Комсомольская [120] — тоже. Да и мы с замполитом и
начальником штаба всегда поможем. Так что — за дело!
— Понял вас, товарищ гвардии подполковник! Благодарю за доверие. Постараюсь оправдать!
— Вот и хорошо! — ответил Ляховский. И добавил: — Заместителем-стажером у вас пока что будет
капитан Коровин. Присмотритесь и подберите себе штатного заместителя. А теперь идемте —
представлю вас личному составу.
...Я шел рядом с командиром полка. Слева — Иванов, справа от командира — Кривошлык. На душе
тревожно: как отнесутся товарищи к моему назначению, что я должен сейчас сказать личному составу, как пойдут дела в эскадрилье?
Командир полка, видимо, прекрасно понимал мою тревогу и о чем-то тихо переговаривался с майором
Кривошлыком.
Капитан Коровин подал команду: «Смирно!», — и, печатая шаг, оторвался от строя, шагнул навстречу
Ляховскому, доложил. Командир поздоровался, эскадрилья ответила зычным приветствием.
Ляховский снял фуражку, вытер платком лысину: он, видимо, тоже волновался.
— Товарищи гвардейцы! — громко произнес командир. — Вы геройски сражаетесь с врагом, прошли
славный боевой путь. Сейчас мы в Крыму добиваем остатки фашистских войск. Многие из вас
награждены орденами и медалями. В нашей эскадрилье воспитаны такие асы, как Бикбулатов, Беда...
Командир говорил о том, что молодые летчики учатся у ветеранов, перенимают их опыт. О том, что
Леонид Беда успешно командует второй эскадрильей, а сегодня командиром третьей назначен старший
лейтенант Недбайло.
— Он стоит перед вами, и все вы прекрасно знаете его. Хочу надеяться, что и с новым командиром вы
будете честно трудиться и бесстрашно воевать, успешно справляться с доверенным вам Родиной
ответственным делом.
Наступила тишина.
Ляховский, волнуясь, снова потянулся за платком. Стою, чувствую: надо что-то сказать.
— Товарищ подполковник! Разрешите мне? [121]
— Прошу.
Я шагнул к строю.
— Дорогие товарищи! Думаю, не ошибусь, если от имени личного состава третьей эскадрильи заверю
командование нашего полка в том, что мы и впредь будем в передовых...
* * *
После ужина адъютант эскадрильи вручил мне ключ от комнаты — «командирского салона», как в шутку
называли ее авиаторы.
Переступил порог «салона», внимательно обвел помещение глазами. В маленькой комнатушке стояла
аккуратно заправленная солдатская кровать. У окна — столик, стул. На столе — «фонарь» из снарядной
гильзы. На стене — вешалка.
Скромно и уютно. Можно и отдохнуть, и поразмышлять...
Адъютант ушел, и я остался один. Присел на стул. И только теперь почувствовал, что устал. Память
возвращает меня к событиям дня. Словно снова слышу слова: «Поздравляю, Толюша, с повышением!»,
— это Катюша сказала. «Растем»! — так прореагировал Иван Кондратьевич Клубов. «Думаю,
справитесь!» — выразил свою точку зрения Ляховский.
И тут, сидя в тиши «салона», вновь ощутил, как повысилась отныне моя ответственность и за людей, и за
боевую технику, и за дела целой эскадрильи. Мне предстояло сдать трудный экзамен на командирскую
