Роберт Рэдклиф - Разрушители плотин (в сокращении)
— Вот именно! — Лес хлопнул нас обоих по плечам. — Отличные вы парни, 57-я эскадрилья.
Райс бросил на меня печальный взгляд. Два других экипажа из нашей эскадрильи, которыми командовали Динги Янг и Билл Эстел, погибли.
Подошел Дэвид Молтби с бокалом в руке.
— Ты небось слыхал про Сирила Андерсона? — пробормотал он заговорщицки.
Все головы подались к нам — послушать. Андерсону тоже влетело от Гибсона — он летел на «Йорке» и отказался от выполнения задания по причине неполадок в хвостовой башне, а также из-за тумана. Теперь его, похоже, выгнали из эскадрильи.
— Не только за то, что не долетел, но и что привез бомбу обратно — вопреки приказу.
— Поздравляю с орденом «За выдающиеся заслуги», Молтби, — сказал я. — Я слыхал, на Мене ты отправил мяч прямо в ворота.
— Ну, я скорее добивал. — Он улыбнулся. — Когда я атаковал, плотина-то уже качалась. На деле свалил ее Динги.
— А почему, как ты думаешь, потребовалось целых четыре бомбы? Уоллис был уверен, что хватит и одной.
Молтби передернул плечами.
— Первые три попадания были неточными. Командир сбросил ближе и левее, Мартин вообще непонятно где, а бедняга Хоппи перекинул свою за гребень.
Все переглянулись.
— А что случилось? — спросил я без нажима.
— «Мама» попала под зенитки, уже на подлете сильно горела. Но довела атаку до конца, даже сбросила бомбу, хотя и поздно — мы видели, как она перескочила через плотину. «Мама» дальше, вся в огне, попыталась набрать высоту, потом взорвалась.
Пауза — глядя под ноги, мы осушили бокалы и начали озираться в поисках официанта. Я заметил смеющегося Джо Маккарти, героя Зорпе, — его голова и плечи возвышались над толпой. Потом — Дэвида Шэннона, на вид совсем мальчишку, уверенного, что это он взломал Эдер: он нынче праздновал двадцать первый день рождения. Но здесь не хватало стольких лиц, давно уже ставших привычными: Барлоу, Модсли, Байерса, Бэрпи и еще пятидесяти девяти. В том числе Питера, Дядьки, Чоки и остальных.
— А «Вики» досталось на обратном пути, — продолжил Лес Найт, прочитав мои мысли. — Я знаю, ты дружил с Лайтфутом и его ребятами. Они отлично зашли на Эдер, уж ты мне поверь. Я в жизни не видел, чтобы такое проделывали с «ланкастером». Лайтфут вел эту махину так, будто это «спитфайр». Поразительно. И бомбу сбросил как в аптеке. Она проломила плотину, будто врезали кулаком по мокрой картонке.
Время шло, шампанское лилось, шум становился все громче. Король со своей свитой, предвидя начало дебоша, незаметно удалился в какое-то более спокойное место. После их ухода все отбросили последние потуги на приличие. Появились бутылки с джином и виски, а также жены, подружки и барышни из Вспомогательного корпуса. С воплями и кряхтением приволокли пианино, и скоро загремели песни, начались танцы, игры и всевозможные дурачества. Как и принято у летчиков, подумал я, глядя на этих расшалившихся детей. Летать от души, веселиться от души и ни о чем не думать. Ибо завтра тебя может ждать смерть.
Я немного понаблюдал со стороны, а потом — голова кружилась, и мне почему-то было очень одиноко — оставил их веселиться дальше. Снаружи воздух был напоен запахом росистой травы и вьющихся роз. Я глубоко вздохнул, глядя на зазеленевшую взлетно-посадочную полосу и в бескрайние линкольнширские небеса.
— Здравствуй, Квентин. Чудесный вечер. — Ко мне подошел Чарльз Уитворт с бокалом бренди и сигарой.
— Здравия желаю, сэр. Ничего себе денек выдался.
— Да уж верно. Как там жена Мюррея?
— В серьезной беде, сэр, как вы и говорили.
— Помочь можешь?
— Не уверен. Постараюсь.
— Понадобится что — дай знать.
— Спасибо, сэр.
Он затянулся сигарой, озирая свои владения.
— Знаешь, мне нравилось командовать этой базой. Лучшее из всех моих назначений. Но ее скоро закроют. Будут строить бетонную полосу. После этого все тут изменится. Это, можно сказать, чуть не последняя бомбардировочная база с грунтовкой. Но, с другой стороны, в жизни все меняется, верно? Рано или поздно, надеюсь, ты понял, о чем я.
Я понял. Я больше не был летчиком и никогда не буду. Не был ни офицером разведки, ни адъютантом. Не был никем, разве что вгонял всех в краску. Место мое было не здесь. Пора было уходить, и я чувствовал, что готов.
— Тебе абсолютно не в чем себя винить, Квентин, — уловив мои мысли, продолжал Уитворт. — А достоинств у тебя хоть отбавляй. Первое — здравый смысл, кроме того — боевой опыт, логика, доброе сердце. В ВВС все это требуется. Скажи одно словечко — и я живо пристрою тебя в штаб Пятой группы.
— Благодарю вас, сэр, но мне либо на фронт, либо никуда. Я готов к переменам. Готов начать новую жизнь.
— Я так и думал. А капрал Хиксон является частью новой жизни?
— Ну да вот, да, не знаю. — Я покраснел. — Хотелось бы…
— Вот и славно. Кстати, она в Лондоне. Ее перевели в штаб разведки ВВС, и ей там не очень нравится, мягко говоря. Это в Хайгейте, называется Этлон-Хаус. — Он ухмыльнулся, потом сунул мне в ладонь какую-то бумажку. — Позвони им, скажи, что ты мой адъютант, пусть соединят с ротой связи. Вот и поговорите.
— Я… просто не знаю, что сказать, сэр.
— А ты ничего не говори. Просто действуй. Carpe diem,[1] и все такое. Только, ради бога, никому не проговорись!
И с этими словами он развернулся и пошел прочь по траве.
И я ей позвонил. Через каких-нибудь десять минут.
— Квентин! Слава богу. А я тут с ума схожу. Ты где?
— В Скэмптоне. Только что откушал с королем. Вот так-то.
— Ах ты, негодник. Ты же на лечении.
— А мне надоело. И всплыло тут кое-что. А как ты?
— Скучаю по тебе. И вообще тут ужасно. Странно, я раньше так любила эту работу. Но, с тех пор как мы начали работать вместе, все изменилось. И теперь мне это не по душе.
— Гм. Ты выразила мои мысли. И я решил с этим покончить. Подать в отставку. Меня явно спишут по болезни.
— Ого. И что дальше?
— Пока не знаю. Приведу лицо в порядок. Стану адвокатом.
— Что ж, рада слышать. И какие чувства испытываешь?
— Самые замечательные. Может, и ты со мной?
Пауза. Но совсем короткая.
— Снова возьмешь меня в водители?
— Я возьму тебя в жены, Хлоя. Ты выйдешь за меня замуж?
— Конечно. Я только об этом и мечтала. А когда?
— Как можно скорее. Только, Хлоя, у меня есть одна просьба.
— Какая?
— Сейчас не могу сказать. Но мне нужна твоя помощь.
Мы разъединились. Я немного постоял, покачивая трубку в руке, еще не решаясь поверить. Я обручен.
Я вернулся к себе, открыл окно, налил виски. Снаружи доносились звуки гулянки, где-то граммофон играл Гленна Миллера. Я поднял бокал, приветствуя ночь, потом выпил.
Через пять минут в комнату ввалился Гай Гибсон.
— Après moi le deluge, — выпалил он по-французски.
— Простите, сэр?
— «После меня хоть потоп». Девиз нашей эскадрильи. Как, нравится?
— По-моему, просто замечательно, сэр. Прекрасно подходит.
— Это Мартин придумал. Так! Я слыхал, у тебя есть виски.
— Да, есть. Налить рюмочку?
— Налить, только три! До краев. И сам выпей.
— Ну что ж, сэр, если вы настаиваете…
— Настаиваю. И прекрати называть меня «сэр». — Он подмигнул. — По крайней мере, до завтра.
Он был пьян, растрепан, краснолиц. Я налил ему, он взял рюмку и плюхнулся в кресло, разглядывая меня с любопытством.
— Гляжу, тебе отрезали руку, Кредо. Сочувствую.
— Выбора не было. На самом деле без нее даже лучше.
— Вот только летать с одной сложновато. С другой стороны, летает же этот Бадер на истребителе без ног, так что нет ничего невозможного. Правда, я слыхал, самолет у него вихляется почем зря.
Я сообразил — а они очень похожи, Бадер и Гибсон. Оба вспыльчивые, упрямые, волевые. Оба убеждены в собственном бессмертии. Оба — непревзойденные командиры.
— Представляешь, Квентин, мне решили навесить чертов крест Виктории.
— Я уже слышал. Поздравляю. И не могу не добавить — по заслугам.
— Думаешь? А я сильно дрейфил. Прямо поджилки тряслись.
— Еще бы. Вы же тоже человек. Но вы подготовили остальных, вы их вдохновляли, внушали им уверенность. Вы довели их до цели и вопреки всему выполнили задачу.
— Мне так приказали, у меня не было выбора.
— Неправда, Гай. На Мене, после неудачи Хоппи. Когда вы полетели с Мартином, чтобы отвлекать зенитки. Этого вам не приказывали. На мой взгляд, это стоит креста Виктории.
— Ну, может быть. — Он осушил рюмку. — Только потери великоваты.
Повисло молчание. Снаружи, в коридоре, летчики шумно расходились по своим комнатам. Я нагнулся, долил ему виски, понял, что или сейчас, или никогда.
— Можно задать вам один вопрос?
Он махнул рукой.
— Валяй.
— Как вам кажется, вас ждали? В смысле, на Мене. Как вам показалось, немцы успели подготовиться?
