Хулио Травьесо - Время "Ч"
— Парни, вы не знаете, что там случилось? — спросил один из них, в то время как остальные обыскивали машину. Они пока еще смутно представляли, что именно произошло в Сантьяго; по донесшимся сюда слухам, группа военных устроила вооруженный мятеж. Кинтела ответил, что ему ничего не известно. Не обнаружив ничего компрометирующего, солдаты пропустили машину.
После Пальма-Сориано машину останавливали в каждом населенном пункте; но подпольщики говорили всякий раз, что едут из соседнего поселка. Таким образом, чем значительнее становилось расстояние, отделявшее их от Сантьяго, тем больше появлялось у них шансов на спасение.
Неподалеку от Ольгина на мосту их остановили в очередной раз. Подошли двое — сержант и солдат. Сержант держал одной рукой пулемет Томпсона, другой бутылку рома «Бакарди».
— Куда направляетесь?
— В Гавану.
Сержант вскинул пулемет.
— А ну-ка, подвиньтесь, — скомандовал он, залезая в машину.
Бедиа перебрался на заднее сиденье, уступая место солдату.
— Поехали.
Кинтела посмотрел в зеркальце заднего вида. Бедиа чуть заметно кивнул головой. Моментально созрел план: если эти двое попытаются их задержать, они их сразу прикончат. На въезде в Ольгин Кинтела попытался заговорить с сержантом. Тот охотно вступил в разговор, обдав Кинтелу запахом винного перегара. Впереди показалась гарнизонная казарма. Вокруг нее стояли танки, толпились поднятые по тревоге солдаты. Кинтела вновь посмотрел в зеркальце на Бедиа и сделал ему условный знак. «Мы уже были готовы их пристрелить и рвать на полной скорости из города».
— Ну, парни, здесь нам выходить. Поезжайте осторожней, впереди на шоссе ремонт дорожного полотна, — сказал, открывая дверцу, сержант.
Кинтела облегченно вздохнул, вытирая струившийся по лицу пот.
Если в Сантьяго они ехали не спеша, то назад теперь мчались, выжимая из машины все, на что она была способна. Чтобы иметь алиби, им нужно было вернуться в Гавану до того, как их хватятся. У пересечения Центрального шоссе с дорогой на Варадеро движение было остановлено. Вскоре показалась длинная вереница автомобилей, сопровождаемая эскортом полицейских на мотоциклах. Подпольщики быстро догадались, что оказались случайными свидетелями возвращения с Варадеро диктатора Батисты в сопровождении усиленной охраны.
И вот наконец Гавана. В Которро Хосе Луис Лопес и Педро Гутьеррес вышли из машины и пересели на автобус, а Кинтела с Бедна поехали дальше. По дороге Бедиа забежал в скобяную лавку и купил там ветоши, чтобы протереть внутри машину — могли остаться отпечатки пальцев.
Кинтела остановил «додж» на том же месте, где он стоял раньше — на углу улиц 0 и 25. Оставив ключ зажигания на приборной доске, он вместе с Бедна покинул машину.
Добравшись до Калабасара, Кинтела расстался с Бедиа и пошел домой. На улице он встретил своего приятеля, члена партии ортодоксов, который, увидев Кинтелу, обрадовано его обнял. Как оказалось, в поселке все уже говорили, что он и его товарищи участвовали в нападении на Монкаду. Затем приятель поспешил поделиться последними новостями и рассказал историю, которой Кинтела позднее воспользовался, чтобы доказать свое алиби. «26 июля в 10 утра один мулат, одетый в синие брюки и серую рубашку, надумал свести счеты с жизнью и, не долго думая, прыгнул в протекающую через поселок реку. Подоспевшие сельские жандармы — солдат Мангита и капрал Техера — вытащили его из воды и увезли на машине Антонио Пеньи…» Кинтела внимательно слушал, стараясь запомнить все подробности.
В семь вечера у дома Кинтелы остановился армейский «джип», и его доставили в казарму. Там Кинтелу обыскали, но, к счастью, не обратили внимания на нож с изображением пресвятой девы, купленный им в Кобре. После этого его привели в кабинет майора Мартинеса. Майор сидел, задрав ноги на стол, в руках он держал кожаный хлыст. Несколькими секундами позже ввели Рене Бедиа.
— Ну, Кинтела, рассказывай, где ты был эти дни, — сказал Мартинес, постукивая хлыстом по кожаным крагам.
— Здесь, где же еще?
— В Монкаде, значит, ты не был?
— В Монкаде?! Да как вы можете говорить такое? Если вы мне не верите, то я вам сейчас докажу, что все это время никуда отсюда не уезжал. Так вот, в воскресенье один мулат решил утопиться, а солдат Мангита и капрал Техера его вытащили и…
Майор вопросительно взглянул на солдат.
— Все верно, так оно и было, — подтвердили они. Мартинес повернулся к Рене Бедиа.
— Ну, а ты где был? — Майор с силой ударил хлыстом по крагам.
Бедиа весь напрягся.
— Я находился здесь, в поселке.
Мартинес ухмыльнулся. Поднявшись из-за стола, он подошел к Кинтеле, положил ему руку на плечо («свою поганую руку», как выразился, вспоминая этот эпизод, Кинтела) и провел к двери.
— Ты можешь идти домой, а вот этот сукин сын, — показал он в сторону Бедиа, — останется здесь и скажет мне всю правду прежде, чем наступит утро.
28 июля 1953 года, ночь. В комендатуре Бехукаля Рене Бедна избили и бросили в карцер. С рассветом его оттуда вывели, посадили в машину и куда-то повезли. Было еще совсем темно. За городом, неподалеку от сахарного завода Толедо, машина остановилась. Ему сказали, что он невиновен и может идти.
— Ну уж нет, — решительно ответил Бедна, приготовясь к самому худшему. — Можете застрелить меня здесь, в машине, но убийства при попытке к бегству вам устроить не удастся.
Солдаты переглянулись и промолчали. Бедна отвезли в службу военной разведки, где его допрашивал лейтенант Перес Чаумонт. После допроса начались пытки. От него хотели добиться, чтобы он признал свое участие в штурме и назвал имена тех, кто с ним был. Бедна стоически переносил все мучения и ничего не говорил до тех пор, пока в камеру пыток не вошел сыскной агент, сообщивший, что Хулио Триго убит.
— Ладно, — сказал Бедиа, — я признаюсь, что участвовал в штурме.
Перес Чаумонт отложил плетку из сыромятной кожи, которой только что избивал его, и потребовал назвать имена сообщников. Бедиа молчал. Тогда лейтенант снова взялся за плетку, и экзекуция возобновилась. Убедившись, что никакие пытки не заставят его говорить, военные власти отправили его в Сантьяго-де-Куба, где его судили по делу № 37.
6
— Вы те самые ребята из Сантьяго? — испуганно замахал руками пожилой крестьянин. — Берегитесь, поубивают вас всех. Солдаты здесь где-то, совсем рядом.
Исраэль Тапанес и Рейнальдо Бенитес невозмутимо выслушали предостережения старика, угостившего их молоком, и продолжили спуск по лесистому склону. По решению Фиделя раненые, для которых продолжение борьбы в горах представлялось невозможным, должны были вернуться в Сантьяго и попытаться обратиться к врачу. Раненых было двое, да еще один боец страдал плоскостопием, поэтому группа продвигалась очень медленно. С ними пошли еще трое, чтобы помочь им спуститься в город. Итак, возвращались шестеро: Хесус Монтане, Рейнальдо Бенитес, Исраэлъ Тапанес, артемисцы Марио Ласо, Северино Росель и Росендо Менендес. По дороге они разбились по двое.
Раненому в ногу Бенитесу помогал идти Исраэль Тапанес. Судьба вновь свела их вместе, и вместе они должны были теперь спастись или же погибнуть.
Бенитес передвигался с большим трудом; каждый шаг стоил ему немалых усилий. Спустя несколько часов они вышли к высохшему ручью. Больная нога Бенитеса, вся в запекшейся крови, выше колена почернела и распухла так, что кожа на ней, казалось, вот-вот лопнет. Сухое русло извивалось бесконечной лентой, теряясь вдали. Тапанес вдохнул воздух и почувствовал запах близкого моря. Следуя вдоль ручья, они рано или поздно должны были выйти к нему. Ветер донес до них не только морской запах; совсем неподалеку они различили шум моторов. Повстанцы инстинктивно пригнулись и поспешили укрыться в овражке неподалеку от ручья. Метрах в ста от них остановилось несколько армейских грузовиков. Вооруженные винтовками солдаты под командованием сержанта спрыгивали на землю и разбегались широким веером, начиная прочесывать местность.
Цепь солдат подходила к овражку все ближе и ближе. Тапанес и Бенитес уже могли различить их лица; было слышно, как они переговаривались между собой. Раздавались голоса: «Их надо искать там, в овраге». Повстанцы затаили дыхание. Тут Тапанес заметил у себя на руке лесного муравья, и в то же мгновение его обожгло словно каленым железом. Десятки муравьев атаковали его со всех сторон, безжалостно кусая за лицо, ноги, спину. Не избежал их нападения и Бенитес. Тананес поднял руку, чтобы прихлопнуть своих злобных мучителей, как в этот момент совсем рядом прошел солдат, и Тапанес так и застыл с поднятой рукой, с трудом сдерживая боль от многочисленных укусов.
Неожиданно раздался громкий крик. Сзади них по высохшему ручью бежал солдат, указывая пальцем в сторону овражка. Остальные солдаты с истошными криками бросились к ним со всех сторон, вскидывая на ходу винтовки. Тапанес стоял с поднятыми руками, однако, несмотря на это, один из солдат подошел к нему и ударил по лицу. Окружив двух безоружных людей, возбужденные солдаты издавали неистовые вопли. В противоположность им повстанцы вели себя совершенно спокойно, с полным безразличием глядя на безумствующих вояк. Прямо оттуда их отвезли в Монкаду. Преследуемые гнусной бранью, они вошли в казарму, и их повели по лестнице наверх. Одна из лестничных площадок, вспоминал Бенитес, «была залита свежей кровью». Стены тоже были забрызганы кровью, тонкой струйкой она стекала вниз по ступенькам.
