Хулио Травьесо - Время "Ч"
26 июля в 10 вечера я находился у себя дома на улице Сан-Бартоломе. К этому часу известие о массовых убийствах в Монкаде уже успело облететь город, приведя в ужас всех его жителей. Под окнами моего дома раздался визг тормозов, и через несколько секунд входная дверь затрещала под ударами прикладов. Я открыл и увидел нескольких военных, которые сказали, что я должен ехать с ними: полковник Рио Чавиано прислал их за мной для осмотра трупов. Я ответил, что акт осмотра является судебной процедурой, в которой я могу участвовать только по указанию судьи и судебного секретаря. Они уехали и через час снова были у меня с этими людьми. Просунув винтовки в окна, солдаты орали, что они еще разберутся, кто живет в этом квартале, где кишмя кишат революционеры. На улице стояло несколько «джипов», набитых вооруженными солдатами. Наша поездка сильно смахивала на армейские учения: на каждом перекрестке машины гасили фары, и говорился пароль — «Баракоа».
В крепости нас отвели в офицерский клуб, где стояли четырнадцать гробов с останками убитых солдат. Мы попросили их раздеть. Осмотр показал, что все они были убиты в бою. Никаких следов ножевых ранений и ударов мы не обнаружили, что противоречило лживому заявлению Батисты о том, что они якобы были заколоты ножами на сторожевом посту. Тела положили обратно в гробы, а нас повели осматривать убитых повстанцев. Перед нами открылась ужасающая картина. У некоторых была снесена часть черепа, другие лежали с размозженной или вовсе оторванной челюстью. На телах имелись также следы многочисленных увечий. Похоже, многие из них были убиты ручными гранатами, взорванными рядом с ними. Я заметил, что форма хаки была надета на убитых совсем недавно с целью создания видимости того, что они убиты в бою. Форма была чистой, без следов крови и пулевых отверстий. Раны и увечья обнаружились лишь после снятия одежды. У одного из убитых была вырвана часть живота.
Тела повстанцев валялись повсюду, в том числе возле парикмахерской и сторожевого поста. Нам сказали, что между Дворцом правосудия и больницей есть еще несколько убитых. Втроем — судья, секретарь и я — мы подошли к этому месту, где увидели пять лежавших ничком трупов. Я попросил, чтобы их перевернули лицом кверху. В одном из них по красному родимому пятну на правой щеке я узнал Ренато Гитарта. На другом убитом, с лицом изуродованным от сильного удара, был надет халат врача. Табличка с фамилией на кармане отсутствовала, но нам удалось опознать его по найденному в кармане удостоверению: врач Марио Муньос, медицинский колледж Колона. Все пятеро были расстреляны из пулемета в спину. Вот все, что нам показали ночью 26 июля. В основном мы осматривали место событий, опознанием же трупов специально не занимались.
На следующий день председатель чрезвычайного трибунала вызвал меня во Дворец правосудия и сказал, что мне нужно осуществить внешний осмотр трупов и провести опознание.
Тела лежали на прежних местах в том же положении, но на одежде появились пятна крови. Мы приступили к опознанию. В районе Дворца правосудия, где накануне мы видели пять трупов, лежало теперь шесть. Мы обратили внимание военных на этот факт. Те начали спорить, доказывая, что их с самого начала было шесть. В шестом мы опознали Ниньо Гала, его убили предыдущей ночью. 27 июля процедура на этом закончилась.
28 июля мы продолжили работу по осмотру и опознанию убитых, но на этот раз проводили ее более тщательно. У солдат мы обнаружили лишь следы пулевых ранений. Из повстанцев удалось опознать только Ренато Гитарта и Марио Муньоса, остальных мы пометили номерами. Их было много — свыше сорока. Гробы, в которые их положили, были сколочены на скорую руку и начинали уже разваливаться, тем более что тела лежали в них уже пятьдесят часов. Следует, кроме того, учесть, какая жара стояла в это время. Опознание и осмотр приходилось проводить на улице, так как в морге было тесно. Всего в экспертизе участвовало, включая меня, четверо судебных врачей.
Мой рассказ об увиденном, конечно же, лишен многих подробностей. На телах повстанцев имелось множество ран и увечий, описать которые во всех деталях не представляется возможным. Помню, у одного, с перевязанной ногой, весь живот был разорван в клочья пулеметной очередью. Думаю, это был Хосе Луис Тасенде. Я позвонил в медицинский колледж Сантьяго и попросил разыскать семью доктора Муньоса. Всех остальных, кого мы записали под номерами, позже опознали по отпечатку пальцев».[44]
* * *«Рядом со мной бросили на пол юношу, которому в больнице мы делали перевязку. Наверное, он был уже мертв. Он лежал в проходе между столами, и я попыталась поднять его, чтобы солдаты не топтали его ногами. С большим трудом мне удалось усадить его, положив его голову себе на плечо. Однако долго удержать его в этом положении я не смогла, он был тяжелый и сполз обратно на пол. Я вновь попыталась его усадить, но всякий раз он падал. У меня больше не было сил поднимать его, и он остался лежать. Шагая по проходу, солдаты всякий раз наступали на него, им даже в голову не приходило оттащить его в сторону. Рана на животе у него открылась, и оттуда начали вываливаться кишки. Потом нас оттуда забрали, а он остался. Я так и не узнала, как его звали».[45]
* * *Хуан Картепо, могильщик кладбища Санта-Ифигения в Сантьяго-де-Куба:
«Мертвых привезли на прицепе грузовика. Я в это время работал на кладбище каменщиком, строил склепы. Я начал помогать снимать с прицепа гробы с телами — они их сбрасывали прямо на землю. Я насчитал тридцать три трупа. Здесь же врачи делали вскрытие, после чего их закапывали. На каждой могиле я делал особую пометку,
чтобы знать, кто там лежит. Потом приехал Глория Куадрас и сказал мне, что привезет мне сейчас досок, из которых я должен был сколотить несколько цветников размером шесть футов на три. Только я занялся этим делом, как появились солдаты и сказали мне, чтобы я прекратил работу. Я отослал их к Глории. Потом они еще два раза меня задерживали за то, что я ухаживал за этими могилами. Еще они спрашивали меня, приходил ли сюда кто-нибудь из нездешних. Я ответил, что никто не приходил, хотя это было не так. Позже я отрыл одиннадцать могил и похоронил их по трое в могиле. Все три года, что они там лежали, я ухаживал за ними, сажал вокруг цветы — альбааку, санто-доминго, бессмертники».[46]
* * *Амаро Иглесиас:
«Когда мы узнали, чем закончился штурм Монкады, то сразу же подумали, что нужно выяснить, где будут похоронены тела погибших повстанцев. В то время я работал на грузовичке, развозил товары. Я подъехал разгружаться к магазинам, находившимся неподалеку от казармы на улице Марти, откуда можно было наблюдать за въездом в Монкаду. В три — половине четвертого я увидел грузовик с прицепом, груженным гробами. Помню, только один гроб был обит материей. Я осторожно поехал следом и в конце концов оказался на кладбище Санта-Ифигения. Машина с гробами въехала на кладбище, а я развернулся и уехал.
Как раз в тот день умер тесть одного из хозяев предприятия, на котором я работал. Хоронить его должны были на следующий день в девять утра. Я поехал на кладбище заказать склеп и увидел, что судебные врачи занимаются вскрытием привезенных накануне трупов. В морге, похоже, не хватало места, и врачи устроились под деревом в небольшом садике неподалеку. Несколько тел было вынуто из гробов. Запах кругом стоял совершенно невыносимый. У некоторых мертвецов на лицах, обезображенных до неузнаваемости, была запекшаяся кровь».[47]
* * *Расставшись с Триго и Флорентино, Кинтела и его товарищи решили, что следует, не теряя времени, возвращаться в Гавану по Центральному шоссе. Кинтела прибавил газу, и вскоре машина вырвалась за пределы города. Подъезжая к поселку Кобре, Кинтела заметил на обочине человека в военных брюках цвета хаки. Приняв его за солдата — разноцветную рубашку он разглядеть не успел, — Кинтела с яростью рванул руль вправо, направив машину прямо на него, однако тот каким-то чудом увернулся, бросившись в кювет. Кинтела и не подозревал, что это был один из повстанцев — Хенеросо Льянес.
Машина стремительно мчалась дальше по шоссе. Миновав Кобре, калабасарцы свернули на проселочную дорогу и остановились, чтобы переодеться в гражданское платье. Военную форму они закинули в колючий кустарник.
На въезде в Пальма-Сориано они натолкнулись на первый армейский кордон. Измученные, в мятой одежде, повстанцы напряженно смотрели, как расстояние между ними и перекрывавшей шоссе цепью военных неумолимо сокращалось. Вот осталось 50 метров; можно уже было различить лица солдат… 30 метров, и тут кто-то обнаружил на заднем сиденье валявшуюся ружейную гильзу. Мгновение — и гильза вылетела через открытое окошко наружу почти под самым носом у солдат.
