Хулио Травьесо - Время "Ч"
— До Баямо.
— Ладно.
Человек в пестрой рубашке поднялся в автобус и сел сзади. Это был Хенеросо Льянес. Из калабасарцев только Эрнесто Гонсалес знал его. Он подошел к Триго и сказал:
— Нужно купить ему билет до Гаваны. Если он выйдет в Баямо, ему крышка.
Триго подозвал кондуктора. Тот молча взял деньги и понимающе кивнул.
На въезде в Баямо шоссе было перекрыто. Автобус остановился, и к нему приблизился солдат с винтовкой. Мрачно глядя на кондуктора, он потребовал у него информацию об автобусе. Кондуктор спокойно ответил, что они отправились от станции в пять пятнадцать, но, услышав выстрелы, вернулись и в шесть тридцать отъехали снова.
— А эти? — Солдат описал стволом винтовки полукруг в сторону пассажиров.
— Все они сели в автобус на конечной станции в пять пятнадцать, — невозмутимо ответил кондуктор.
В Гаване Триго вышел на Агуа-Дульсе, его товарищи поехали дальше. Закрывая дверь, кондуктор сделал прощальный жест рукой и негромко сказал:
— Счастливо.
Триго проводил благодарным взглядом его фигуру, удалившуюся в глубь салона, и вскочил в подошедший маршрутный автобус. На нем он добрался до Виборы, где пересел на другой автобус до Калабасара.[35]
* * *«В десять утра, — продолжает вспоминать Мельба, — они нашли нас в детской палате, схватили и отправили на машине в казарму. Там нас заперли в большой комнате. Это был, наверное, офицерский клуб — помню, там еще стояло несколько биллиардных столов. Здесь мы увидели наших товарищей; многие из них лежали все в крови прямо на полу, вымощенном каменными плитками. Их выводили по четыре человека, пытали и притаскивали в бессознательном состоянии обратно, потом уводили следующих…»[36]
* * *Вечером 27 июля Роландо Сантана, живший в доме 403 между улицами 0 и 25, спустился в вестибюль, где встретился с пареньком, работавшим в доме уборщиком.
— Кто бы мог подумать, доктор, — обратился он к Сантане, с серьезным видом глядя ему в глаза.
— А что такое? — не понял Сантана.
— Представляете, оказывается штурм Монкады возглавлял тот высокий человек с сигарой, он еще всегда носил под мышкой книги. Помню, он всякий раз спрашивал у меня разрешения пройти, когда я убирал.
— Это кто же?
— Ну тот самый, который часто навещал жильца на шестом этаже, серьезного такого молодого человека в очках.
— Погоди, неужели тот, который бывал у Абеля?
— Он самый и есть.
Подошел сосед с развернутой газетой в руках.
— Удивительно, какое самопожертвование! — воскликнул он, обращаясь к обоим. Сантана никак не мог оправиться от удивления: он никогда не замечал, чтобы в квартире 603 происходило что-либо необычное. Он медленно вышел на улицу, задумчиво повторяя: «Такой серьезный молодой человек, сразу видно, настоящий мужчина».
* * *«Снова раздалась пулеметная очередь. Я бросилась к окну, следом за мной подбежала Мельба. Я почувствовала ее руки, сжимавшие меня за плечи. Какой-то человек подошел ко мне и сказал: «Твоего брата убили». Руки Мельбы сжали меня еще сильнее. В ушах продолжал стоять грохот выстрелов. Каким-то чужим голосом я спросила: «Убили Абеля?» Человек не ответил. Руки Мельбы крепко держали меня. «Который час?» — «Девять», — ответила Мельба».[37]
* * *«Абель сказал нам в больнице, что умрет, но это его не пугает. Самое важное, — добавил он, — чтобы не умерло то дело, которое мы начали».[38]
3
При раздаче оружия Хенеросо достался дробовик. Хенеросо был доволен — он хорошо владел им, постоянно стрелял из него на тренировках да и раньше частенько ходил с ним на охоту. Он неизменно предпочитал его другим, более совершенным видам оружия, таким как, например, самозарядные винтовки «М-1» и «Спрингфилд». «Кому-то сегодня крепко не поздоровится», — подумал он, крепко сжимая дробовик в машине, увозившей его с фермы «Сибоней» в сторону Монкады. Позже, когда стало ясно, что захватить врасплох гарнизон казармы не удастся, Хенеросо укрылся за невысокой каменной стеной, приготовившись вести огонь по выбегавшим из крепости солдатам. Прямо на него выскочил разъяренный солдат с винтовкой наперевес. Хенеросо неторопливо вскинул дробовик и в тот момент, когда солдат в него прицелился, нажал спусковой крючок. Грохнул выстрел, и солдат рухнул на землю как подкошенный.
Когда прозвучал приказ об отступлении, Хенеросо начал отходить в сторону городских улиц. Присоединиться к возвращавшимся на ферму повстанцам он не успел и теперь оказался один в незнакомом городе, да еще в солдатской форме. Он сумел выйти живым из боя, но впереди его на каждом шагу подстерегала опасность. Сейчас нужно было подумать о том, как избавиться от военной формы. Его одежда осталась на ферме «Сибоней», однако дорогу туда он не знал. Помочь вернуться могли только его товарищи, но чтобы разыскать кого-нибудь из них, пришлось бы пойти назад к Монкаде. Хенеросо замедлил шаг, не зная, куда идти и что делать. Правой рукой он продолжал бессознательно сжимать дробовик. В конце улицы он заметил небольшой гараж, где копались с машиной двое людей — высокий тучный мулат и худенький парнишка. Хенеросо подошел к ним и с крестьянской прямотой попросил рубашку. Те двое удивленно переглянулись.
— Даже не знаю, как тебе помочь, — сказал паренек, — рубашка моего приятеля тебе будет слишком велика, а моя на тебя не налезет.
Огорченно вздохнув, Хенеросо собрался идти дальше, но парнишка удержал его;
— Погоди, на вот, бери, — протянул он ему рубашку, всю разрисованную яркими цветочками. Хенеросо поспешно скинул солдатскую гимнастерку и натянул рубашку. Она оказалась ему настолько тесной, что ее с трудом удалось застегнуть на две верхние пуговицы. Он подумал, что этим людям можно доверять и решился обратиться к ним еще с одной просьбой:
— Не поможете мне выбраться на Гаванское шоссе?
— Ладно, доброшу тебя на нашем «джипе», — согласился парень.
Вскоре они были за пределами города. Высадив Хенеросо на обочине Центрального шоссе, юноша прощально махнул рукой и уехал. Хенеросо перелез через проволочную изгородь и пошел полем.
Через некоторое время он набрел на одиноко стоявшую крестьянскую хижину. Осторожно приблизившись к ней, Хенеросо увидел хозяина, пожилого крестьянина, который гостеприимно пригласил его на чашку кофе. Немного приободрившись, Хенеросо продолжил путь, держась направления вдоль шоссе. Ему было хорошо видно, как в сторону Сантьяго то и дело проезжали грузовики с солдатами. Хенеросо ускорил шаг, хотя толком не знал, куда идет. Неожиданно он услышал за спиной чье-то сопение. В нескольких метрах от него стоял огромный бык, свирепо глядя на него налившимися кровью глазами. Еще мгновение — и бык бросился на него. Хенеросо со всех ног понесся к стоявшему неподалеку дереву и с молниеносной быстротой вскарабкался на него. Разъяренный бык несколько раз обежал дерево и затем принялся бодать ствол рогами. Хенеросо уцепился за ветки и, притаившись, стал ждать, когда животное утихомирится. Прошло не менее получаса, прежде чем бык снял осаду и, сердито фыркая, удалился. Хенеросо, едва живой от напряжения и голода — уже восемнадцать часов, как он ничего не ел, — слез на землю и вышел на шоссе. Он зашагал по обочине, глубоко дыша всей грудью, чтобы прийти в себя. В воздухе не было ни малейшего ветерка, листья деревьев поникли от полуденного зноя. Сзади раздался шум. В голове Хенеросо промелькнула мысль о быке, и он инстинктивно бросился в кювет. Мимо промчался автомобиль, водитель которого, очевидно, намеревался сбить его на полной скорости. Когда Хенеросо выбрался из кювета, автомобиль уже превратился в стремительно удаляющуюся маленькую точку. Он провел языком по пересохшим губам и решил продолжить путь по тропинке на дне кювета. Прошагав несколько минут, он увидел затормозившую рядом с ним машину. В ней сидели два солдата, лейтенант и человек в гражданском.
— Куда направляешься? — спросил лейтенант.
— Да вот, в гости собрался, — ответил Хенеросо. Он был уверен, что сейчас его арестуют.
— Садись, — сказал лейтенант и распахнул дверцу. Гражданский, оказавшийся врачом, подвинулся, и Хенеросо устроился рядом. Солдаты продолжали разговаривать, не обращая на него внимания. «В Моикаде произошла перестрелка, — донеслись до него слова, — говорят, что-то серьезное». Хенеросо сидел молча. В машине стоял густой запах перегара. Солдат за рулем, державший между коленями бутылку рома, взял ее и протянул Хенеросо.
— Глотни-ка, нужно спрыснуть это дело, — произнес он заплетающимся языком.
Хенеросо так и не понял, какое дело ему предлагалось спрыснуть — карнавал или неудачное нападение на Монкаду, но отказываться не стал. Запрокинув голову, он сделал длинный глоток. Ромом обожгло горло, и почти сразу же Хенеросо почувствовал прилив сил. Глотнув еще раз, он вернул бутылку и молча откинулся на сиденье.
