Иван Стариков - Судьба офицера. Книга 1 - Ярость
18
Сержант Коляда, командир пулеметного расчета, занимающего позицию на самом краю правого фланга, доложил старшему лейтенанту обстановку.
— Все опасные места держим не только под контролем, но и под прицелом. Есть у нас одно уязвимое место — мертвая зона под крутым берегом с нашей стороны, но мы с командиром стрелковой роты выдвинули туда группу гранатометчиков.
— Хорошо. Теперь я обязан выполнить поручение батальонного комиссара майора Дороша: сообщить вам, сержант Коляда, что вы приняты в партию большевиков. Я поздравляю вас и желаю вам честного служения Родине и народу. Комиссар Дорош погиб с верой, что мы выстоим и выполним задачу.
Стоявший рядом командир стрелковой роты, молоденький, еще не обстрелянный младший лейтенант, бледный и немного обескураженный, слушал Оленича так, словно впитывал, вбирал в себя каждое слово, смотрел с восторгом, с готовностью выполнить любое задание. Оленич понимал состояние юноши. Хотя сам не намного старше, но жестокое время войны и ранение сделали его гораздо опытнее и взрослее.
По цепи передали: в боевых порядках командир батальона капитан Истомин.
— Разрешите пойти навстречу капитану? — спросил командир роты.
Но Оленич придержал его:
— Почему у противотанкового ружья лишь один человек?
— Да и тот какой-то подозрительный…
— Вот-вот! Нужно принять меры, ружье передать в надежные руки.
— Есть!
В это время в траншее появился капитан Истомин.
— Наконец-то, — облегченно вздохнул Оленич. — Ищу вас, товарищ капитан, чтобы доложить обстановку…
— Не ходи за мною по пятам: нужен будешь — найду.
— Майор Дорош поручил мне поздравить всех воинов, принятых сегодня в партию.
— А он сам?
— Мы шли вместе. Начался минометный обстрел. Осколок попал в голову…
— Ранение?
— Убит. Политотделу я доложил. Исполнять обязанности комиссара поручено мне.
— Командира стрелковой роты — ко мне!
— Здесь!
— Какие изменения на вашем участке фронта?
— Наши наблюдатели только что доложили; противник выдвинул на опушку леса две пушки.
— Цель?
— Считаю, чтобы прикрыть переправу пехоты через реку.
— Правильно мыслишь, ротный. Где минометчики?
— Здесь есть наблюдатель.
— Передать, чтобы минометы накрыли пушки.
— Есть!
Огонь по обороне усиливался. Кроме пушен, уже стрелял крупнокалиберный пулемет. Над передней линией окопов нельзя было поднять головы.
Наконец появились минометчики — два расчета батальонных минометов. Командир взвода, тоже младший лейтенант, с помощью старшего сержанта выбрал удобные позиции, и, установив «самовары», они начали их пристреливать. После двух выстрелов одна мина попала прямо в цель: она взорвалась рядом с пушкой. Но второе орудие минометчики долго не могли поразить — мины то не долетали, то взрывались вверху от ветвей деревьев.
— Мало выучки у твоих минометчиков, младший лейтенант. Между боями, наверное, много спите, — строго укорил Истомин.
Справа, в конце обороны, усилилась перестрелка.
— Что там? Узнать и доложить! — досадливо поморщился Истомин.
Младший лейтенант, командир стрелковой роты, вернулся бледный и встревоженный:
— В расположение обороны ворвалась группа вражеских солдат…
— Чего дрожишь? Поднимай взвод, веди в рукопашную, противника выбей, отбрось, тогда докладывай!
Оленич спросил у Истомина:
— Попробовать отсечь просочившуюся группу противника в нашу оборону от основных вражеских сил?
— Ну что же, давай команду.
Оленич и Коляда незаметно выдвинули «максим» на небольшой мысок, нависающий над руслом реки. Здесь была стрелковая ячейка, двоим можно было свободно разместиться.
Младший лейтенант ходил по траншеям и хриплым, срывающимся голосом вскрикивал:
— Вставайте! Поднимайтесь! В атаку!
Бойцы робко шевелились, некоторые поднимались и стреляли бесцельно в сторону леса и опять пригибались к земле. Оленичу стало жаль командира роты. Подошел к растерянному младшему лейтенанту, спокойно сказал:
— Погоди. Вызывай к себе командиров взводов.
Командир роты послушно и громко крикнул:
— Командиры взводов, ко мне!
Подбежал старшина, потом два сержанта и еще один старшина. Оленич строго отдал приказ:
— С первым взводом идет младший лейтенант. Со вторым иду я, третий и четвертый поддерживают интенсивным огнем нашу контратаку. Всем ясно? По местам! Комвзвода-два?
— Есть, — выступил вперед старший сержант.
— Дайте мне винтовку со штыком.
Со дна окопа достали винтовку и вручили Оленичу.
— К противнику приблизиться по ходам сообщения. Из траншей выйти в расположении первого взвода. Вперед!
Немцев прорвалось десятка два-три, не больше. И это обстоятельство Оленич отметил как просчет противника: выдвини он два-три взвода, то легко смог бы захватить наш правый фланг.
Оленич выскочил на бруствер с винтовкой наперевес и крикнул:
— За мной! В атаку! Вперед!
Он слышал за собой топот, улавливая сопение и дыхание бойцов, значит, они пошли за ним. Это самое главное. Они пошли, значит, можно надеяться на успех. Оглядываться некогда было. Прислушиваться становилось труднее — в ушах шумело, звонко била кровь в виски. Вот чуть вперед вырвался старший сержант. «Все в порядке», — мелькнуло в мыслях у Оленича. Вот его начали обгонять бойцы. Кучка немцев не ожидала появления массы красноармейцев — они были заняты боем с самой правой в обороне горсточкой бойцов.
— Бей фашистских гадов! За Родину!
Это кричал старший сержант. «А как младший лейтенант?» — вдруг подумалось Оленичу. Надо бы оглянуться. Но нужно смотреть вперед. И в этот самый миг перед ним встал рослый гитлеровец. Реакция Оленича тоже была мгновенной: он отбил штыком плоский кинжал винтовки врага, но раздалась короткая очередь из автомата, и сраженный детина в серо-зеленом мундире свалился на землю. Перед глазами Оленича мелькнуло разъяренное лицо старшего сержанта: ага, это он сразил вражеского солдата. Но наступал другой фашист, помельче, хотя и поувертливее. Завязался бой. Оленич сразу почувствовал, что сильнее противника, что одолеет его, и это решило исход поединка: штык, пропоров мундир, легко вошел в живот.
— Отправляйся к богу в рай! — проговорил озлобленно Андрей.
Теперь он уже потерял ориентацию в бою, ничего не видел и не слышал, что делается вокруг, в разгоряченном мозгу было только одно — вседозволяющая лютость и беспощадность.
Последняя горстка немецких солдат, увидев поднятое на штыках тело офицера, повернула и начала прыгать с обрыва к реке. Оленич выхватил у какого-то бойца из-за пояса «лимонку», выдернул чеку и кинул гранату с крутого берега вслед гитлеровцам.
Передавая солдату винтовку, Оленич удовлетворение проговорил:
— Здесь порядок. В этом месте они полезут не скоро. — Потом весело обратился к младшему лейтенанту: — Ротный, это ваша первая рукопашная?
— Так точно! — краснея, ответил младший лейтенант.
— Вы хорошо провели контратаку. С такими бойцами вы не пропустите врага.
19
Сколько раз Андрей порывался найти Женю, узнать, как она чувствует себя! Конечно, оба они понимали, что нет у них времени для свидания. И все же им хотелось порадоваться друг другу, сказать что-то теплое…
Андрей старался представить ее сейчас, в обстановке боя. Но она вспомнилась ему неожиданной — детский овал лица, покатые по-подростковому плечи, тонкая шея в просторном воротнике гимнастерки, а глаза удивленно округленные под приподнятыми шелковистыми бровями. Наверное, такой она была лет пять-шесть назад, но он никогда ее не видел той девчонкой. Откуда же его воображение взяло этот полудетский облик? Странно…
Может быть, это оттого, что он чувствует ответственность за нее? И потому, что проникает в ее мир? А что, если обыкновенная человеческая жалость, сострадание способствуют возникновению образа беззащитного подростка? «Впрочем, — подумал Оленич, — наверное, все вместе рисует ее такой».
И еще одна странность. Вот он ее знает уже больше полугода, было всякое за это время, попадали в отчаянные переплеты, но никогда ему не хотелось увидеть ее так, как теперь. Провели вместе только ночь, да и то не полную, а лишь несколько часов посвятили, друг другу — и уже трудно быть в разлуке!
В медпункте ее не оказалось. Лежали несколько раненых бойцов, но они не знали, где врач. Правда, один из них слышал, как говорила санитарка, что десять раненых находятся где-то во рву.
— Кабардинец был здесь?
— Был два раза. Нас вот с товарищем привел. Сначала его, потом меня. Что, и его подстрелили?
А вдруг что-нибудь с Женей?
Где же могут быть те раненые, о которых ему говорили? Наконец он увидел их — они лежали под развесистым боярышником. Некоторые сидели спиной друг к другу. Среди раненых ползал на коленях старый Хакупов и присматривал — тому лицо вытрет от пота или просочившейся крови, тому даст водички, тому скрутит папиросу. А Жени не было.
