Владимир Масян - Замкнутый круг
— Ловлю на слове, товарищ полковник, — вымученно улыбнулся Ченцов.
— Ну, брат! Когда это я от своих слов отказывался?
Снова перешли за стол. Василий Васильевич разложил на нем небольшую самодельную карту.
— Бесценный подарок дьякона Митрофана Гнатюка, — пояснил он. — Не очень веря тем, кому прислуживал, дьякон самостоятельно прибирал к рукам все тайники бандеровцев. В случае их разгрома надеялся использовать в антисоветском подполье. На карте тайники оружия, взрывчатки, продовольственные НЗ, явки и пароли связников.
— А базы? — нетерпеливо спросил Груздев.
— Места расположения банды дьякону неизвестны. Все встречи Сидора с Гнатюком проходили в лесничестве.
— А со слов бандеровцев? Неужто не интересовался?
— Примерно в двадцати километрах на северо-запад от Здолбицы.
— Там овраги и непроходимые дебри. Летчики тоже называют этот район. Предлагают бомбардировку. Но чего? Лесного массива?
— С помощью авиации придется повременить. — Ченцов поверх дьяконовой расстелил масштабную карту района. Указал полковнику на красные линии. — Батальон МВД по дорогам блокировал массив. Но еще много незакрытых дыр, через которые можно просочиться в другие леса.
— Вряд ли они решатся покинуть основную базу. И банду дробить не будут. Действовать самостоятельно у них способен только костяк. — Груздев облокотился на стол. Его большая лысая голова нависла над почти одноцветно-зеленой картой.
— На днях в область прибывает новый полк. Два батальона я передам тебе. Запрешь Сидора в его вонючих ямах. Долго он не продержится.
— Но и без боя не сдастся. Для большей безопасности может попытаться прорываться через какой-нибудь населенный пункт. Чтобы связать нашу огневую мощь.
— Не исключаю. В любом случае нельзя упустить главаря. Пока Сидор остается на свободе, население не поверит в уничтожение банды.
— Кое-что мы пытаемся предпринять. У Митрофана Гнатюка изъят список неблагонадежных связных, тех, в ком он начал сомневаться в последнее время в связи с изменениями условий жизни на селе. Костерной и Прохоров предлагают воспользоваться списком. Они выделили в нем крестьянина из Глинска Игната Попятных. Собрали о нем сведения. Чаще всего к Попятному наведывается группа некоего Кудлатого. По нашим данным, Кудлатый — кличка Севастьяна Мироновича Звонарева, бывшего тракториста колхоза «Привольный» на Киевщине. Во время голода в тридцать третьем году он на колхозном току насыпал зерна в голенища сапог, но был разоблачен милиционером, который по запаху вареной полбы установил злоумышленника. Во время обыска и ареста жена Звонарева ударила ухватом милиционера по голове… Так сказать, при исполнении служебных обязанностей…
— Зачем эти ничкемные подробности? — недовольно проворчал Груздев, но больше, видно, для порядка, по необходимости. — Говори главное.
— В группе Кудлатого находится ястребок Петр Ходанич. Будем пытаться через него установить связь с Боярчуком.
— Все-таки надеешься на парня?
— Надеюсь, но уж слишком мало времени на все отпущено.
— А я бы попытался все же разговорить эту вашу фельдшерицу, как ее?
— Сокольчук?
— Чему ты удивляешься? Почему-то она прятала Боярчука.
— Я хотел ее арестовать.
— Тебе, конечно, виднее. Но я бы… — Груздев пощелкал пальцами в воздухе, — не отступился от нее.
— Попробую еще раз, — неохотно согласился Ченцов.
— И вот меня что беспокоит: семья Боярчука. — Груздев сам налил себе еще чаю, но, глотнув совсем остывший напиток, отодвинул стакан.
— Приказать подогреть? — виновато спросил Ченцов, трогая холодный чайник.
— Спасибо, мне пора ехать в управление. Так что же семья?
— Бандеровцы уже наведывались в дом Боярчука. Взяли его фотографию, письма. Предупредили, что от молчания стариков будет зависеть жизнь сына.
— Проверяют?
— Теперь уже проверили. А поверили, нет ли, пока вопрос.
— Не слишком ли опрометчиво мы рискуем жизнью Боярчука?
— Мы не предполагали, что обстоятельства так сложатся.
— Не предполагали? — все-таки сорвался полковник. — А за что вам тогда зарплату платят? Должны предполагать!
— Виноват, товарищ полковник! — Ченцов вытянулся в струнку.
Но Груздев только махнул рукой:
— Проводи меня.
В машине на заднем сиденье лежал огромный букет белоснежной черемухи. Груздев долго делал вид, что не замечает подарка, но не удержался и, усаживаясь в машину, буркнул Ченцову:
— Когда успел?
— Профессиональная тайна, товарищ полковник! — не скрывая довольства произведенным эффектом, громко, чтобы слышали стоявшие на крыльце офицеры, ответил Ченцов.
Машина укатила, а подполковник пошел узнавать, кто крутился под окнами его кабинета во время разговора с начальником.
* * *То ли блокада леса и указ об амнистии, призывающий сложить оружие и явиться с повинной к властям, то ли весна и начало посевной возымели свое действие. В понедельник Ченцов только вошел в отдел, как дежурный лейтенант Волощук доложил, что спозаранку к ним явились четыре оуновца при полной амуниции. Подполковник увидел за барьером, отгораживающим стол дежурного от посетителей, ручной пулемет Дегтярева и три автомата: два немецких, один ППШ. Рядом с ними — полдюжины гранат-лимонок и диски, полные патронов. Внутри у Ченцова походело. Мелькнула страшная мысль: «Они могли выбить весь отдел. Ведь сотрудников здесь — кот наплакал. Как же я раньше не додумался, что бандеровцы могут прийти сдаваться сюда, а не в гарнизон, где у них слишком большой долг перед солдатами».
— Где они?
— В камере.
— Кто распорядился закрыть?
— Капитан Смолин. Он их допрашивал поодиночке и стращал, — красноречивым жестом объяснил Волощук.
Это уже было не просто нарушение законности. Ченцов взбеленился.
— Немедленно ко мне поганца!
— Его нет в отделе, товарищ подполковник. — Лейтенант никогда не видел начальника райотдела в таком гневе.
— Разыскать сию же минуту! — Ченцов с трудом сдерживал себя. Болезненная бледность покрыла его лицо. Казалось, он вот-вот перейдет на крик.
— Я сейчас пошлю за ним мотоциклиста, — поспешно сказал Волошук.
Ченцов быстро прошел в свой кабинет. Через несколько минут по телефону попросил привести к нему задержанных. Всех вместе.
Они входили в кабинет осторожно, затравленно жались друг к другу. Лица серые, землистые. Грязные, заросшие. Даже возраст сразу не определишь. Наконец встали, чуть вытолкав вперед плечистого мужика в мятом суконном костюме. Из-под коричневого пиджака его виднелась застиранная офицерская гимнастерка без верхних пуговиц. Оторваны недавно, неровными пучками торчат нитки. Нижняя губа синяя, полумесяцем поддерживает верхнюю окровавленную.
«Выставили напоказ работу Смолина», — понял Ченцов.
— Садитесь, — предложил он.
— Постоимо. Щэ насыдымось, — несмело ответил избитый.
И вдруг они заговорили все разом.
— Шош воно получается! Клыкалы нас, обещали амнистию, а сами в каталажку сховалы!
— Та морды щэ й побылы!
— Выходить, Советам вирыты не можа?
— Больше не окрутытэ вашей пропагандаю. Стоить раз обдурыты!
Ченцов качнулся на стуле, но сдержался. Сказал сухо:
— Садитесь, граждане!
Бандеровцы зыркнули на старшого и примостились на краешки стульев. Ченцов не думал оправдываться перед ними. Нет! Он всю жизнь верой и правдой служил родной власти и безгранично был убежден в чистоте ее решений. То же, что не умещалось иногда в его понятие правоты, он относил к собственной политической незрелости, недостаточной образованности. Будто существуют правда высшая и правда сермяжная. И ради одной необходимо жертвовать другой. Но как представитель власти, Ченцов чтил закон. Знал, что амнистия — государственный акт, безоговорочно подлежащий исполнению, хотя душа его не могла так запросто простить сидящих перед ним людей. Слишком сильна была в нем боль за Цыганкова, за тех семнадцать парней, что навечно лежат теперь под краснозвездной пирамидой на городском кладбище, за многие поруганные и покалеченные судьбы, разрушенные семьи.
— Советская власть здесь ни при чем, — глухо проговорил подполковник. — То, что с вами произошло, — преступное недоразумение. Сотрудник, допустивший в отношении вас превышение власти, будет привлечен к строгой ответственности… А вас после оформления протоколов отпустят домой.
— Када? Лет через десять?
— Сегодня, — хлопнул по столу Ченцов.
Бандеровцы зашикали на возразившего. Не сводили глаз с телефонного аппарата в руках Василия Васильевича. Тот вызвал следователя Семкина, а когда тот показался в дверях, приказал:
— Прошу вас сегодня же оформить материалы по амнистированию на этих четырех граждан.
