Роберт Колотухин - Наш дом стоит у моря
ЛЕНЬКИНА ТАЙНА
С Ленькой моим творится что-то неладное: он вдруг ни с того ни с сего начал зачесывать волосы наверх. Никогда не обращал внимания на прическу — и вдруг наверх. Только у него не очень-то получается. Особенно над правым виском, где волосы топорщатся непокорным штопором.
Волосы у нас с братом одинакового цвета, не то пшеничного, не то каштанового. Зимой они темнеют, летом выгорают. И у меня волосы так же, как и у брата, тоже топорщатся над правым виском. Мама как-то объяснила нам, что это мне и Леньке, когда мы были совсем маленькими, волосы в этом месте бычок зализал. Оставила она нас, значит, в огороде одних на минутку, а бычок подошел и зализал. Вот они и топорщатся с тех пор. Я, правда, не очень-то в эту историю верю, но на бычка того не обижаюсь — мне этот вихор нисколечко не мешает.
И Леньке раньше тоже не мешал. А вот в последнее время стал почему-то мешать. Ленька теперь этот вихор заваркой из чайника поливает и голову на ночь платком повязывает. Но делает все это он втихомолку, украдкой. И спит, укрывшись с головой, чтобы мама не заметила его махинаций с прической. И мама, кажется, не замечает: у нее и без того дел на заводе хватает. Но я ведь вижу все эти Ленькины штучки-дрючки, я ведь не слепой.
Сегодня после обеда Ленька долго топтался перед зеркалом с расческой. Торчит вихор, и никакой заваркой его не уложить. Я посоветовал брату:
— Леня, ты его вазелином смажь или…
И, не выскочи я вовремя из комнаты, ходить бы мне с гулей на лбу: ботинок просвистел у меня над самым ухом.
Минут через двадцать Ленька тоже вышел из дому. Я предусмотрительно перебежал к садику и спрятался в кустах. Ленька постоял на углу, пошарил взглядом, разыскал меня и неторопливо зашагал в сторону Пироговской улицы.
Интересно, куда это он исчезает каждый день в это время? А что, если проследить? Ну и влетит же мне, если Ленька заметит, что я за ним шпионю…
Но я все же решился и, как только он завернул за угол, побежал вслед за ним.
Чтобы Ленька меня не засек, в случае если обернется, я держался от него на расстоянии и шел по другой стороне. Улицы были мне знакомы: Спортивный переулок, больница моряков из красного кирпича, новое серое здание… Так ведь это же Ленькина школа! Помню, еще когда мы приходили сюда в начале учебного года, школа не была достроена, и пленные немцы под командой Коли Непряхина вставляли в классах рамы, стекла. А вон в той деревянной будочке продавали конфеты-тянучки. Полдня можно одну жевать, пока челюсти не устанут.
В школу Ленька не вошел. Он постоял у входа и, спросив у первого встречного, который час, перешел на противоположную сторону, сел на цементированный отвод водосточной трубы и стал ждать. Я тоже притаился за углом на корточках.
Сидели мы так минут пятнадцать. Мне, правда, несколько раз приходилось вскакивать и прятаться в подъезде ближайшего дома: Ленька поднимался и прохаживался до угла, заложив руки за спину и посматривая на окна школы.
Прозвенел звонок. Из школы высыпали ребята. И вдруг вижу, мой Ленька улыбается во весь рот, а к нему через дорогу бежит девчонка с портфеликом в руках. Я, конечно, опешил. Ленька — и вдруг девчонка?! А Ленька как ни в чем не бывало взял у нее портфелик из рук, и они пошли рядышком.
Девчонка была в синем платье и легкой защитной курточке. И волосы ниспадали ей на плечи белыми, выгоревшими на солнце сосульками. «Так ведь это же та самая плакса из госпиталя! — узнал я ее. — «Синенький скромный платочек». Ну да, она!»
Нет, это никак не укладывалось у меня в голове: Ленька — и вдруг девчонка! А они шли себе по улицам, и Ленька (мой Ленька!) помахивал ее портфеликом.
На Пушкинской, как только они вошли в тень каштанов, девчонка вдруг ни с того ни с сего взяла Леньку за руку. И Ленька даже не попытался отнять своей руки. Так они и шли через всю Пушкинскую до самой Дерибасовской.
На углу Дерибасовской, возле тележки на резиновых колесах с надписью: «МОРОЖЕНОЕ», Ленька остановился и купил ей порцию. Себе не взял.
Потом они направились вниз по Дерибасовской к кинотеатру имени Уточкина. Я не отставал. Неужели в кино пойдут вместе? Ладно, запомним. Со мной — так ни разу.
Нет, в кино они не пошли. У Леньки, наверное, денег на билеты не хватило. Они свернули в городской сад и присели на скамейку у фонтана. Я, как вор, прятался за кустами.
Фонтан все еще не работал. И сгоревший пятачок, на котором Сарган когда-то дирижировал своим оркестром, тоже еще не отстроили. Я не слышал, о чем там Ленька разговаривает с этой девчонкой. Может быть, он рассказывал ей о красных звездочках, которые мы тогда нарисовали, я не слышал. Да и вообще мне вдруг стало неинтересно знать, о чем они там разговаривают. Мне почему-то стало грустно. И немного обидно.
Я осторожно выбрался из кустов и побрел домой. Я шел и думал о том, что теперь Ленька для меня как товарищ навсегда потерян. Мне хотелось мороженого.
ВОСКРЕСНИК
Воскресенье. Утро ясное, солнечное. В городе во всех концах, не переставая, гремят оркестры. На улицах колонны людей. У всех лопаты через плечо, совками кверху, ломы, кирки. Сегодня общегородской воскресник. Нужно приводить город в порядок. Скоро наши бойцы добьют фашистов и вернутся домой. Поэтому Одесса должна выглядеть что надо.
Мы собрались в садике возле нашего дома. Собралось нас здесь человек сорок. Одни мальчишки. Пришли ребята с других улиц. Из соседнего дома ребята пришли во главе с Витькой Гарапилей. Но в садике Гарапиля не командует. В садике командует мой брат. Это он, Ленька, собрал всех.
Ленька стоит на тачке, вокруг которой столпились ребята, и держит речь. Тачка большущая — колеса выше головы. Ленька называет ее «студебеккер». Понятия не имею, откуда он только приволок эту махину.
— Что же это получается, хлопцы? — кричит Ленька. — В городе, значит, воскресник, а взрослые нам ни гугу! Будто мы и не живем вовсе в Одессе. А?..
Толпа одобрительно молчит.
— Ладно, — кричит Ленька, — мы и сами с усами! Верно?!
— Верна-аа! Усами-ии! — дружным хором отзывается толпа.
— Тихо, хлопцы, тихо! — Ленька поднял руку, утихомиривая ребят. — Я предлагаю — в порт!
— В порт! Даешь порт! — заорали все разом.
Но в это время к тачке протиснулся Витька Гарапиля:
— А я говорю, лучше на вокзал пойти.
— Это почему же на вокзал? — наклонился к нему Ленька.
— Во-первых, вокзал совсем рядом, — загнул один палец Гарапиля. — Во-вторых… Вот ты скажи мне: когда наши бати вернутся, где мы их будем встречать, а? — спросил Гарапиля и тут же сам ответил: — Конечно, на вокзале! Понял?
Ленька неуверенно затоптался на своем «студебеккере». Ему, видно, очень хотелось повести ребят в порт, а тут Гарапиля вылез со своим вокзалом. Ленька не знал, как возразить Гарапиле.
Толпа тоже с минуту обдумывала новое предложение. Кто-то потом крикнул:
— На вокзал!..
И толпа сразу поддержала:
— На вокзал! Даешь вокзал!..
— Ти-хо! — поднял руку Ленька. — Тихо, хлопцы!
Он наклонился к Гарапиле и громко, чтобы слышали все, произнес:
— Так ведь некоторые могут и морем вернуться.
— Ха! Как это — морем? — спросил Гарапиля. Он, наверное, хотел стать железнодорожником, и его тянуло на вокзал.
— Обыкновенно, морем, — ответил Ленька ему. — Географию надо знать, парень. — Ленька выпрямился и стал уверенно загибать пальцы на руке: — Прикончат они фашистов, сядут в Гамбурге на корабли и вокруг Европы, через Гибралтар, Средиземное море, через пролив Босфор, придут в Одессу. Вот тогда мы и почешемся, если у нас в порту, на причалах, свалка будет. Правильно я говорю?
Ребята притихли и не отвечали. Вокзал, вон он, рядом. А до порта — через всю Канатную… Но по лицам многих я уже видел, что Босфор и Гибралтар их убедили. И тогда я первым крикнул:
— Даешь порт!..
— Порт!.. Даешь!.. — поддержали меня все сразу.
— Что, Гарапиля, съел? — обернулся я к Витьке, но Гарапиля меня уже не слышал и орал вместе со всеми:
— Порт! Даешь порт!
Босфор его тоже убедил.
— Давайте сейчас все по дворам, — сказал Ленька, когда толпа наконец утихла. — Берите лопаты, самокаты, тележки, через полчаса чтобы все были на месте. И не чикаться! Кто опоздает, ждать не будем. Разойдись! — Ленька махнул рукой, и толпа с криками разбежалась.
В садике остались я, Соловей, Жорка Мамалыга, Мишка с Оськой да еще Валерка Берлизов.
Мой брат обошел вокруг «студебеккера», похлопал его ладонью по боку, точно породистую лошадь, и взялся за оглобли:
— Ну-ка, залазьте, прокачу.
Мы скопом бросились в тачку.
— А ты давай выгружайся: не буду я тебя, борова, возить, — сказал Ленька Валерке, который примостился было рядом со мной. — Кому говорю, вылазь!
Валерка обиженно засопел и неуклюже полез из «студебеккера».
