Анатолий Иванкин - Последний камикадзе
— Ты не шутишь?
— Штаб-сержант Горрис поклялся, что читал телеграмму своими глазами. Говорит, что завтра об этом объявят официально.
— Ура! — воскликнул Боб и, оторвав Чарлза от пола, закружил в воздухе. — Чак, дорогой, ты вернул мне интерес к жизни!
— Но это еще не все, Робби. Нас с тобой повысили в званиях. Теперь я — первый,[30] а ты — капитан.
— Чарли! Какого же дьявола мы сидим здесь! Почему мы еще не в кабаке? Пошли в машину! — заторопил он приятеля.
Не доезжая до ресторана, Роберт остановил «форд» у газетного киоска:
— Чак, прихвати газету, может, там что есть о нашем награждении.
— Не можешь потерпеть до завтра?
— Ей-богу, не верится, что нас наградили, хотя знаю — кресты дадут не зря. Мы их честно заслужили.
Чарлз вышел из автомобиля и через минуту вернулся с журналом «Лук». С яркой обложки его смотрело худощавое лицо пожилого адмирала. В темных глазах этого почтенного джентльмена, читалась пугающая непреклонность, привычка повелевать и распоряжаться судьбами тысяч.
— Кто это такой? — поинтересовался Роберт, взглянув мельком на портрет.
— Сейчас посмотрим, — отозвался Чарлз, листая журнал в том месте, где помещали списки награжденных. Ему и самому не меньше, чем Бобу, хотелось убедиться в правдивости слов штаб-сержанта. — В этом номере о нас еще нет, — сказал с легким разочарованием и тут же подпустил шпильку: — Конечно, нам было бы приятнее, если бы «Лук» поместил на обложке знаменитого аса Боба Харриса…
— Но, увы, — парировал Роберт, — его редактор предпочитает давать портреты адмиралов.
— Это новый главнокомандующий военно-морским флотом США адмирал Эрнест Кинг.
— Ого! — с уважением воскликнул Боб. — Беру свои слова назад. Это действительно не просто адмирал. Значит, его предшественнику Киммелю за Пёрл-Харбор дали пинка в зад? Поделом!
— Ну, теперь держитесь, «чарли»![31] Этот Кинг — мужчина серьезный. Слушай, что о нем пишут: «Адмирал за сорок один год своей службы прошел через все офицерские должности, проявив на каждом посту незаурядные способности. Он весьма одаренный человек с недюжинным умом. Не терпит глупцов и слабовольных людей. Однако подчиненные его больше боятся, чем любят…»
Роберт взял на секунду журнал из рук Чарлза и взглянул на портрет Кинга.
— Для дела, вероятно, этот адмирал хорош, однако я не завидую его подчиненным. Не дай бог служить под началом такого сухаря, будь он хоть трижды одаренный! Посмотри, какой у него испепеляющий взгляд. По-моему, он разучился улыбаться еще в детстве.
Чарлз решил заступиться за адмирала:
— Не помню, где я читал, что для командования на войне и в мирное время требуются разные качества. Воевать должны решительные люди, твердые и безжалостные. В мирное время они окажутся не нужны со своим непокладистым характером. У них будет слишком много недоброжелателей и завистников.
Через четверть часа офицеры были на «Горе». Из ресторана отлично просматривалась вся бухта Пёрл-Харбор. Жуткие следы налета были заметны даже с такого расстояния.
— Кстати, мистер Мэллори, — продолжал Боб разговор, происходивший в автомобиле, — вам не приходила в голову мысль, что нам тогда чертовски повезло? Причем так крупно повезло, как ни разу в жизни даже при игре в трик-трак.
— Да, Роберт, это верно. Большое везение — большое счастье…
— Посмотри, — Роберт кивнул на бухту, — что наделали эти «чарли». Мне хочется крепко вздуть их за это. И надеюсь, что нам скоро предоставят такую возможпасть. Эй, мистер Негатив! — окликнул он официанта-негра, — Задерни штору, чтоб меня не стошнило от этого пейзажа!
— А кто виноват? — спросил Чарли, следя за негром, который ловко закрыл окно.
— Кто?.. Возможно, и мы с тобой. На нас натянули мундиры не для того, чтобы мы жрали виски с девками. Если бы нас вовремя подняли, и не двоих, а все двести истребителей, на «кобрах», «лайтнингах» и «брюстерах», разве такое бы случилось? Да бомберы стукнули бы по авианосцам до подхода к Гавайям, и было бы совсем ол райт!
— Все так, Боб, но кто-то же виноват в этой трагедии?! Скажешь: сейчас их ищут. Пожалуй, даже нашли — не зря же флотом стал командовать другой. А где же наша былая мощь на Тихом океане? Вон она кверху килем плывет.
— Ничего, Дядюшка Сэм богатый джентльмен. Всего понастроит. А вот парней, что погибли, не воскресишь…
— На русских тоже внезапно напали. Войны сейчас не объявляются. Все делается по-бандитски…
— Да кто из нас думал, что эти желтые прилетят сюда?
— Ладно, Боб, переменим тему. Давай-ка лучше выпьем за наши награды, которые нам нелегко достались.
Глава двенадцатая
В походе участвовало четыре авианосца. Стрелки их компасов плясали на южных румбах. Впереди, за морем Бенда, лежала Австралия — континент, никогда не знавший войны. Обойдя острова Флорес и Тимор, еще занятые гарнизонами противника, авианосцы вышли на оперативный простор. Целью их набега был Дарвин — крупный порт на северо-западном побережье Австралии, служивший главной базой флота союзников на этом театре военных действий. Хотя о Пёрл-Харборе трубили всюду, появление японских самолетов над целью снова оказалось внезапным. Немногочисленные американские и австралийские истребители, прикрывающие порт, были застигнуты на земле.
Отряд Моримото входил в состав первой волны. Она захлестнула причалы порта и обрушилась страшной тяжестью торпедных ударов на стоявшие под разгрузкой боеприпасов транспорты «Зеландия» и «Нептун».
Звено Ясудзиро атаковало «Зеландию» с высоты 30 метров. Выдерживая машину на боевом курсе, летчики отчетливо видели и светлые надстройки корабля, и штабели боеприпасов в зеленых ящиках упаковки, сложенные на пирсе, и убегающие в стороны жалкие фигурки обреченных людей.
Первые нити зенитных трасс потянулись к самолетам после того, как торпеды были сброшены. Близкий разрыв снаряда на какую-то долю секунды затмил солнечный свет в кабине и резко встряхнул машину. Ясудзиро показалось, что он услышал, как пробарабанили осколки по обшивке фюзеляжа. Пробормотав проклятие, он осуществил противозенитный маневр — развернулся в противоположную сторону с набором высоты. Проходя в стороне от «Зеландии», он увидел результат торпедометания. Подорванный транспорт оседал на один борт. На торпедированном «Нептуне» рвались боеприпасы.
Вторая волна японских самолетов состояла из пикировщиков «99». Пилотам, сидящим за их штурвалами, казалось, были чужды чувства жалости и страха. В атаках они не щадили ни противника, ни себя. От взрыва их бомб сдетонировали боеприпасы на причалах. Порт превратился в преисподнюю. Ударная волна от взорвавшихся боеприпасов настигла торпедоносцы Ясудзиро на выходе с акватории порта. Она так встряхнула машины, что показалось, они потеряли управляемость. Летчики подумали о тех, чьи самолеты в момент взрыва находились над причалами.
— Сегодня не все вернутся домой, — прервал молчание Фугу, сверкнув золотыми зубами, вставленными на место выбитых в Кендари. Они шли домой, и к штурману стало возвращаться присутствие духа.
«Что-то хорошее мне сказали перед вылетом. А что? — вспоминал Ясудзиро. — Да, вернулся из госпиталя штурман Судзуки. Завтра мы расстанемся с Фугу. Какое счастье не видеть больше его физиономию!»
В воздухе истребителей противника не было. И немудрено: Дарвин с каждой минутой все больше походил на ад кромешный. Пикировщики атаковали суда торгового флота, стоящие на внешнем рейде, сам город и аэродром, с которого не смог взлететь ни один самолет. Японские летчики более двух часов висели над ним. Блокирование аэродрома было выполнено но всем правилам военного искусства. Одна группа приходила на смену другой, и каждая из них стремилась уничтожить бомбами и пулеметно-пушечным огнем все, что имело хотя бы какую-нибудь ценность в военном отношении. В этом налете японцы уже в который раз продемонстрировали картину полного господства в воздухе сынов Страны восходящего солнца.
На аэродроме Дарвин витала смерть. Беспомощные, застигнутые врасплох на земле пилоты, забившись в ненадежные укрытия, пережили много кошмарных минут. Лишенные возможности действовать и сражаться, они, замерев от ужаса, молили небо, чтобы в них не угодила бомба. В состоянии полушока прислушивались они к леденящему вою бомб и пикирующих самолетов, к близким разрывам, осыпавшим землю на их головы.
Наконец налет, показавшийся им вечностью, прекратился. Полуоглушенные, засыпанные землей люди выползали из щелей, не веря, что японцы уже улетели. Их окружала страшная картина разрушений. От аэродрома остались руины ангаров, дымящиеся останки самолетов и исковерканная взрывами взлетно-посадочная полоса. Черное облако дыма стояло над портом и городом. Горели корабли и жилые дома. Люди, избежавшие смерти, смотрели ошалевшими глазами на перепаханную стальным смерчем землю, на изуродованные трупы, над которыми жужжали зеленые мухи.
