Иван Стариков - Судьба офицера. Книга 3 - Освященный храм
— Я поеду к тебе!
— Спасибо, доченька, — растроганно проговорил Гордей Михайлович и поцеловал Лялю.
Взяв чемоданчик и шляпу, он вышел из дому, помахал им рукой и уехал.
Ляля, прижавшись к Оленичу, прошептала:
— Я счастлива! И все благодаря вам, Андрей Петрович…
Девочка убежала. Андрей остался один во дворе.
Но вот издалека донесся женский голос:
— Андрей Петрович! Ау!
Он оглянулся вокруг и увидел: по ту сторону яра на крылечке своего домика-теремка стояла Софья Константиновна и махала ему рукой:
— Можно к вам зайти на минутку?
— Конечно, конечно! Что за вопрос!
Фельдшерица стала спускаться по крутому склону яра, на какую-то минуту ее скрыли заросли камыша, потом она снова появилась, уже на этой стороне. Преодолеть яр и речушку было для нее уже не по силам, она дышала трудно и прерывисто, и на белом лице пламенели пятна. Андрей взял ее под руку и провел к столику, посадил на стул.
— Был у меня разговор с одним человеком… Это районный психиатр. Интересовался вами, расспрашивал, вполне ли вы здоровы. И очень хотел бы посмотреть на вас, Андрей Петрович.
— Зачем? Что ему нужно?
— Это и я хотела бы знать. Я говорю вам на всякий случай. Я ведь тоже ничего не боюсь, как и вы, — Она вдруг засмеялась: — Мы ведь с вами — военные люди!
18
Феноген Крыж не мог сидеть на месте: его властно звали те заветные Лихие острова между Тепломорском и Булатовкой, и в то же время он смертельно боялся ехать. Очутиться на той земле, которую полил человеческой кровью, сейчас ему меньше всего хотелось: казалось, что там каждый человек опознает его, каждое дерево исторгнет проклятье, каждый камень завопит. Но ехать надо. Один-единственный раз, последний раз надо поехать и забрать то, что добыто в тот такой веселый, такой разгульный сорок третий год!
Эдик в последнее время стал сторониться его. Охладел к перспективе создать себе роскошную жизнь? Или боится за свою шкуру? Конечно, молодой, войны не видал, жестокостей не испытал, не знает, что такое власть богатства и богатство власти. Ту драгоценную мелочь, которая попала в его руки в виде женского гребня, видно, промотал с женщинами, а если снова попал к Ренате, то та высосет из него все, до последней нитки. Крыж знал, что есть только две настоящие власти, два могущества — власть оружия и власть денег. Сам он испытал это в полной мере и понимал, что придется расплачиваться за все и тоже сполна.
Решил рискнуть. Одевшись под сельского жителя, Феноген сел в поезд и поехал, чтобы раз и навсегда покончить со всеми таврическими делами — забрать сокровища, убрать Дремлюгу, если удастся — и Оленича, а потом сразу же уехать подальше от этих мест и попробовать перебраться за границу.
Сначала Крыж боялся встретить в поезде знакомых, но прошел почти все вагоны, посидел в ресторане, и ни одного мало-мальски опасного лица не заметил.
Но в речном порту он снова забеспокоился. Люди едут в Заплавное, в Тепломорск. А значит, вполне вероятно, что встретится хоть один, знавший Крыжа по прежним временам. Кассы располагались в полутемном помещении, и поэтому лица были плохо различимы. Приподняв немного воротник, Крыж занял очередь, кося по сторонам, чтобы вовремя укрыться от взглядов знакомых. Впереди стоял черноволосый мужчина в телогрейке. Видимо, он подвыпил, потому что все время заговаривал с людьми, поворачиваясь то в одну сторону, то в другую. Одна из женщин возмутилась и обернулась к вертлявому человеку:
— Чего толкаетесь! Если выпили, так идите проспитесь. — И перевела взгляд на Крыжа: — Хоть бы вы урезонили этого шебутного человека.
— Кто тут хочет урезонить меня? — Чернявый глянул через плечо на Феногена и нахмурил брови, потом заморгал глазами: — Да ты не земляк ли? Я где-то тебя видел…
— Вы ошиблись: я здесь впервые, — поспешно ответил Крыж и отвернулся.
— Да погоди ты, не отворачивайся: точно мы встречались! А где — надо вспомнить. Может, ты припомнишь меня — я Григорий Корпушный.
— Чего прицепился? Напился, так хоть молчи.
— А, ты вот как, землячок. Ну, погоди, я все же припомню…
Корпушный посмотрел по сторонам, словно ища знакомых, кто подтвердил бы, что человек со шрамом через все лицо знакомый, но не нашел. Гмыкнул и снова повернулся назад: а знакомого незнакомца уже не было. Григорий сплюнул и покачал головой.
Крыж, выбежав на привокзальную площадь, где стояли такси, сел в свободную машину:
— В аэропорт.
Через два часа он уже стоял перед дверью квартиры сына. Эдик удивился:
— Ты не поехал?
— Я уже возвратился.
— Не вижу радости и торжества на твоем лице. Ты не достиг цели?
— Я не ставил задачу сделать сразу все, но разведку произвел.
— Ты плохо выглядишь. Прими ванну, и будем обедать. У меня перед отпуском работы много…
Выйдя из ванной, старик, стоя у стола, выпил стакан водки и начал жаловаться:
— Тяжело мне переносить дальние дороги. А ехать надо… Чуть передохну и сделаю еще одну попытку добраться до своего клада. Деньги тают, скоро и жить не на что будет.
— Как же ты думаешь сбежать за границу, когда здесь трудно передвигаться?
— Граница покуда отодвигается, сынок. На некоторое время залягу в нору, как Дремлюга, пережду малость. Но настанет мой час, и я сделаю рывок. Самый последний и самый главный. Потом уж свобода полная. Можно затеряться в большом городе, где меня никто не знает, можно уехать в места поглуше… Да, ты когда едешь к матери? Будешь там, попробуй узнать что-нибудь про Дремлюгу. Может, не так страшен черт, как его малюют? Жалко, что ты не воспользовался своей командировкой. Ведь был же там! Почему не нашел этого крота? Струсил? Конечно, струсил!.. За его материалы, сынок, я отвалю тебе столько, что даже с твоей буйной фантазией трудно вообразить. Понял? Соображай. Теперь твои монеты и камешки отодвинулись до следующей твоей поездки в те края. Найдешь — будешь халифом, а струсишь — ползай в грязи, как червь: я ничем не смогу тебе помочь.
— Да, я понял, но понял и то, что они меня и погубят. Камешки твои камнем лягут на мою могилку.
— А, ерунда. Тебе ничто не угрожает во время визита к Дремлюге: профессиональный интерес… Коллега приехал к коллеге… А если он вдобавок еще и чокнутый, то и трогать его не нужно. Забрать материалы — и все. Только старые фотоматериалы. Только это.
— Неужели ты думаешь, что я смогу обыскивать его берлогу?
Крыж задумался, но не надолго:
— Чистоплюй! И, пожалуйста, не крути: если трусишь, так и скажи. Понял? Было бы обидно, чтобы мой сын оказался трусливым зайцем.
— Брось! Ты сам не из храбрецов.
Эдик загонял Крыжа в глухой угол.
— Даю тебе еще один шанс. Пока ты еще ничего не сделал для меня, да и для себя тоже. Будешь у матери, не забудь о Дремлюге. Все.
— А если он не сохранил ни фотографий, ни негативов?
— Все может быть. Но ты должен убедиться. Как? Сам подумай. На месте соображай, как поступить. Тебя никто там не знает, можешь действовать смело. Даже родная тетка тебя не знает.
— Ха, есть у меня там знакомые: Оленич.
— С ним тебе проще: ты посланец его друга, фотокорреспондент! Тебе все двери открыты. Собирайся и вечерком загляни ко мне на квартиру. Сегодня Зойки не будет, дежурит в ночную смену.
Сдав снимки в отдел иллюстрации в художественного оформления уже в конце рабочего дня, Эдик сел на троллейбус и поехал к отцу. Тот сразу же приступил к делу:
— Когда выезжаешь?
— Наверное, завтра вечером. Сегодня Рената пригласила.
— Хорошо. Есть время. — Крыж поставил на стол шахматную доску и раскрыл — новенькие белые и черные фигурки поблескивали и казались Эдику загадочными и таинственными: он не умел играть. Отец взял одну фигурку: — Что это?
— Хоть и не играю в шахматы, но это слон.
— Не обязательно уметь играть, имея такие шахматы. Это действительно слон, но не совсем обычный: он подкован. И подковки не простые, а золотые!
Старик отодрал с нижней части замшевую наклейку, и оттуда выпала золотая монетка.
— Червонец! — воскликнул Эдик. — Вот это фокус! И что, все так подкованы?
— Иначе зачем бы я их возил с собой? Возьми, это тебе командировочные. Можешь отнести любому стоматологу, он тебе отвалит не глядя триста рубликов. Можешь, конечно, через свою Ренату, но она комиссионные сдерет с тебя.
Не заезжая в село к матери и почти нигде не останавливаясь, Эдик поехал прямо в Тепломорск. Через двое суток он уже выпросил место в тепломорской гостинице, похожей на казарму, и пошел побродить по приморскому городку. На берегу увидел забегаловку, где жарили шашлыки и продавали водку. Устоять против такого соблазна Эдик не мог и вошел — водочные пары, запах жареного мяса и лука, горелого масла как будто бы обволокли его. Гул голосов, сизая дымка и все ароматы кухни напоминали портовые кабаки, где все были равны и где знакомились после первой чарки. Эдик остановился возле столика, за которым сидели двое, по всем признакам местные — скупые на закуску, не спешили с выпивкой ввиду скудности средств и в надежде на какого-нибудь знакомого ханыгу. Пожилой человек в полотняном костюме, хотя возле моря в предвечерье не так было знойно, как Днем, неспешно курил папиросу, шаря глазами по всему залу. Молодой, примерно одного возраста с Эдиком, сидел, пьяно свесив голову. Спросив разрешения присесть Эдик опустился на стул и осмотрелся.
