Джурица Лабович - Грозные годы
Несмотря на непрекращавшиеся взаимные обвинения и стремление каждого участника совещания на горе Авала подставить другому ножку, генерал Бадер решил все же довести дело до конца и вынести общее заключение.
В отеле было сыро и душно, а за окном все валил снег и дул сильный ветер.
Генерал Бадер уточнял последние детали второй операции против партизан. От усталости или от того, что много выпил за ужином, он говорил с трудом и несколько раз заметил, как Глейз фон Хорстенау усмехнулся, слыша некоторые его формулировки.
— Конечно, все мы уже устали, — сказал Бадер, поглядывая на генерала Хорстенау, — но я бы все же хотел в заключение еще заметить, что бригада была сформирована в «Независимом государстве Хорватия»...
В зале установилась тишина.
Генерал Хорстенау был застигнут врасплох неожиданным выпадом Бадера, однако постарался парировать удар.
— Это немудрено, — ответил он. — Вы начали крупномасштабные операции в Сербии, после чего главная часть партизанских сил перешла в Санджак, а потом в Восточную Боснию, то есть на территорию «Независимого государства Хорватия». Так что ядро бригады составляют партизанские отряды из Сербии и отчасти из Черногории. Потому-то, господин генерал, — продолжал Хорстенау, — мы и планируем сейчас вторую операцию. Надо полагать, что партизанская бригада уже выдохлась и это наше второе решающее наступление не встретит серьезного сопротивления. Пресловутая бригада сейчас похожа на побитую собаку, которая еще лает, но уже не кусается.
Генерал Бадер решил не ввязываться в очередной раз в препирательства с Хорстенау и устало проговорил, что, возможно, следовало бы доложить о намеченных мерах фельдмаршалу Кейтелю или даже лично фюреру, на что генерал Литерс резко возразил:
— Ни в коем случае! Фюрер разрабатывает генеральную стратегию и занимается лишь крупнейшими военно-политическими вопросами. Что же касается фельдмаршала Кейтеля, то он по горло завален работой, связанной с Восточным фронтом.
— Может быть, все-таки стоило послать им план операции? — вмешался Турнер.
— Господа, — сказал Бензлер, — уверяю вас, что мое министерство рассмотрит сложившееся в Югославии положение на самом высоком уровне. Что касается меня, то я считаю, что народы эти следует склонить на нашу сторону в политическом смысле. Тогда как силой...
— Вы не знаете балканцев, господин Бензлер! Они никогда не смирятся с оккупацией, — возразил подполковник Майер.
— Ведь нас здесь поддерживает лишь незначительная часть буржуазии, — добавил Турнер.
— В любом случае, — заметил Бадер, — надо исходить из той реальной опасности, которую представляет формирование коммунистической бригады. В дальнейшем наверняка будут созданы и другие такие же бригады.
— Вот именно. Потому-то и необходимо заставить их признать, что хозяева здесь мы! — бросил Гельм.
— Покорить сербов будет нелегко, — возразил Отто Майер. — Крутые меры принудят их лишь на время притихнуть, затаиться. Надо сказать, что мы часто ошибались в оценках этой нации. Нам всегда было выгоднее оставаться с ними в хороших отношениях, — сделал он неожиданный вывод.
— Господа! — поднялся генерал Литерс. — Фюрер приказал нам держать юго-восточную территорию под постоянным контролем. Для этого приходится брать заложников, проводить акции возмездия — арестовывать, расстреливать, вешать. Конечно, сразу установить порядок трудно и противника недооценивать нельзя. В результате подобной недооценки мы будем бессмысленно терять сотни наших солдат. Кроме того, надо наконец покончить с тем, что наши генералы и старшие офицеры еще очень часто командуют войсками из кабинетов...
— Безусловно! — подхватил Бадер. — Командиры должны непосредственно командовать вверенными им частями и подразделениями.
Последнее относилось прежде всего к Глейзу фон Хорстенау, который с момента прибытия в Югославию безвылазно сидел в своем роскошном кабинете в Загребе.
В это время в зал вошел заместитель начальника белградского гестапо. Он передал генералу Бадеру радиограмму из Сараева и листовку — одну из тех, что расклеили ночью по городу белградские подпольщики.
Радиограмма гласила:
«Вчера от нашего агента Нино прибыл связной. Официальное название созданного в Рудо формирования — «Первая пролетарская народно-освободительная ударная бригада». Она насчитывает свыше тысячи двухсот бойцов разных национальностей. Бригадой руководит Верховный штаб, возглавляемый Тито. Комиссар бригады — коммунист Филип Кляич (Фича), бывший рабочий-обувщик. Командир — Коча Попович, публицист, участник гражданской войны в Испании, получивший образование во Франции. Командир 1-го батальона — Перо Черкович, бывший капитан югославской армии. Комиссар — Йова Капичич, бывший студент. Сейчас бригада направляется в сторону Рогатицы. Боевой дух и дисциплина в бригаде на высоком уровне...»
Прочитав радиограмму, Бадер передал ее генералу Литерсу, а потом подозвал Майера, чтобы тот перевел ему содержание листовки.
Майер начал переводить:
— «Развитие событий выявило всю гнилость и слабость оккупационного режима и его квислинговских пособников перед силой народа, который решительно и успешно ведет борьбу на всей территории оккупированной Югославии...»
— Скоты! — процедил сквозь зубы Бадер.
Майер спокойно положил листовку на стол.
Полчаса спустя в отеле «Авала» из всех участников совещания остался лишь один генерал фон Кайзерберг, обиженный тем, что Литерс, уходя, не захотел подать ему руку...
11
И взгляд порою говорит о многом...
Вражеские самолеты кружили над позициями партизан, проводили разведку, сбрасывали свой смертоносный груз...
Сохраняя боевую готовность, бригада продвигалась в направлении Фочи. Перед Верховным штабом стояла задача умелым маневром избежать столкновения с превосходящими силами противника и возможного окружения. Поскольку бригада шла по сильнопересеченной местности и связь батальонов между собой и со штабом бригады была значительно затруднена, командирам батальонов нередко приходилось проявлять большую находчивость, чтобы провести своих бойцов по территории, занятой врагом, с минимальными потерями.
Батальон Гавроша шел берегом реки, слабо поблескивавшей в свете луны. Недалеко от Гавроша шагал комиссар бригады Фича. До Гавроша донеслись его слова:
— Наше временное отступление из Сербии нельзя считать поражением. Мы будем наносить удары по врагу там, где он их меньше всего ожидает. И бригада должна быть готова к выполнению любого задания даже в самых отдаленных районах нашей страны.
Гаврош окликнул Риту, которая шла рядом с колонной вместе с командиром батальона, и спросил:
— Куда мы сейчас направляемся?
— А сам-то ты как думаешь? — внимательно взглянув на него, спросил командир, услышавший вопрос Гавроша.
— Не знаю, потому и спрашиваю.
— Ну что ж, могу тебе сказать: мы идем в Сербию...
— В какую Сербию, когда мы все углубляемся на территорию Боснии? — удивился Шиля.
— В Сербию, товарищ, в Сербию, только кружным путем, — пояснил командир и быстро зашагал вдоль колонны.
— Тише едешь — дальше будешь! — усмехнулся Лека.
Глубокой ночью, когда луна стала опускаться к горизонту, далеко впереди Гаврош увидел контуры Игмана. Он услышал, как кто-то из идущих сказал, что эта угрюмая неприступная гора будет, вероятно, самым серьезным препятствием для Первой пролетарской бригады на марше, который начался в Рудо.
Когда рассвело, к колонне батальона Гавроша подошли трое парней в солдатских шинелях, опанках и штанах из домотканого сукна. Гаврошу было достаточно одного взгляда, чтобы понять, в чем дело.
— Что, с нами хотите, ребята? — спросил он.
— Да вас и так, наверное, много, — смутившись, сказал один из парней, шея которого была обмотана старым платком.
— А разве вы мусульман принимаете? — спросил другой.
— Мы всех принимаем... Для нас национальность или вероисповедание роли не играет. Главное, чтобы люди разделяли наши убеждения и хотели бороться за свободу, — сказал Лека.
— Ну что ж, тогда мы догоним вас, — решил тот, что был с платком на шее.
— А что мешает вам сейчас присоединиться к нам? — спросил Гаврош.
— Не можем же мы вот так — с пустыми руками! — сказал самый младший.
Гаврош бросил на них одобрительный взгляд, потом значительно проговорил:
— Вообще-то молодежь должна добиваться права вступить в наши ряды. Наша бригада — будущее Югославии, и за это будущее отвечаем мы все!
— Верно, Гаврош! Бригада наша особая... — улыбнувшись, подхватил Лека.
Комиссар Рита слушала этот разговор, сдержанно посмеиваясь. Таких просьб о вступлении в Первую пролетарскую бригаду было немало, но в основном в ее ряды вступали те, с кем хорошо поработали местные комитеты Союза коммунистической молодежи Югославии или организации КПЮ. Дело осложнялось тем, что, когда Первая пролетарская бригада пришла в Восточную Боснию, там действовали многочисленные эмиссары Дражи Михайловича и Милана Недича, которые на все лады расхваливали своих главарей и призывали местное население вступить под их знамена, одновременно запугивая людей тем, что, если они откажутся сделать это, немцы, когда нагрянут сюда, учинят расправу над теми, чьи родственники ушли в партизаны.
